— Бред, — Кларк усмехнулась немного нервно.

Свет снова мигнул, разрывая оглушающую тишину, металлические двери громко хлопнули. Кларк подскочила. Да и что там сказать, она чуть не обделалась от страха! Сердце бешено колотилось в груди, и сама девушка посмотрела на двери, что были отрыты только на половину, хотя они были открыты настежь. Словно кто-то пробегал и сильно хлопнул дверью, да так, что она снова открылась. Но Кларк бы услышала, если бы кто-то пробежался. Эти двери же открываются внутрь.

Кларк быстро оказалась снаружи, желая поймать шутника, но она не увидела никого. Что за херня? Кларк закрыла архив, направляясь в сторону единственного выхода отсюда. Он вел в отделение, но и дежурной медсестры там не оказалось.

Девушка моргнула, положив ключи на стойку, и медленно побрела в сторону ординаторской. Что это вообще было? Кларк не понимала ничего. Кто мог так «пошутить»? Видимо, у этого человека сильно хромает чувство юмора. Причем, на обе ноги. Девушка так же медленно прошла мимо морга, задумавшись. Ну кто мог это сделать? Скорее всего, только преславутая дежурная медсестра. Зная ее, она могла бы так сделать. Гриффин резко обернулась, услышав странный шорох. Явно со стороны морга. Кларк сглотнула. Она уж точно знала, что кроме жмуриков там никого нет.

Девушка медленно повернулась к двери. Она закрыта снаружи, кроме нее там появиться никто не мог, ведь ключи были в одной связке с ключами от архива. Девушка наклонила голову в бок, сглатывая. Испуг брал свое, но ноги упрямо вели ее в сторону дверей, которые были наглухо заперты.

Она вздрогнула, услышав как что-то с глухим стуком упало, сопровождая его шуршанием простыней. Но что-то ударилось о двери с такой силой, что те едва не открылись. Кларк отшатнулась, и упала на пол, запутавшись в собственных ногах. Но она быстро поднимается, собираясь ворваться в ординаторскую и вызвать охрану.

Девушка срывается с места, собираясь выполнить задуманное, но ее сердце останавливается, когда она слышит грохот, а после животное рычание, что приближалось все быстрее и быстрее.

да-сюда, пока Самин несла две чашки кофе в кабинет детективов. Ей было плевать, что ей там пытается втолкать капитан Эймс, сейчас ее мысли витали слишком далеко от реального мира. Она, точно на автопилоте, дошла до кабинета, бедром легонько толкнув приоткрытые двери, а после закрыв ее ногой. Рут пока сидела на своем столе, свесив ноги, как всегда пронзив взглядом пустоту. Вроде бы фактически это нормальное состояние шатенки, но сейчас все было по-другому. Сейчас это больше внушало тревогу, ведь после произошедшего все были словно не в себе, хотя тут и так все ясно.

Рут вздрагивает, подняв растерянный взгляд на Шоу, которая спокойно, ну как ей казалось, подала девушке кружку, присаживаясь рядом. Да и вообще, что она могла сказать ей? Что им всем просто показалось? Шоу никогда не лгала из-за принципов, но сейчас.... Хотелось, чтобы все происходящее было просто сном. Всем им так хотелось бы, чтобы все было именно лишь плодом их воображения.

— А ты можешь быть милой, сладкая, — попыталась улыбнуться.

Шоу только покачала головой. Смысл сейчас что-то говорить. Смысл притворяться, если ничего не выходит? Есть ли смысл притворяться, что ничего не было? Шоу считает, что нет. Но на душе все равно скребли кошки. Такое неприятное чувство, которое она до селе не испытывала. Да и что там говорить, она почти не испытывала никаких чувств, кроме злости, до встречи с этой наглой девицей.

Интересно, Рут чувствует тоже самое? Это чувство, что все происходящее нереально, но на самом деле реальнее некуда? Ведь если бы все было просто игрой воображения, то Лекса не ходила бы сейчас с тугой повязкой через плечо, которая пропиталась кровью из-за постоянного передвижения. Лекса словно думала, что у всех пропали глаза и уши, хотя на самом деле все у них было. Но нарваться на простреленную коленную чашечку никто не хотел; учитывая нервозность самой Лексы, она вполне могла это сделать.

