Что думаете насчет поведения Пита? Почему? А Татум? Неужели теперь Китнисс и Тейт подружатся?

Жду ваших мнений, отзывов и критики♥

========== Глава 36. ==========

Когда я пришла в себя в следующий раз, я уже лежала в больничной палате. Она была совсем не похожа на ту, которая находилась в катакомбах 13. Здесь наоборот было много пространства, света и пастельных тонов. Я не могла двигать головой. Что-то сдерживало мою шею, в связи с чем, двигать ей было невозможно. Горло ужасно саднило и хрипело. Скорее всего, пока Пит душил меня, я еще что-то умудрилась крикнуть. Во всяком случае, говорить я не могла. Голова была похожа на тяжелую кастрюлю с водой. Какой-то шум, головокружение и тошнота никак не отпускали меня. Я чувствовала себя такой слабой и беззащитной, и это злило еще сильнее. От моей вены протянута длинная трубка. Через нее что-то капает. Приборы, подключенные ко мне противными присосками, надоедливо пищат на всю палату. Я заметила, что лежу не одна. На соседней койке, словно мертвая, лежит девушка. Ее лицо бледное, как мел, голова перебинтована, а нога привязана к специальному устройству. Ее аппараты еле пищат. Похоже, ей намного хуже, чем мне. И тут, дверь в палату распахивается.

Я вижу перед собой взрослого мужчину, достаточно высокого, с крепким телосложением. Его каштановые волосы небрежно взлохмачены на голове, что свидетельствует о бессонных ночах. В его руках целая куча бумаг, в которых он долго и серьезно копошится. Затем, поправив свой белый помятый халат, он направляется в мою сторону. Не нужно быть великим психологом, чтобы понять: этот врач точно знает, кто я такая. Его хмурое лицо украсила скромная улыбка, когда он посмотрел на меня:

-Ну, привет, Китнисс. Если честно, я рассчитывал как-то немного по-другому познакомиться с тобой, -ну да. Видеть Сойку-Пересмешницу со сломанной шеей и в крови — не самое лучшее знакомство. Я еле выдавливаю улыбку. Даже это незначительное действие отдало мне болью. Глотать стало еще тяжелее:

-Пожалуй, мне следует представиться. Доктор Джереми Паскаль. Твоя мама должна была рассказать хоть чуть-чуть обо мне, -я открывала и закрывала рот, как рыба. Неужели мама влюбилась именно в этого врача? Теперь я начала рассматривать его с другой стороны. Достаточно миловидный, статный и накаченный доктор с карими глазами. Я уверена, у такого мужчины толпы девушек, борющихся за его сердце. Тогда почему именно моя непримечательная, без пышных форм, с расстроенной психикой мама, стала его выбором? В чем смысл? Если бы я могла говорить, то этот вопрос тут же вылетел бы у меня изо рта. На счастье этого Паскаля, сейчас мои голосовые связки никуда не годятся:

-Ладно. Давай посмотрим, что тут у тебя, -Джереми приподнимается и касается своими ледяными пальцами моей шеи. Он аккуратно расстегивает этот «шарф» и снимает его. Я чувствую относительное облегчение. Доктор осторожно трогает поврежденные участки, при этом рассматривая каждый миллиметр:

-Сейчас я буду давить на некоторые места, а ты кивай, когда будет больно, договорились? -я кивнула. Паскаль сел поудобнее и принялся нажимать. Сначала я вообще ничего не почувствовала. Только его холодные прикосновения. После каждого касания, Джереми поднимал свой взгляд и ждал от меня кивка. Если его не следовало, он продолжал. И вот, когда он дошел почти до самого подбородка и надавил, все тело парализовала адская боль, а из глаз брызнули слезы. Мне даже кивать не пришлось. Доктор тут же убрал руки и снова надел на меня этот воротник. Быстро что-то записав у себя в бумагах, он посмотрел на меня и грустно улыбнулся:

-Что я могу сказать. Перелома шеи у тебя нет, Китнисс. Но маленькие шейные позвонки и хрящики были надломаны. Похоже тот незнакомец хорошо знал, куда нужно давить, чтобы… Так, не будем об этом. В общем, сейчас в наших дальнейших планах долгий и продолжительный курс лечения. Для начала, тебе придется походить с воротником Шанца какое-то время. Как я предполагаю, глотать и говорить тебе очень трудно, значит кормить придется внутривенно. Ну, и полежать здесь тебе придется около недели — точно. Ну, не будем пока загадывать. Отдыхай, -Джереми Паскаль подмигнул и покинул палату.

