Однако фасад оказался обманчивым. Изнутри фермерский дом был просторным и ухоженным. Ровик будто попал в ушедшую эпоху. Каменные стены, старинные полы дубового паркета, которые до сих пор блестели. Дорогая антикварная мебель была в безупречном состоянии. И книги. Книги были везде, словно дом был захвачен тяжёлыми позолоченными томами в кожаных переплетах.

Дом мог похвастаться и подземными этажами, где размещались тысячи книг на тяжёлых полках красного дерева. Ровику казалось, что он посетил древнюю Александрийскую библиотеку.

Было почти четыре часа, и Уолсингем восторженно объявил, что пришло время чаепития.

Они присели на коричневый кожаный диван перед камином. Уолсингем суетился на кухне, а затем вынес на подносе настоящий английский чай и всё необходимое. Оказалось, что на ферме он жил один. Хозяин поставил поднос на большую тахту, которая выполняла роль и журнального столика. Четыре фарфоровые чашечки демитасс (прим.: французские маленькие чашечки). Чайничек дымящегося чая. Молочник и сахар в кубиках.

– Какой чай вы предпочитаете, молодой шварцен? – спросил Уолсингем Ровика.

– Без всего. – Он не был поклонником чая.

– Прекрасно. А что насчёт Вас, юная мисс?

– Один кусочек сахара, пожалуйста. Без молока.

– Очень хорошо, очень хорошо.

Уолсингем выжидательно посмотрел на отца Ровика.

– Не нужно чая.

– Как это прискорбно, дорогой друг. Прошло столько времени с тех пор, как мы вместе пили чай. Не побалуете ли вы старого человека удовольствием выпить чашку чая в Вашем обществе?

Отец поднял обе руки и сдался. Он выглядел смущённым в позаимствованной одежде. Чрезмерно накрахмаленная белая рубашка. Чёрные замшевые панталоны. Кожаные шлёпанцы. Ровик предположил, что они принадлежали сэру Уолсингему.

– Хорошо. Два кусочка сахара и немного молока, пожалуйста.

– Превосходно. Отличный выбор. – Уолсингем выглядел счастливым, играя в хозяина.

Ровик задался вопросом, действительно ли Уолсингем был титулованным господином. У него, похоже, не было слуг. Они завели лёгкую вежливую беседу о погоде и текущих событиях. Уолсингем подал к чаю Баттенбергский кекс (прим.: традиционный британский пирог из мозаичных слоев розового и жёлтого теста с абрикосовым джемом), и две чашки спустя они наконец подошли к сути дела. Ровик объяснил хозяину цель своего визита.

Уолсингем внимательно выслушал. Он обратил свое внимание на Эмили, изучая её с вновь возникшим интересом.

– У меня появилось ощущение, что Вы не обычный ребенок, юная леди, и я был прав. Ах, это восхитительно. Я никогда не имел удовольствия принимать под своей крышей сразу трёх чёрных драконов. Могу я поинтересоваться, какое было первое имя Вашей матери?

– Кларисса.

Старый дракон сцепил пальцы, крепко задумавшись.

– Боюсь, я не имел удовольствия знать чёрного дракона женского пола с таким именем. Возможно ли, что ваша мать использовала вымышленное имя?

Эмили осторожно покачала головой.

– Я так не думаю. В моём свидетельстве о рождении стоит имя матери – Кларисса Андерсон.

– Возможно, что матери Эмили нет в родовой книге? – спросил Ровик. – Вы же не можете знать каждого дракона в истории. Или можете?

– Конечно, нет. Мы включаем в родовую книгу только основные ветви семейного древа из-за их неразбавленных сил.

– Неразбавленных сил? – спросила Эмили.

– Чистой драконьей крови, – пояснил Уолсингем. – После того, как чистокровный берёт супругу из людей, их потомство наследует лишь долю сил своих родителей, например, неполное превращение или более короткую продолжительность жизни. Уолсингем сделал крошечный глоточек чая и аккуратно поставил чашку.

– Однако несколько десятилетий назад до меня дошёл слух, имеющий отношение к младшему брату главы клана Стонхёрс, – он заговорщицки погрозил пальцем. – Его клановое имя – Замрайн.

– Кто? – спросил Ровик.

– Норман МакГир, – сказал Старший. – Уолсингем понял, о ком идёт речь, когда я рассказал ему всю историю. Шерифа давно прозвали Замрайном-берсеркером. Я слышал, неприятный старик. Скверного нрава.

