Ева низко опустила голову и отняла у него руку. Сквозь загар на ее щеках проступил румянец.
- Сначала он просил, потом стал настаивать. Схватил тебя за руку, хотел повести насильно. И тогда мы не выдержали. Мы были мальчишками, но нас было трое, и мы готовы были пойти за тебя в огонь и в воду.
Наверное, Адам это понял. Он расхохотался и оставил тебя в покое. "С такими мушкетерами не пропадешь! - весело сказал он: - Смотри, как бы всю жизнь из-за них в невестах не просидеть!"
И вернулся на круг, и через минуту уже танцевал танго с какой-то блондинкой. А ты смотрела ему вслед, и глаза у тебя были грустные-грустные...
- Неправда! - не поднимая головы возразила она, но он, казалось, не слышал ее. Глядя вдаль, где теперь отчетливо поблескивали изразцовой облицовкой похожие на опрокинутые вверх дном пиалы купола медресе и увенчанные золотистыми шпилями минареты, он стремительно шел по дорогам памяти, непостижимым образом ставшей вдруг осязаемой реальностью.
- Если бы не война, жизнь здесь стала бы для нас сказкой. Такого я не встречал больше нигде. Лабиринты извилистых переулков, мощенные плитами зеленоватого мрамора улицы вдоль дворца, разноцветные прямоугольники порталов мечетей и медресе, множество непохожих друг на друга минаретов, гулкая прохлада куполов Караван-Сарая, украшенные затейливой резьбой карагачевые створы ворот, цветная майолика, радуга стеклянной мозаики, слоновая кость, пожелтевший от времени резной ганч, многоголосая сумятица базара, отчаянные крики мальчишек водоносов: "инабуздин-балдин су-у-у!", торжественная тишина залов летней резиденции хана, хаузы в обрамлении тополей и гюджумов, радушие и доброта дочерна загорелых людей - все это и в самом деле казалось волшебной сказкой. Но шла война, и над древним городом гремел по утрам голос Левитана: "От Советского Информбюро...", и с кирпичных стен медресе кричали транспаранты и лозунги - "Наше дело правое победа будет за нами!", "Смерть фашистским оккупантам!"...
Он перевел дыхание и взглянул на Еву. Девушка сидела, ссутулившись и низко опустив голову. "О чем она думает? спросил он себя. - И вообще, зачем я ей все это рассказываю? Для меня это прошлое, для нее настоящее".
Он достал сигарету и стал разминать между большим и указательным пальцами. Ева исподлобья следила за ним.
- Американские? - неожиданно спросила она.
- Что "американские"? - не понял он.
- Папиросы.
- С чего ты взяла?
- Ну... может быть, от союзников.
Она все еще пыталась найти ему место в своей реальности. Он понял это и покачал головой.
- Сигареты наши.
И протянул ей пачку "Столичных".
Она взяла ее осторожно, двумя пальцами, и стала разглядывать. Вынула сигарету, повертела, вложила обратно.
- Значит, вы правда оттуда?
Их взгляды встретились, и она впервые не опустила глаза.
- Да, - твердо сказал он. - Не спрашивай, как это получилось. Я не знаю. Но я оттуда. Из начала восьмидесятых.
- Начало восьмидесятых, - задумчиво повторила она, продолжая машинально разглядывать пачку сигарет. - Сколько же вам лет?
- Пятьдесят два.
- А на вид и сорока не дашь.
Он усмехнулся и еле заметно пожал плечами.
- Все, что вы говорили, похоже на правду. Про ребят, про митинг, про Адама...
- Это правда, Ева. Поверь.
Она как-то странно посмотрела на него, и карие глаза ее загадочно блеснули.
- Расскажите, что было дальше.
- С кем?
- Ну хотя бы с Адамом.
Он почувствовал, как что-то кольнуло в сердце и тотчас отпустило.
- Хорошо, - сказал он. - Я расскажу. Слушай.
Однажды осенью ты встретилась с ним здесь, вот в этом саду. Солдаты пришли помочь убирать нам урожай. С ними был Адам. Вы стояли под деревом и говорили о чем-то. Я не слышал, о чем. Ты смеялась. А у него лицо было серьезное и даже расстроенное.
И конце концом он резко отвернулся и пошел прочь. Тогда ты сорвала с ветки яблоко и бросила вдогонку. Яблоко угодило ему в затылок, сбило фуражку. Он нагнулся, чтобы ее подобрать, и тут ты подбежала к нему м положила ладони на его плечи.
- Нe надо, - скаал он, и лицо у него было красное и злое. - Зачем это, раз тебе все равно?"
- "Глупый, - ответила ты. - У нас, если девушка кидает яблоко в джигита, значит, она его любит"...
- "Странный обычай", - сказал он и пощупал затылок. Видно, здорово ты его трахнула. А потом ты приподнялась на цыпочки и поцеловала его. И вы ушли, а я остался в саду.
Он улыбнулся жалкой, вымученной улыбкой и только теперь закурил сигарету.
- Мне было пятнадцать лет тогда, я не понимал, что со мной происходит. Понял позднее. Через год, когда полк на фронт ушел, а ты поступила на курсы медсестер. Понял, что люблю тебя.
- Ты... - Ева смешалась. - Вы...
- Да. - Он старался не смотреть на нее. - Такая вот история. Я не раз пытался сказать тебе все, но так и не смог. Я ведь продолжал оставаться для тебя мальчишкой, хотя мне уже исполнилось шестнадцать и я окончил девятый. И потом... ты ведь любила Адама.
Он помолчал, и грустная улыбка смягчила черты его лица. Ева смотрела на него с жалостью.
- Я пошел в военкомат. Сказал, что мне восемнадцать лет и что я хочу записаться добровольцем. Парень я был рослый, хотя и худой - все мы тогда были худые, - но мне все равно не поверили. Велели принести документы. Я соврал, что метрика потерялась во время бомбежки. Тогда меня направили на медкомиссию.
Наверное, я и в самом деле выглядел старше своих лет. А может быть, врачи просто сжалились надо мною: я их чуть ли не со слезами на глазах умолял. В общем, взяли меня в армию.
До последнего я об этом никому не говорил. Даже одноклассникам. А накануне отправки отыскал тебя в саду и попросил:
"Кинь в меня яблоко".
Ты рассмеялась, сорвала красное хазараспское, даже руку подняла, чтобы кинуть, и вдруг почувствовала: что-то неладно. Я по глазам увидел. "Зачем?" - спросила. "Просто так. Уезжаю завтра". - "Как уезжаешь? Куда?" - "На фронт". Ты побледнела и выронила яблоко. До сих пор вижу, как оно катится: по дорожке, наискосок, к арычку. Задержалось на мгновение и в воду. И медленно так по течению поплыло.
Ты меня больше ни о чем не спросила. Подошла, положила руки на плечи и поцеловала. И глаза у тебя были мокрые от слез... А я...
