А узнала она от дяди Паши, что Кирилл действительно был женат, но жена его, стюардесса, полтора года назад погибла в авиакатастрофе. Ольга же была уверена, что у него семья, и смирилась с мыслью, что никогда не увидит больше симпатичного штурмана, хотя до сих пор не могла забыть открытую улыбку, озарявшую все лицо, от которой на душе становилось радостно и тепло. А теперь, узнав, что он вдовец, она горько сожалела о так и не состоявшемся продолжении их мимолетного знакомства.
Дядя Паша, казалось, был огорчен этим не меньше Ольги, до того по сердцу пришелся ему Кирилл Андреевич, такой умный, добрый и мужественный человек.
— А ведь он мне сам говорил, что ты ему покойную жену напомнила, — вздохнул он. — Походка, говорит, у вашей племянницы точь-в-точь как у Полины. Очень он ее любил…
Последние слова дяди Паши неприятно резали слух Ольги, и в следующее мгновение он сам, поняв, что сказал лишнее, попытался исправить положение:
— То есть мне он этого не говорил, что любил, я просто подумал…
Ольга движением руки остановила его.
— Ладно, дядя Паш, что уж теперь об этом… — устало произнесла она. — Ну не могла же я сама просить у него телефон? Да к тому же я не знала, что его жена погибла.
И они, оставив эту болезненную тему, заговорили о том, что дядя Паша настолько поправился и окреп, что разумнее будет из больницы ехать не в Москву, а в Александровку и что Ольге надо поскорее закончить работу и взять отпуск.
Теперь же, сидя в гамаке с синей папкой на коленях, Ольга мечтала поскорее разделаться с работой, отвезти ее в издательство и попросить у Искры Анатольевны пусть даже неоплачиваемый отпуск. Да и о какой оплате, о каких деньгах может идти речь, когда под угрозой собственная жизнь и жизнь близких людей? Шурик что-то верное сказал, сопоставив деньги и жизнь… или время? Мысли путались у нее в голове, жужжание пчел навевало дрему, и Ольга, зная свою особенность засыпать непосредственно после мысли об угрозе жизни, заставила себя подняться, подошла к висевшему на стене сарая рукомойнику и побрызгала в лицо ледяной водой. Почувствовав, что гамак создает нерабочее настроение и действует усыпляюще, она забрала папку с рукописью и отправилась на веранду.
Минут сорок спустя в доме послышались голоса: вернулись из больницы мать с тетей Тамарой.
— Вот ты где, — обрадовалась мать, входя на веранду, — а мы тебя в саду искали. — Она прошла и села напротив Ольги. — Ну все, договорились и с врачом, и с водителем, завтра привозим Павла. Василий Егорыч не возражает, говорит, состояние стабильное, можно и на дачу, тем более жена — медицинский работник.
На пороге появилась тетя Тамара.
— Лара, не мешай Оле работать, — сказала она сестре. — Пойдем, поможешь мне на кухне, а то ребята скоро приедут.
Ольга знала, что вечером должны приехать Ирина и Игорь, так как решено было завтра в кругу семьи торжественно отметить возвращение дяди Паши.
Она боялась, что при появлении Игоря не сможет преодолеть своей неловкости и скованности, потому что до сих пор не понимала его поведения во время последнего визита к ней. Но неловкость ее происходила, скорее всего, оттого, что она не умела понять себя и, несмотря на то что сразу определила свою позицию в отношении их брака с Ириной, удержать эту позицию вряд ли смогла бы, не исчезни он тогда так внезапно. Однако синяя папка с рукописью, раскрытая перед ней, являлась прекрасным поводом для того, чтобы запереться, например, в своей комнатке и свести их совместное времяпрепровождение лишь к встречам за обеденным столом.
Эту комнатку дядя Паша соорудил из старого заброшенного чулана, темного и практически бесполезного, потому что там годами скапливалась такая рухлядь, место которой на свалке, куда прошлым летом он ее и вывез. Дядя Паша прорубил в чулане окно, обшил стены гладко оструганными досками, сам сделал и стол, табурет, и топчан. «Олюшкиной светелкой» назвал эту комнатку дядя Паша, гордившийся своим столярным мастерством, довольный тем, что смог угодить любимой племяннице.
Ольге сразу по душе пришлась светелка, где запах сена в матрасе, смешиваясь с запахом свежеоструганных досок, создавал неповторимый аромат чего-то радостного и праздничного.
