— Только твоя. — Правда, это как волна света, уничтожающая свет. Я еще не совсем могу улыбаться, но могу смотреть на него, отвечать на его мягкий ореховый взгляд. — Обещаешь?

— Ты носишь мое кольцо? — спрашивает он, вместо ответа. Я расправляю ладонь на его груди и смотрю на кольцо. Оно поглощает свет и преломляет его, как сверкающее белое солнце. — Вот оно где. Но мне все еще нужно увидеть твою улыбку.

Я выдавила улыбку, и Доусон закатил глаза. Я ударила его ладонью по груди.

— Не то, чтобы я могла просто быть счастливой. Это тяжело. Это расстраивает. Это воспоминания, и они всегда у меня будут, останутся в памяти, даже если я этого не хочу.

Он просто моргает, затем наклоняется и касается небольшим поцелуем уголка моего рта.

— Тогда мне придется найти способ, чтобы порадовать тебя. Заставить тебя забыть.

— Ты слишком далеко. Чуть левее, — выдыхаю я. Он улыбается у моей щеки и целует мою верхнюю губу, всасывая ее в рот. — Ближе. Ниже. Он скользит ртом по вершине выреза моей рубашки, целуя и целуя. — Это далеко. Но ... может сработать. Продолжай.

— Вверх? Или вниз?

— Не важно, это сработает. Он снимает мою рубашку и целует живот прямо под лифчиком.

Он дергает чашечку лифчика вниз, когда дверь в зал открывается и Луиза просовывает голову внутрь.

— О, извините, извините. Я… я ухожу. Сожалею.

Доусон опускает голову к моей груди.

— Остановлены стилистом. — Он поправляет и тянет мою рубашку вниз. — Ты должна идти, приводить себя в порядок, а?

Я качаю головой.

— Нет, я… я нуждаюсь в тебе. — Я обрушиваю свой рот на его, беру его руку в свою, и веду ее вниз.

Он собирает ткань моей свободной хлопковой юбки в руках и прикасается руками к моей интимной части.

Я не хочу говорить это, но он знает. Он всегда пытается заставить меня грязно выражаться, но этого не происходит, пока меня не захватывает жар момента. Хотя, я могу показать ему. Я соединила наши пальцы и подтолкнула их под резинку нижнего белья, и затем его пальцы внутри меня, и мой лоб прижат к его груди, я тяжело дышу. Он спускает мою юбку, стягивает нижнее белье, и я выхожу из него. Пока он касается меня, подводя меня ближе и ближе к оргазму, я дергаю его ремень и пуговицу, освобождая эрекцию и скользя руками вокруг нее, пока его колени не подкашиваются, и он твердый, огромный и пропускает жидкость на кончике. Я научилась говорить, когда он близко, и я ласкаю его длину медленно и осторожно. Как правило, он поднимает меня, пронзает и уже заставляет кончить, но он придерживается того, что я делаю на этот раз. Когда он у края, я прижимаю губы к его уху и говорю сквозь чувство стыда.

— Сейчас. Возьми меня сейчас.

— Ох, спасибо, мать его, — рычит он.

Он убирает руки из местечка между моими бедрами и поднимает меня за задницу. Я оборачиваю ноги вокруг его талии и целую в висок, когда он делает длинные шаги к стене. Моя спина ударяется о стену, и он внутри меня. Он все это время держал меня на краю оргазма, так что я в отчаянии. И цепляюсь за его плечо и поднимаюсь, опускаюсь, поднимаюсь, опускаюсь, объезжая его твердость, задыхаясь, когда каждый его толчок возносил нас на небеса.

Затем его средний палец путешествует между моими ягодицами, находит горячий, узкий центр, и надавливает. Я кусаю его за плечо и стону, поднимаясь с его длины и затем опускаясь вниз. Его палец медленно скользит в меня, и я такая узкая, что чувствую выпуклость его первой фаланги, когда она входит в меня, и сейчас я рычу, низкие звуки в глубине моего горла, ошеломляюще дикие шумы.

— Я хочу тебя сюда, — шепчет он. — Когда-нибудь скоро, малыш.

Я улыбаюсь тайной улыбкой в его плечо. Он понятия не имеет, как скоро.

Мысли невозможны, когда мы оба достигаем точки не возврата, и, крича, падаем за край. Он взрывается во мне, стреляя толстой, влажной волной внутри меня, и я сжимаюсь вокруг него каждым мускулом, двигаясь вместе с ним.

Когда мы оба восстановили дыхание, он отстраняется и смотрит на меня. Я улыбаюсь от уха до уха, яркая улыбка насыщенного счастья.

