Лихорадка усиливалась. К ночи Шерлок стал бредить, бормоча что-то странное по-немецки, чего Джон совершенно не понимал.

«Sie sind ein Idiot… Mendelejew hat Recht, siehst du das nicht?» (нем. Они идиоты….Менделеев прав, разве вы не видите этого?) — Он в расстройстве оттолкнул руку Джона, когда тот попытался его напоить.

— Шерлок, пожалуйста, — молил Джон. — Это чай с сахаром, ты же любишь сахар, ну, немножко?

— Das Periodensystem, (нем. Периодическая система) — выдохнул Шерлок, напряженно глядя в пространство.

— Твой кузен изучал на немецком химию?

Джон подпрыгнул, пролив чай на колени.

— Черт… извините, сэр, извините, пожалуйста.

Доктор Вудкорт стоял прямо за ним, задумчиво глядя на Шерлока, а потом посмотрел на Джона, отряхивавшего одежду.

— Наш хозяин, лорд Шерринфорд, держал много книг для слуг. Он стоял за реформы образования, а Стивену, э-э-э, нравилась химия, и поэтому он… — Джон замялся, так и не сумев придумать причины, по которым лорд Шерринфорд, реформатор он или нет, мог считать, что в его конюшнях нужен немецкий.

— Всё хорошо, — сказал доктор, с симпатией глядя на Джона. — Я не знаю, кто твой кузен, и кузен ли тебе он вообще, только с первой же встречи было понятно, что он никакой не слуга. Но, пожалуйста, успокойся. Для меня это не имеет значения, так же, как не влияет на то, какое лечение он получит. Я ничего никому не скажу, кто бы вы ни были.

— Aus meinem Labor, Dummkopf, (нем. Это моя лаборатория, болван.), — откликнулся Шерлок сердито.

Доктор Вудкорт посмотрел на него в изумлении.

— А он, правда, настолько умен, как думает?

— Да, сэр, — ответил Джон. Его так тревожило состояние пациента, что он даже не почувствовал облегчения от того, что их доктор, кажется, принял их без вопросов. — Он действительно очень умен. — И, раз Шерлок отвлекся, влил в его приоткрытые губы ложку сладкого чая. Больной шевельнулся и, глотнув, схватил Джона за руку.

— Mehr (нем. больше)

— Шерлок!

— Нет, он просит — еще, — сказал Вудкорт.

— О-о, — Джон поднес ко рту Шерлока чашку с питьем, ощущая триумф, когда тот сделал жадный глоток. — Вот так, мой хороший. Не торопись.

Шерлок отозвался набором непонятно звучащих согласных; его веки закрылись, и он расслабленно лег на подушки. Джон вытер его лицо влажной и прохладной салфеткой, наблюдая с тревогой, как тот часто и коротко дышит.

— Думаю, он сейчас немного поспит, — сказал доктор Вудкорт. — И ты отдохни, а я с ним посижу. Тебе нужно поспать, или снова у тебя начнет болеть голова.

Джон помедлил мгновение, но доктор был прав, он действительно очень устал.

— Вы меня разбудите, если… что-то случится?

— Ну, конечно.

— Он не будет бульон, он его не любит. О… и следите, пожалуйста, чтобы он не расчесывал ранки во сне…

— Я за всем этим прослежу, — сказал доктор уверенно, забирая ткань из рук Джона, и подтолкнул его к койке. — Иди спать, ученик.

Джон скинул обувь и лег, всё еще пытаясь протестовать, но уснул, едва голова коснулась подушки.

Когда он проснулся, вместо доктора Вудкорта возле Шерлока была одна из сестер, и пыталась уговорить больного съесть немного каши. Шерлок морщился и отворачивался.

— Джо-он, — смущенно пробормотал он.

— Я здесь, — сказал Джон, садясь на постели; наклонился и взял Шерлока за руку. — Я здесь, Шерлок. Я не оставлю тебя. Съешь немного каши? — Рука Шерлока обжигала, а дышал тот с трудом. Он действительно был очень болен.

— Чаю.

— Я сейчас принесу. Пять минут, — он бросился в умывальную, чтобы быстро умыться холодной водой, а потом принес Шерлоку чашку горячего сладкого чая. Сестра была счастлива уступить ему место. — А вот и я. Немного чаю, а затем лекарство, идет?

