Женщина показала:

– Вот этот, рядом.

– Да, влип я. Увлекся! Так светло – даже не верится, что ночь!

– Белые ночи.

– А я думал, они только в мае бывают!

– До середины июля.

– Здорово! Так мост в три часа сведут, говорите? Еще часа полтора надо где-то прокантоваться… А давайте я вас с Чарликом провожу?

– Ладно, только с одним условием: по дороге будете читать стихи. Идет?

– О, этого – сколько угодно! Пушкина?

– Что хотите!

– Тогда – вот это:

Они медленно шли по полутемным переулкам. Чарлик трусил впереди, иногда оглядываясь, а женщина посматривала, чуть улыбаясь, на незнакомца, который читал одно стихотворение за другим. Наконец, она остановилась около углового дома:

– Ну вот, вечер поэзии окончен. Это мой дом.

– Понятно. А вы не знаете, поблизости нет какого-нибудь ночного кафе? Или хотя бы скамейку найти, а то я весь день на ногах…

– Кафе… Боюсь, что нет. Скамейки есть в Румянцевском парке – тут недалеко! Надо вернуться опять на набережную и налево. Правда, это немного подальше от Благовещенского моста. – Она некоторое время смотрела на своего спутника, потом, чуть усмехнувшись, решилась: – Знаете что? Пойдемте-ка ко мне. Посидите, отдохнете. Чаю выпьете. Все равно я не засну.

– Это, наверно, неудобно. – Он быстро взглянул ей в глаза, и у женщины возникло неприятное ощущение, что любитель поэзии прочел ее мысли. Она слегка покраснела:

– Ничего. Ну что, идем?

– Спасибо. Вы меня просто выручите.

Поднимаясь по лестнице, он не выдержал:

– Вы очень смелая женщина!

– Хотите сказать – безрассудная?

– А вдруг я какой-нибудь маньяк?

– А вы маньяк?

– Нет.

– Ну вот. Почему-то мне кажется, что маньяк не стал бы посреди ночи читать Пушкина над Невой.

– Вы уверены? Впрочем, если я и маньяк, то только литературный!

На площадке четвертого этажа горел яркий неоновый свет, так что они смогли наконец разглядеть друг друга, и женщина подумала, что ее спутник гораздо моложе, чем ей показалось сначала, – лет двадцать пять, пожалуй. А молодой человек понял, что женщина несколько старше, чем он предположил: пожалуй, ей уже хорошо за тридцать.

Чарлик приплясывал и скулил около одной из дверей. Женщина сказала:

– Подождите, мне надо завести собаку! Это пара минут!

Вернувшись, она открыла дверь квартиры напротив и пригласила его войти, а заметив удивление, объяснила:

– Это не моя собака.

– Вы брали ее напрокат?!

Она засмеялась:

– Нет! Это собака Розы Михайловны, соседки. Я иногда гуляю с Чарликом, когда ей совсем отказывают ноги. А сегодня он еще и животом мается, бедный, поэтому пришлось… Но у меня все равно бессонница, так что… Проходите! Осторожно, там ступенька.

Он прошел на кухню и огляделся: довольно большое помещение, расположенное ниже уровня прихожей. Круглый стол, диван… резной буфет темного дерева…

– Я поставлю чайник. Что вы предпочитаете – кофе, чай? Есть зеленый.

– Да мне все равно. Спасибо. А где бы…

– Направо по коридору.

Когда он вернулся, стол был накрыт: заварной чайничек, заботливо укутанный полотенцем, тонкие чашки с розами, забавная масленка в виде кочна капусты, плетенка с хлебом, тарелки с ветчиной и сыром, хрустальная сахарница… Все разномастное, но уютное и явно старинное.

– Угощайтесь! Вы наверняка голодны.

– Спасибо!

Он размешал сахар в чашке затейливой ложечкой с витой ручкой и откусил сразу половину бутерброда с ветчиной, который она подала. Прожевав, вдруг отложил недоеденный бутерброд, встал и слегка поклонился:

– Простите, я не представился: Дмитрий Артемьев!

– Как красиво, – сказала она, улыбнувшись. – Прямо-таки девятнадцатый век: Артемьев, Иртеньев, Арсеньев… Герой романа.

– Вряд ли я гожусь в герои романа. Простой программист.

