"Профессор эстетики мог бы изобрести нечто более оригинальное и менее выспреннее", - с неудовольствием подумал Чебукин.

В машине, ощутив привычную упругую мягкость сиденья, он несколько успокоился, и опять-таки не он, а бис беззвучно проговорил:

– Чего-нибудь я как-никак стою. Не каждому положена персональная машина и все прочее.

А в следующее мгновенье уже он сам поправил биса:

– Мыслителю и философу, а ведь мы с тобой значимся именно философами, не следовало бы позволять себе столь затасканные суждения. Диоген, так сказать, "вкатился" в бессмертие при помощи всего-навсего бочки, которая при меньшей скорости и маневренности обладала, по-видимому, несомненными преимуществами.

Мысль, направившаяся по скользкому руслу, не замедлила подсказать, что Сократ был отравлен, Аристотель умер в изгнании, Джордано Бруно сожжен, Каллисфан, осмелившийся сказать Александру Македонскому, что историографу для его славы царь не нужен, но зато царь никогда не был бы так знаменит без своего историографа, был казнен, и множество более современных мыслителей претерпели подобные же неудобства.

– Домой? - спросил шофер.

– В институт на совещание, - ответил Чебукин с философской печалью в голосе. - Дела, дела; личную жизнь приходится оттеснять на задворки.

То есть опять-таки выговорил эту фразу бис, а он снова с досадой отметил про себя выспренность, банальность и почти привычную неискренность его, биса, лексики.

– Пустозвон, - пробормоталЧебукин, - чистейшая балаболка…

… Междуведомственное совещание уже началось. Председатель сразу приметил появление Чебукина, кивнул ему и вскоре предоставил слово.

Василий Иванович заговорил легко и плавно, уверенно нащупав главную жилу.

Стоит ли повторять, что говорил не Чебукин, а бис, и. Василий Иванович, может быть, впервые в жизни получил возможность взглянуть на себя со стороны.

"Раньше у меня никогда не было для этого времени, - со стесненным сердцем подумал он сам. - Может быть, и лучше, что его не было. Еще лучше, если бы это чертово время и не появлялось".

Речь на совещании шла о низком уровне эстетического оформления продукции фабрики имени 8 марта. И Чебукин-бис через громкоговорители, укрепленные в уголках губ собственно Чебукина, сразу же аргументированно и веско заявил, что надо ударить по рукам коллектив фабрики за недооценку значения эстетического уровня.

Чебукин слушал обстоятельную речь биса с чувством, с каким бессонной ночью следишь за однообразным падением капель из крана. "Ударить по рукам". При этих словах ему вспомнилось, что он никогда не видел продукции фабрики. Кажется, это рояли и фисгармонии, а может быть сенокосилки и утюги? Нет, вероятнее всего - галоши и соски…

"Впрочем, эстетика ведь необходима везде", - попробовал он успокоить себя.

И тут он вдруг забыл, от какого греческого корня происходит слово "эстетика".

Когда-то знал и забыл…

"Хорошо бы посмотреть словарь", - подумал он и пошел к выходу, совершенно не учитывая, что голос биса нерасторжимо связан с ним, Чебукиным-настоящим, и, следовательно, тоже двигается к выходу.

Чебукин остановился, только когда его окликнули из президиума, и неловко договорил, вернее сказать - дослушал свою речь, стоя посреди зала.

От длинных и плавных периодов биса возникало ощущение, будто бы он, Чебукин, нечист, ощущение как бы зуда во всем теле и странная мысль, что самое главное сейчас поскорее помыться.

17.

Человек, который бывает тягостно потрясен, узрев себя со стороны, не есть конченый человек. Но именно поэтому подобное потрясение приближает его конец.

Камилл Ланье. Психология обыденной жизни

Очутившись в кабинете, Чебукин закрылся на два оборота ключа. "Словарь" служил только поводом, последней каплей, а покинул он зал заседания из необходимости убежать от всех и, прежде всего, от биса.