С каждым часом состояние Шерлока ухудшалось. Джон все время был рядом, поил его — чаем, или даже ненавистным бульоном, — когда Шерлока настолько ослаб, что уже не сопротивлялся; обтирал его холодными тряпками, втирал мазь в его руки и ноги. Большую часть времени тот лежал неподвижно, закрыв глаза. Он сжимал руку Джона и боролся за каждый вздох, но когда лихорадка к ночи усилилась, потерял сознание, и снова стал бредить. Худшими моментами для Джона стали те, когда Шерлок думал, что всё еще заключен в холодном подвале. Видеть, как тот, свернувшись, говорит, что кругом темнота, и зовет в отчаянии Джона, — хотя тот сидел рядом с ним, — было жутко.

Он отставил чашку и тряпки, и просто обхватил костистые плечи Шерлока, шепча ему на ухо их песню, пока Шерлок снова не проваливался в тяжелое, беспокойное забытье.

Однажды поздним вечером, когда тот немного успокоился в его руках, Джон услышал за спиной чьи-то легкие шаги и, обернувшись, увидел Молли.

— Доктор Вудкорт сказал, тебе, может быть, нужна помощь, — застенчиво сказала она, теребя край передника. — Он сказал, ты не спал уже долгое время, так что я, наверно, останусь на ночь. Это же твоя койка рядом? Я разбужу тебя в ту же секунду, если он позовет тебя.

— О-о, спасибо, — сказал Джон с благодарностью. — Только он не в себе немного, так что, если скажет что-нибудь странное…

— Доктор Вудкорт уже предупредил меня, — ответила Молли, слегка улыбнувшись. — Не беспокойся. Что бы Стивен ни думал об этом, он едва ли скажет что-нибудь, чего я бы не слышала раньше.

Джон весьма сомневался в этом, но он, и правда, вымотался и, в любом случае, Молли можно было довериться — та всегда странным образом симпатизировала Шерлоку. Он повалился на койку, даже не разувшись.

Звук беспокойного голоса Шерлока разбудил его несколько часов спустя. Некоторое время он лежал на постели, не в силах открыть глаза, и слушал, как Молли что-то тихо и успокаивающе говорит. Шерлок снова что-то пробормотал, но так слабо, что Джон не мог разобрать. Приоткрыв глаза, он увидел, как Молли осторожно поила больного водой. Уотсон подумал, что надо бы обязательно встать — на тот случай, если Шерлоку что-то понадобится, но глаза его на секунду закрылись… И он снова заснул.

Когда Джон проснулся в следующий раз, Шерлок уже беспокойно спал, в окружении недавно взбитых подушек.

— Всё в порядке? — спросил Джон у Молли.

— Да, пока всё без изменений. Он немного бредил, что-то об устрицах, но всё это, в основном, по-французски, а я плохо понимаю его. — Она запнулась. — Я думаю, он звал свою мать.

— Его мать была француженкой, — ответил рассеянно Джон. Он откинул уголок одеяла, чтобы пощупать пульс Шерлока и осмотреть его повязки.

— Я сменила их, — сказала Молли. — И, по-моему, всё начало подживать, не правда ли?

Джон кивнул. Да, действительно, стало лучше. Намного. Это было горькой иронией — та ужасная сыпь, от которой страдал его друг, и которая косвенно стала причиной несчастья, — после мази и чистых сухих повязок почти исцелилась. Если бы то же самое можно было сказать и о легких…

Шерлок спал весь день. Джон удвоил усилия, прося, умоляя и приказывая ему выпить немного чая, говорил, что напиток сладкий как мед, но ресницы Шерлока лишь трепетали. В итоге Джон стал погружать свои пальцы в чашу с водой и подносить их ко рту больного, чтобы капли воды упали на воспаленные губы.

Шерлок даже перестал дрожать, поэтому Джон снял одеяла и принялся обтирать его влажной прохладной губкой — лихорадка словно сжигала его живьем. Шерлок был сейчас кожа и кости, весь горел, и Джон чувствовал, как трепещет отчаянно сердце друга под хрупкими ребрами. Он снова укрыл его одеялами, по капле давал ему сладкий холодный чай.

Когда день угас, и в комнате зажгли лампы, Джон с бесконечной и острой печалью осознал, что сделал уже всё, что мог. Он отставил чашку и таз и дал Шерлоку единственное, что еще оставалось: теплое ощущение своего присутствия. Он держал его за руку и говорил с ним, даже пел ему, сбиваясь на тихий шепот, как если бы уговаривал заболевшего чистокровного скакуна:

— Ну вот, мой хороший, красивый, любимый мой мальчик. Вот так, молодец…