Так я не приобщился и не выяснил правду о чудодейственных свойствах криогенного оздоровления с попутным омоложением. Жаль. Хозяева клятвенно утверждали, что после купания любой хмель как рукой снимает. Вот именно сейчас бы весьма пригодилось.
Так, а потом?
Навязываться к кому-то другому в гости было не поздно, но откровенно в лом. Да и никаких дополнительных подарков я на такой случай с собой не прихватил. Мелькнула идея провернуть халявный вариант «и тут нагрянул еврей с тортиком». Вот только мысль о том, что для этого придётся выползать на грязную и мокрую улицу в поисках подходящего реквизита, была сама по себе аморальна и потому сразу удавлена в зародыше.
Я просто смачно плюнул на всё и расслабился. Закинул на антресоли треух, трофейные валенки с телогрейкой и решил отмучить эту шумную ночь в одиночестве. Цивильно. Ностальгически изнывая под праздничные потуги всё никак не затухающих, но крепко заматеревших телевизионных звёздунов, звездуниц и даже отдельных качественно отрихтованных звездунищ.
Стоило настроиться на предпраздничную волну и отхлебнуть первый ознакомительный глоточек недурственного односолодового вискаря2, как телефон взвыл с дурным надрывом: «Только рюмка водки на столе…». У меня под эту кабацкую непотребность собраны исключительно те, кому лучше вообще никогда не отвечать. Себе дороже выйдет. Ибо потом печень с селезёнкой сильно обижаются и долго мстят.
Но тут вроде праздник и люди могут сподобиться доброго сказать или пожелать чего хорошего. А ласковое слово если не насмешит, то отвлечёт.
– Слышь, едкий перец, это Моня, – раздался жизнерадостный голос моего старого приятеля Вовки Неруса.
Он противно хихикнул и забасил как заправский Дед Мороз:
– Кто в гостях сейчас у нас? То чухона-контрабас3! Сколько лет, сколько зим был в Россию не ввозим!
– Монь, привет. – рад, что по телефону не видно, как меня передёрнуло, – Спасибо за поздравление. Оценил повышенную кондовость твоей домашней заготовки. Надеюсь, не долго мучился? Постой! Так мы же вроде как вчера должны были пересечься? Кто-то клятвенно обещал старый должок вернуть в зад?
– Правда? Извини. Телефон вчера сдох, а из головы вылетело. Праздник на носу, куча звонков, сам понимаешь. – в голосе Мони не было даже лёгкого намёка на раскаяние, – Как сам? Уже гуляешь? Где? С кем?
– В норме. Да. В пустой квартире. Один. – кратко, но ёмко ответил я на все поставленные вопросы.
Считая, что на этом разговор подходит к закономерному концу, стал плотоядно посматривать на стакан. Вискарь вполне себе приличный и моё дальнейшее знакомство с этим «лекарством от тоски» значительно предпочтительнее пустопорожнего трёпа.
– Молитесь на меня, Киса! Есть предложение, от которого не отказаться! – его взрывной энтузиазм заставил телефон нервно завибрировать в руке. – Собирайся. Срочно. Пулей. Поедем к таким лялям, что ты в слюне своей чухонской захлебнёшься-ёшься-ёшься…
Последнее слово он мог долго смаковать, добавляя разные неправильные буквы.
– Эй, кончай выносить мне мозг, Магомаев. – прервал я эти истошные вопли, – Лично я никуда не собираюсь. Поваляюсь тут сам-один в трусах до курантов. Имею на нос полный литр отличного вискаря. Смотрю старый силикон и кривые подтяжки на неувядаемых светских, пардон, советских телесах. Слушаю забытые с колыбели песни. Упьюсь от тоски, но хоть без приключений.
– Это ты мне брось! Сам … без ансамбля. Забудь ты хоть сегодня свои замшелые турмалайские привычки. Раз припёрся в Питер, будь любезен быть настоящим культурным русским! Как встретишь Новый год, так и лечиться будешь. – радостно заухал Моня, – У тебя там, небось, дома искусственная ёлка, скопидом? Вот туда точно припрётся ваш одноглазый Йолопукий с китайскими скороломками! И никакой радости целый год не будет. Вискарь вот свой вонючий добьёшь и под телек закатишься, вконец офинаревший. На всю праздничную ночь. Знаю я таких, насмотрелся. Активность нужна! А тут, прикинь, такие звездатые Снегурочки затомились. Нас ждут. Ей-ей по чесноку! И вообще: «В Питере пить»! Правильно пацан пропагандирует. Но в одиночку – последнее дело. Всё. Я к тебе лечу…
На середине фразы в ухо ударили короткие гудки, а в душу стала закрадываться вполне понятная тревога. Последний наш совместный поход на Новый год закончился рекордно быстро в женской общаге каких-то там хитрых военных телеграфисток или телефонисток. Совершенно не разобрался. Потому, что наше празднование завершилось ровно в полночь. Запомнилось исключительно шумным и позорным выдворением с привлечением проходящего мимо патруля. И сопровождалось исключительно нехорошими словами и разнообразными неуместными эпитетами.