— Скажи, я не сошла с ума? — Рут поднимает глаза на Шоу, которая повернула голову в ее сторону. Ведь она сама до этого смотрела в стену, сжимая в руках кружку с горячущим кофе. Взгляд Рут был таким... просящим. Шоу знала точно, что сейчас Рут настоящая, без своих чертовых подкатов, этой ухмылки, которая бы заставила самого стремного человека на районе дрожать от страха.

Шоу поставила кружку на стол. Она знала, что разговора не избежать, но они обе ничего не понимают. Да и кто бы понял? Шоу могла надеяться, что это сон, но это было бы глупо. Она доверяет своему зрению и слуху. Она знает, что видела. И пусть бы ее могли упечь в психушку, но она бы не поменяла своего мнения. Все это словно было подстроено. Спланировано заранее. Но, видимо, они не расчитывали, что команда все-таки выберется.

— Болит? — Рут смотрит точно в глаза. Черт, Шоу никогда не видела у нее такого жалобного взгляда. И такого искреннего. Она напугала до смерти, но все равно заботится о ней. Шоу, которой до селе не было известно чувство нежности, только накрывает ладонь Рут своей, пока сама Рут невольно расслабилась, почувствовав тепло. — Сэм, не молчи....

— Нет. Все нормально, — Шоу не знала, что и сказать. Что все будет хорошо? Это бы было ложью, ведь внутренние колокольчики били тревогу. Поэтому девушка придвинулась немного ближе, не показывая, что ей приятно, когда Рут вот так вот касается ее, едва дотрагиваясь до небольшого шрама на щеке, от которого тянулась ранка до самого виска, последствия удара балкой. — Ты не сошла с ума, Саманта.

Сама шатенка вздрогнула, когда ее назвали по имени, а не привычным «Рут». А слышать это из уст Шоу было таким... особенным. Интонация низковатого голоса Шоу, взгляд, которым ее одарила Шоу. Все, твою ж мать, было особенным. Да и сама Шоу была самой особенной из всех особенных. Рут немного улыбнулась, поняв, что сама про себя сказала глупость. Но Шоу... может, она не догадывается о своих чувствах, но Саманта видела все в ее глазах, жестах. Это было на самом деле важнее, чем слова. Рут давно поняла, что все слова лживы, словно сам Змей-Искуситель.

Но вот глаза... Рут почему-то вспомнила слова одной русской девчонки, которые намертво впились ей в память. Разумеется, сама Самин не знала о слежке, или делала вид, что не знает. Во всяком случае, Рут тогда смогла хоть немного понять Шоу, которую по началу не могла терпеть. Тогда они не были в таких отношениях, как сейчас.

Я не думаю, что ты совсем ничего не чувствуешь. просто твои чувства слишком сильно приглушены, как звук на старой кассете. Но их голоса все еще есть, нужно только к ним прислушаться.

О, Шоу до сих пор хранит орден Ленина, который ей тоже подарила девочка. Тогда Рут могла наблюдать, как Шоу все-таки проявляла человечность, а как она немного неуклюже, но чертовски мило обняла ребенка. Рут умолчала об этом, но воспоминания хранила, как самое дорогое. Но, разумеется, даже если бы Рут рассказала о слежке, то она бы упрямилась, с невозмутимым видом доказывая обратное. Ее милая, чертовски упрямая Самин, которая настолько глушит все свои чувства, что даже Рут было не по себе.

Но сейчас еще больше она удивляется, выныривая из омута мыслей и воспоминаний, когда Шоу неуклюже, но искренне обнимает ее. Просто обнимает, словно прочитав ее самые сокровенные желания. Всего одно касание, которое заставляет душу угомониться, а сердце неспокойно затрепетать от таких нужных, очень даже нежных на удивление прикосновений.

— Не нужно делать это, если ты не хочешь, — едва смогла выдавить из себя Рут. Это нормально, что она чувствует себя до бешенства влюбленным подростком в этот момент?

Да и вообще, Рут уж точно знала, что Шоу терпеть не может, когда ее касаются, а касаться других она тем более не станет без своего желания. О, вспомнить бы лицо Шоу, которое потеряло всю свою невозмутимость, когда Рут крепко обнимает ее, после очередной «последней» ночи. Кажется, даже смущение промелькнуло на загорелом лице брюнетки в тот момент, но вся гамма чувств быстро сменилась саркастическим фырканием, и ироничным вознесением взгляда в потолок. Но ее не отталкивают, как было до этого. Между ними словно все перестало существовать, но, разумеется, Шоу как всегда упрямится, не желая признавать, что объятья не такие уж и, цитирую, «неудобные и вообще ненужные!».