— Вот и улыбка, которую я ищу. И каким способом нужно было добиться ее. — Он целует приподнятые уголки моего рта, и улыбка, которую он посылает мне, такая яркая и красивая, что я задыхаюсь, напоминая, как мне повезло иметь такого мужчину, владеть любовью этого мужчины.

Он спускает меня, и мы оба стонем, когда он выскальзывает из меня. Я сжимаю в руке свое нижнее белье и тянусь за длинным, медленным поцелуем. — Спасибо, — говорю я.

— За что?

— Что любишь меня. Восхищаешь меня. Что ты мой. Что ты тот, кто ты есть.

— Я должен быть тем, кто благодарит тебя.

— Я опередила тебя в этом, — произнесла я, затем развернулась и покинула зал, заставляя свои бедра покачиваться немного сильнее, для его выгоды. Я чувствую, как его взгляд приклеивается к моей заднице, когда я иду. Все негативные мысли изгнаны силой любви Доусона.

Я принимаю быстрый душ и пишу Луизе, чтобы она встретилась со мной в ванне. Да, теперь у меня есть телефон. Это было своего рода обязательно для Доусона. Луиза не хотела встречаться со мной глазами, пока занималась моими волосами и макияжем.

Вечеринка долгая, и интенсивная. Армандо здесь, очаровательный, как и всегда, и Каз. Я замечаю Каза около полуночи.

— Ты знал? — Это вылетает тупо, почти сердито.

Он улыбается и делает глоток скотча.

— Конечно, Грей. Это мое дело, знать о своих стажерах и потенциальных сотрудниках.

— Но Нина, ты уволил ее…

— Я уволил ее, потому что она была проституткой и лгала об этом. Она не была стриптизершей, Грей. Она была эскортом. — Он снова делает глоток скотча, и вытаскивает длинную, толстую сигару из внутреннего кармана своей куртки, отрезает кончик, зажигает ее в толстых клубах едкого дыма, и затем смотрит на меня сквозь туман. — Ты делала то, что должна была, чтобы остаться на плову. Ты сдержанно молчала об этом. Нина? Она выпендривалась тем, что делала. Я узнал, что она использовала мою клиентскую базу данных, чтобы связаться с мужчинами. Я узнал об этом, потому что один из них позвонил в мой офис и снова просил воспользоваться ее услугами. Когда я спросил ее об этом, она все отрицала. Я бы оставил все как есть, если бы она не афишировала это, но я не терпел и не буду терпеть лжецов.

Он берет бокал белого вина с подноса, проходящего мимо официанта и протягивает его мне. Я аккуратно потягиваю его, медленно, я до сих пор редко пью, и не достаточно, чтобы напиться.

— Я беспокоилась, что ты уволишь меня, если узнаешь. Я никогда не говорила тебе, и боялась, что ты все выяснишь, или уволишь за то, что я не рассказала тебе.

Каз смеется, подбавленным смехом.

— Ох, Грей, такая наивная. — Он обнимает рукой меня за плечо, его сигара дымится у моего лица, заставляя мои глаза увлажниться, а в горле щекотать. — Я бы не уволил тебя. Я должен сказать, я рад, что ты больше этим не занимаешься. Это тебе не подходит. Ты слишком хороша для этой жизни.

Каза украл нервно-выглядящий молодой сценарист, который работал над «Унесенными ветром», вероятно надеясь продвинуть идею. Я ходила от одной кучки гостей к другой, болтая, улыбаясь, и стараясь вести себя так, будто я знаю, как быть хозяйкой. Иногда я чувствовала себя самозванкой. Будто кто-то сможет увидеть сквозь мою маскировку, указать на меня и смеяться, и говорить: «Ей здесь не место! Она просто простушка их Джорджии!»

Этого никогда не случается, конечно, потому что все это в моей голове.

Я на своем третьем бокале вина, самое большее, что я когда-либо пила… пью? В одно время за всю жизнь. У меня немного кружится голова, немного расслаблена. У меня потрясающие беседы с самыми популярными людьми в мире. Здесь Шакил О'Нил, по какой-то причине, которую я не могу понять. Он милый. Джек Николсон намного симпатичнее, чем я думала, он будет, основываясь на всех ролях, которые он играл.

Я обнаружила себя на заднем дворе, у бассейна, окруженная толпой молодых продюсеров и парнями из звукозаписи, и она говорят о каком-то проекте, над которым все вместе работают, и я в состоянии выяснить, какой фильм на основе контекста, что заставляет меня чувствовать себя довольно умной. Я слушаю и учусь, из-за вина. Мне нравится это ощущение, медленное, легкое, свободное жужжание в голове. Разговор идет легко, и ребята вокруг меня слушают, когда я говорю, и отвечают на мои вопросы без снисхождения. Я чувствую, что я часть бизнеса. Я внутри него, и это ощущается потрясающе.