Моня тогда реально выступил.
Он прилично принял и, вместо того, чтобы запустить праздничную шутиху в гостеприимно открытое окно, неловко уронил её в большую салатницу с солидными остатками оливье. Полученный эффект совершенно не вызвал ожидаемого восторга у расфуфыренных девиц, именно в этот момент стоявших с поднятыми бокалами под бой курантов. Да и нас осколками, вперемежку со шрапнелью от оливье так накрыло, что потом ни в метро не пустили, ни частники не соблазнились.
Мы сполна вкусили ночную питерскую романтику. До сих пор вздрагиваю от воспоминаний.
Господи, пронеси от рецидива!
Моня ввалился через час. От него несло убойной смесью водки, коньяка и исключительно мерзких духов.
– Ты что это, Год Петуха решил встретить… – я пощелкал пальцами, подбирая слова, – Во всеоружии? Что надушился, я даже из-за двери уловил. А вот что тогда губки не подкрасил? Или бы хоть глазики подвёл. Типа: «С Новым годом, петухи»! Введёшь на пару недель модное направление.
– А вот вам розовая птичка «обломинго», господа чухонцы, а не наш красный пролетарский петух! – он принюхался к своему свитеру, – Хотя действительно резковато как-то. Это я с нашей новой бухгалтершей потискался, но там пока сплошные непонятки. Да и Новый год за стол зовёт. Пришлось отступить и благородно ретироваться. Да, а на твой наезд. Ка-а-к говорит один мой коллега литовец: «В э-этот год «Один рас – не петухас»!
– Угу, но лучше петух-с, чем петух-ас. Ты бы поправил человека, кабы потом вам обоим за «аса» не пришлось непотребство из булок выковыривать. От разъярённых борцов за евроценности.
– Короче, собирайся. А я тебе буду подробно рассказывать что, где, кому и как. И это, трусы смени. У тебя есть какие-нибудь праздничные? С гномиками там, с ёлочками?
– Вот так прямо разбежался. Может сразу с популярным в этом году сюжетом «В лесу голубые ели, а гномики терпеливо ждали своей очереди»? Не дождёшься, интриган. Нам такие трусы – ни в тренд не сдались.
– Может у тебя хоть командировочные резинки заныканы какие-нибудь особо навороченные? С усиками или там сильно шипастые? Ну, на худой конец, хотя бы с запахом праздничным?
– Да ты на свой худой конец хоть пожарный шланг натяни – всё одно будет как под ёлкой… Просто поверь на слово, этот парфюм – зверская вещь. Тебе сейчас экстрасенсом в больнице выступать – поголовно насморк лечить. Напрочь.
– Лады, уломал языкастый. Буду соблюдать дистанцию. Собирайся, а я тебе пока культурно свою «дорожную карту» в консенсус введу. Тут я, значит, зачатился с одной клёвой такой милашкой. Да не с одной. Там как у Чернышевского: «Две сестрички и мамаша – выбирай, кто будет наша».
– Моня, ты нашего патриархального Чернышевского в свой блуд не впихивай. Он туда невпихуем, этот вечный подкаблучник. Дядька на «Что делать?» весь свой запал истратил.
– Да? А вот скажи, как мне, одному такому несчастному, разделиться на это трио? Они заочно мне все нравятся. Так что делать?
– Карусель крутить. Пусть побегают барышни лошадками по кругу, раз к такому готовы. У тебя целая ночь впереди – сиди себе и оценивай рабочие органы – авось выберёшь самую выносливую, которой алименты платить намерен. Или представь обратную картину: стремительным коршуном кружит вожделеющий гномик Моня вокруг трёх замерших (или окончательно замёрзших?) в страхе (или бесплодном ожидании?) Белоснежек. А я будут тебя игриво подбадривать. Или циничные советы давать, что вернее и совсем уж ближе к истине.