– Вы тут в командировке, Митя? – Он как-то удивленно взглянул на нее, потом медленно ответил:

– Да, в командировке. Завтра домой. Мы тут охранные системы устанавливаем… в одной фирме. А вы?

– Что – я?

– Как ваше имя?

– Ах ну да! А я – Люся Попова. – И засмеялась, увидев выражение его лица. – Что? Не похожа я на Люсю Попову?

– Ни капельки! Вам это так не подходит! Я думал – Евгения, Ирина, Софья… Как-то так. Но Люся! Да еще Попова!

– Попова – девичья фамилия, а по мужу я Карчевская.

– А где ваш муж? Он не будет сердиться, что я здесь?

– Он умер.

– Простите!

– Ничего. Это было давно.

– Значит, вы Людмила?

– Нет, не Людмила. Леонида. Леонида Аркадьевна Карчевская.

– Боже, как изысканно! Я даже не знал, что есть такое женское имя – Леонида! А как же вас зовут близкие?

– Лёка. Тоже странное имечко, да? Это папа нас так назвал: Калерия – Каля, моя старшая сестра, и Леонида. Папа хотел мальчика, а получилась я. Такая девочка-девочка. Но я давно откликаюсь на Люсю, так проще.

– Люся… Нет, совсем не годится! Мне нравится Лёка! Можно, я буду так вас называть?

Разговаривая, они исподтишка рассматривали друг друга, то и дело встречаясь взглядами. Митя сразу оценил стройность и изящество этой высокой женщины – что-то балетное было в ее осанке, в легкой походке, в строгой грации движений. Темноволосая, белокожая, с яркими карими глазами и нежным ртом, верхняя губа которого чуть выступала над нижней, – Митя вдруг вспомнил княжну Кити из «Анны Карениной».

– А вы случайно не балерина?

– Балерина?! – Лёка рассмеялась. – Почему – балерина?

– Мне так показалось. В вас есть музыка. Вы словно танцуете. Даже когда просто сидите и не двигаетесь. Музыка все равно слышна.

– Танец маленьких лебедей?

– Скорее умирающий лебедь…

«А он не так прост, как мне показалось сначала, – подумала Лёка. – Такой непримечательный с виду, совершенно обычный парень, каких миллион. Не красавец, но вполне привлекательный, а глаза умные, внимательные, видящие. И улыбка! Когда он улыбается, словно вспыхивает свет…»

– Нет, я не балерина. Хотя немножко занималась бальными танцами. Давно, еще в школе. А вообще я преподаю английский язык. И французский. В университете, в академии, частные уроки даю.

– Два языка знаете, надо же! А я английский… с трудом.

– Вообще-то – семь. В разной степени, но семь.

– Семь?! Вот это да! А какие?

– Еще итальянский и испанский. Немецкий. И немножко иврит.

– А седьмой?

Она улыбнулась:

– Русский.

– А, ну да. Потрясающе! А почему вдруг иврит?

– Сестра уехала с мужем в Израиль. Потом и родители. У меня мама наполовину еврейка. Муж был намного старше меня, рано умер. Детей мы не нажили, он не хотел. Все говорил, что я молода, успеем. – Лёка встала и налила Мите еще чаю. – Когда он умер, родители мечтали, чтобы я к ним перебралась. Я съездила в гости, но совсем переехать не решилась. Они в Ашкелоне живут. Небольшой такой город на побережье Средиземного моря. По нашим меркам, конечно, небольшой. Там все маленькое. Да и как бы я уехала! Тут свекровь, совершенно одинокая. И не очень мне там понравилось, честно говоря! Море, конечно… Но жарко, да еще хамсин. Это ветер такой – из пустыни. К тому же из сектора Газа ракетами обстреливают. Тревожно. И вообще – все чужое. Я не смогла бы без Невы, без сфинксов, без Васильевского острова. А вы москвич?

– Можно и так сказать. Работаю в Москве, а живу в ближнем Подмосковье. Но это только говорится, что ближнее – часа два на дорогу трачу. В один конец. Такая дыра, это наше Филимоново! Вся жизнь в дороге. Своих почти не вижу: приезжаю к ночи, встаю рано…

– Своих?

– Жену, дочку. Вот. – Митя достал мобильник, пощелкал и показал Лёке фото маленькой девочки с бантиками. – Моя Катька! Пять лет!