Последнее, впрочем, было невыполнимо.

Он сел в кресло и снова ощутил властную потребность заменить последние два добрых дела - номер девять касающийся курьера, и номер десять, касающийся сестры и пирога - добрыми делами менее спорными. Потребность такую настойчивую, будто только осуществиэту замену, он сумеет остаться на поверхности, выплыть из нереального, однако физически ощутимого серого моря в котором он сейчас тонет.

Память, настроенная снисходительно, подсказала историю с защитой доцентом Януаровым диссертации на тему "Мне так кажется - как судебное доказательство"

Тогда он, единственный из пятнадцати членов ученого совета, подал голос против присуждения Януарову ученой степени.

"Для подобного поступка, особенно в то время, нужны были смелость, правдолюбие. И этих основополагающих качеств у меня все же оказалось побольше, чем у уважаемых коллег", подумал Чебукин и совсем было собрался заменить курьера с незапоминающейся фамилией на черный шар против Януарова, когда память, продолжавшая распутывать ниточку, внесла уточнения.

Чебукин вспомнил, как после оглашения результатов голосования коллеги один за другим подходили к Януарову, дабы поскорее засвидетельствовать непричастность к злополучному черному шару.

Он остановил профессора Рысина и спросил, не кажется ли ему унизительным "хождение на поклон".'

Рысин отмахнулся:

– Януаров известный сикофант, зачем с ним связываться?

– Но и ты пошел вслед за Рысиным на поклон, - не преминула подсказать память, снова настроенная обличительно.

– Я был последним! Значит, опять-таки проявил известное моральное превосходство перед коллегами, - оправдывался Чебукин.

– Да, ты подошел последним, но…-продолжала обличать память, - но, встретив холодный взгляд Януарова, испугался и стал приглашать его в гости, бормотать нечто совсем непристойное относительно огромного вклада в науку и необходимости обмыть этот вклад. Тогда Януаров действительно догадался о твоей причастности к черному шару и железным голосом отчеканил: "Вы забываете, с кем имеете дело". (Это звучало угрожающе и двусмысленно).

– Нет, нет, - проговорил Чебукин, перебивая память, к черту Януарова, ничего не поделаешь, пусть девятым номером пока останется курьер… Но неужто и в самом деле не было в моей жизни ничего более достойного наименования "доброе и смелое дело"?

Зазвонил телефон, и, узнав голос Ирины, своей аспирантки, Чебукин обрадовался возможности отвлечься от неприятных размышлений.

– Да, - сказал он с готовностью.-Я очень рад. У третьей колонны?.. Буду через тридцать минут…

18

– Вы мне надоели. Уйдите! - сказало Отражение.

– Хорошо, но помните, если я удалюсь, исчезнете и вы.

– Пожалуй, я примирюсь и с этим…

Из записок неизвестного

Он не всегда говорил то, что думал. Но сказав что-либо, впредь думал именно так.

С. Дюгонь-Дюгоне. "Портреты"

Главный недостаток извилин в том, что они извилисты.

А. П. Сыроваров, начальник Лаборатории перезаписи,. "Приказы"

Шагая рядом с Ириной, Чебукин совсем было собрался пуститься в откровенности, неуместные и не ведущие к цели, но внутренне необходимые сейчас, однако бис опередил его и повел дело изученной тропой.

– Так тянет на природу, в просторы… Человеку, посвятившему себя эстетике, истинная красота важнее всего, - начал бис рокочущим и переливающимся голосом.

"Затоковал… Колоратурный бас… Траченный молью первый любовник провинциальной оперетты", - зло и безнадежно думал Чебукин, с непривычной жалостью ощущая робкое тепло Ирининой руки.

– Неумолчный шелест деревьев, щебет птиц, - разливался бис. - Давайте отправимся за тайнами природы, как древние аргонавты за золотом!..