– Верно, – подтвердил Уолсингем энергичными кивками. – Этот неприятный нрав втравлял своего носителя в недостойные ситуации. Когда он был молод, он не мог контролировать свой темперамент. Его заводила любая мелочь. Он не колеблясь использовал кулаки даже против слабого пола.

– В один не прекрасный день он довольно жестоко избил воспитанницу вожака Кровавых. Девочке не исполнилось даже двадцати лет. Поговаривают, что крошка истекла кровью от полученных травм. Тогда было много возмущений, в основном от членов семьи малышки, которые, по слухам, были связаны с Грейнхайдером-прорицателем. Их клан баловался чёрной магией. В любом случае, матриарх (прим.: имеется в виду одна из главных самок стаи) Грейнхайдеров потребовала возмещения за смерть малышки. Каким-то образом Замрайн обманул матриарха, и та наложила на него заклятье: всякая невеста Замрайна, едва родив ему наследника, тотчас встретит свою смерть.

Эмили схватила руку Ровика и крепко сжала её. Она слушала, затаив дыхание.

– Это оказалось правдой. Жёны Нормана, Эрин и Роксана, умерли вскоре после того, как родили Дуэйна и Кеннета. И не только они. Это же касается ближайшего кузена Джека, его жена Келли недолго прожила после рождения сына.

Ровик нахмурился. Головоломка начала складываться.

– А как насчёт потомков женского пола? Кто-нибудь из них пережил проклятье?

Эмили покачала головой:

– Нет. В семье Нормана нет ни одной женщины. Потомки всегда были мальчиками.

Ровик повернулся к Уолсингему:

– Значит, этот Грайндер наложил проклятие…

– Грейнхайдер, – поправил Уолсингем.

– Без разницы. Итак, эта ведьма прокляла Нормана, и все его жёны умирали. Какое отношение это имеет к Эмили?

– Мы подходим к самой сути, – Уолсингем явно наслаждался, рассказывая эту историю. – Вы когда-нибудь слышали, что пары чёрных драконов обладают даром отменять дурное предзнаменование?

– Нет, никогда об этом не слышал, – ответил Ровик.

Старший громко фыркнул:

– Так вот почему моя жена невероятно терпелива ко всем моим недостаткам!

– Не понимаю, – сказала Эмили. – Вы хотите сказать, что у меня есть возможность остановить несчастья? Так вот почему Шериф вырастил меня как жену своему сыну?

– Дорогая малышка, вы серьезно ошибаетесь. – Уолсингем поднял на неё грустный взгляд. – Замрайн вырастил Вас не просто для замужества. Он вырастил Вас в качестве жертвы.

– Что? – Ровик был откровенно шокирован.

– Если моя теория верна, та малышка умерла примерно в Вашем возрасте. В гримуаре «Тиамат» (прим.: гримуар – колдовская книга, Тиамат – воплощение мирового хаоса) описан старый ритуал: если пару чёрного дракона умертвить в годовщину несчастного случая, проклятье будет снято.

Ровик почувствовал внезапный холод.

– И как именно они принесут Эмили в жертву?

– Я полагаю, тем же способом, каким Замрайн убил малышку.

Ровик похолодел. Чёрт. Если бы он не встретил Эмили, она в тот же день была бы убита своим приёмным отцом. Избита до смерти. Такого рода жестокость взывала к его внутренней сути. Как может кто-то воспитывать ребёнка как своего собственного только для того, чтобы принести его в жертву в каком-то абсурдном ритуале? Он посмотрел на Эмили, оценивая её реакцию. Но она не казалась слишком шокированной этим откровением.

– Это многое объясняет, – нервно рассмеялась она. – У меня всегда было мучительное чувство, что я ягнёнок в волчьем логове. Теперь я знаю наверняка, что Дуэйн меня не любит, также, как и Норман. И никогда не любили. – Она выдохнула. – Хотя я не понимаю, зачем усложнять план свадьбой. Если бы Норман не заставлял меня выходить замуж за Дуэйна, я бы, наверное, до сих пор жила с ними. Идти мне было некуда.

– Ах. – Уолсингем сложил пальцы домиком. – Этот случай произошёл более века назад, и у меня есть только гипотезы. Но я уверен, что, связывая Вас и своего сына семейными узами, Замрайн хотел помешать Вам уйти. Вы – важнейшая часть его плана. Он рисковал всем, чтобы удержать вас в своих руках. Естественно, единственный человек, который знал правду – только он сам. Но у меня складывается впечатление, что он не столь уж и благороден, чтобы поделиться причинами своих намерений.