Ольга перенесла рукопись в светелку и закрылась на большой крюк, который сама просила дядю Пашу прибить «на всякий случай». Ничего конкретного она тогда в виду не имела, просто всегда, даже дома, ей было как-то спокойнее спать с крепко запертой дверью.
Она села за стол, стоявший у окна, заботливо затянутого марлей от мух и комаров, разложила многострадальную рукопись и погрузилась в чтение.
Пришла тетя Тамара, позвала пить чай, но Ольга ответила, что ей не хочется, да и некогда, работа очень срочная. Она знала, что чаепитие в их семье — это длительный процесс, сродни японской чайной церемонии, и служит прежде всего поводом для долгих разговоров и пространных бесед, когда всплывают воспоминания о прошлом, происходит обмен информацией на сегодняшний день и строятся планы на будущее.
Ольга с уверенностью могла предположить, что тетя Тамара заговорит о молодоженах, о том, как дружно они живут и какой Игорь заботливый муж и зять, а мать любую тему свернет на ядовитую критику своей соседки Надежды, которая три раза уже выходила замуж, и все без толку.
Ничем же своим, тем, что мучило и тяготило ее, поделиться она с ними не могла да и не имела такой нужды. В конце концов она не держала при себе своих секретов: о Кирилле знал дядя Паша, об Игоре — Светка, а Шурик не только был в курсе всех криминальных перипетий, но, к несчастью, даже сам оказался жертвой этих событий.
Наконец прибыли молодожены — на террасе раздался смех Ирины и послышался голос Игоря. Они о чем-то весело наперебой рассказывали матери и тетке, а те смеялись и что-то говорили в ответ. Слов Ольга не слышала, она улавливала только радостную, беззаботную атмосферу, царившую на террасе, которая так не гармонировала сейчас с ее собственным настроением и состоянием духа.
Игорь пришел звать ее к столу. Он тихо постучал в дверь и настойчиво произнес:
— Оля, открой, пожалуйста, мне надо тебе кое-что сказать.
Ольге стало не по себе оттого, что он пришел один, без Ирины, но она все же надеялась, что у него хватит благоразумия не расслабляться в доме своей жены.
Он вошел в светелку и, глубоко вздохнув на пороге, сказал:
— Отличный дух, прямо как в лесу! — Затем прошел к топчану и сел. — Слушай, ты когда сюда приехала? Вчера?
— Да, а что? — взволновалась Ольга, заметив его серьезный, озабоченный взгляд.
Игорь сказал, что поскольку забыл в прошлый раз забрать свой учебник, то решил сделать это сегодня, так как в деканате пригрозили, что задолжники в библиотеку дипломы не получат. Он долго звонил в дверь ее квартиры и, когда понял наконец, что дома ее нет, решил воспользоваться своими ключами, которые в свое время ей не пришло в голову потребовать назад и которые так и оставались у него тайным вещественным доказательством их чувств, канувших, по мнению Ольги, в прошлое, а по заверениям Игоря — перешедших в состояние вечности. Вечность понимать она отказывалась, и тогда он приводил ей примеры из высокой литературы, к которой она сама когда-то пыталась его приобщить. Он называл князя Мышкина и Настасью Филипповну, Митю Карамазова и Грушеньку, доказывая, что рамки обычного земного брака разрушили бы вечное величие их любви. Несмотря на то что, расставшись, они остались каждый при своем мнении и понятие «вечная любовь» ничего не говорила ее сердцу, Ольге поначалу приятно было сознавать, что ключи от квартиры находятся у Игоря, а потом она, честно говоря, просто забыла об этом.
И когда он сказал, что решил сегодня воспользоваться «своими ключами», она поймала себя на том, что ей стало неловко. Ольга понимала, что эта, на первый взгляд, мелочь свидетельствовала о многом. Видимо, Игорь незаметным образом вышел для нее из разряда близких, родных людей, которые могут появиться в любой момент и всегда окажутся кстати, перед которыми и не подумаешь извиняться за свой внешний вид или разруху в квартире. Сейчас же, узнав, что Игорь побывал в квартире в ее отсутствие, Ольгу больше всего встревожила именно мысль о том, что, собираясь в Александровку впопыхах, проще говоря — сбегая, она наверняка оставила там страшный беспорядок.