Я почти не слышала, что говорил врач. Я отключилась от его монотонного бубнения сразу же после слов о Пите. Даже лечащий доктор не знает правды. Пит знал, куда нужно надавить, чтобы моя смерть была долгой и мучительной. Именно это не договорил Паскаль. И если не Тейт, меня бы уже положили в гроб с ужасными лиловыми синяками от пальцев Мелларка. При вспоминании о том, что именно Пит пытался меня удушить, сердце сжималось, а шея еще больше саднила. Мне становилось еще труднее дышать. Еще чуть-чуть и приступ истерики и паники накрыл меня с головой. Я непроизвольно начала задыхаться и сдергивать с себя этот воротник. Мне хотелось орать и бежать прочь из своего тела, подальше от этой адской боли внутри. Пожар распространялся с огромной скоростью, и аппараты просто заполонили всю палату. Тут же влетели медсестры, собранные и ничуть не испугавшиеся. Паника, страх и безысходность. Я не могла остановиться, продолжая биться в конвульсиях:

-Китнисс! Китнисс, смотри на меня! Вдох-выдох! Возьми меня за руку! Сожми изо всех сил! Успокойся! Смотри на меня! -я старалась слушать этот спокойный голос. Схватившись за руку женщины в белом халате, я пыталась передать ей всю свою панику. Медсестра продолжала спокойно разговаривать, в то время, как другая что-то вколола мне в шею. Я вздрогнула, когда игла просочилась под кожу, а потом чувство облегчения заполняло мои вены. Мое тело становилось ватным и послушным. Я была еще в сознании, когда услышала из уст той самой медсестры, чью руку я сжимала:

-Вот так, девочка моя. Отдыхай, Китнисс. Я люблю тебя, дочка, -и голос мамы был последним, что я слышала в тот момент…

***

Дальше я была в каком-то странном состоянии. Я то просыпалась, когда Паскаль и мама рассматривали меня и кормили, то опять засыпала, когда снотворное снова оказывалось у меня в организме. Я вроде и спала, но каждый раз, когда открывала глаза, казалось, что меня мучила бессонница уже пятые сутки. Я потерялась во времени: не знаю, сколько уже лежу в этой палате, сколько времени, какой день, месяц… Я просто лежала на этой кушетке и смотрела в потолок, стараясь не думать о Пите. Хотя, иногда, даже в коматозном состоянии такие мысли приходили. Где он сейчас? Помнит ли, что он сделал? Чувствует ли свою вину или развлекается где-нибудь с очередными? Куда делась Татум после моего спасения? Заходила ли она ко мне, пока я была в отключке? Но каждая такая мысль пробуждала во мне панические атаки, так что через какое-то время, я решила, что думать о Мелларке не стоит. И так проходил день за днем. Я спала благодаря снотворным, Паскаль продолжал наблюдать за моей шеей, а мама за психическим состоянием. И вроде ничего не предвещало очередной беды, пока в мою палату не зашел психиатр.

Это была девушка с темно-русыми волосами, в возрасте. По ее морщинам на лице, я могла уже предположить, что я не первая сложная клиентка. Психиатр села на стул рядом с моей койкой, распахнула папку с моим делом и сначала долго изучала. В этот день Джереми сообщил, что мое состояние стабилизировалось, и теперь я могу пробовать засыпать самостоятельно. Также, теперь ко мне открыто посещение друзей, близких и знакомых. Но вся проблема заключалась в том, что из знакомых и близких у меня осталась только мама, а она могла заходить ко мне и до этого. И вот, теперь ко мне на огонек заглянул мозгоправ со своими глупыми вопросами. Сеансы с миссис Петро я просто ненавидела. Она приходила ко мне в палату каждый день, вручала ручку и листочек и просила написать все, что я помню с того дня, что чувствую, когда вспоминаю это. Какие-либо очертания человека, что душил меня. Безусловно, я врала. Конечно, я не рассказывала о Пите; никому не говорила о том, что уже не первый раз он набрасывается на мою шею. Это бы ничего не дало. Если Мелларк был в этот момент не в себе, то вряд ли он сейчас вообще это помнит. И каждый раз, психиатр уходила из моей палаты с недовольным лицом без новой информации.