– Елена Андреевна! На выход. Тут, наверное, по вашей части.

Не обращая уже внимания на презрительный тон и открытую без стука дверь, я поплелась в смотровую. Родственники привезли мужчину лет пятидесяти, за окном стоял криво припаркованный джип. Больной скрючился, сидя на каталке, и придерживал руками живот. Лицо, сморщенное в гримасу страдания, серое, в поту. Рядом стояли женщина в белом кашемировом пальто, вероятно, жена, и молодая пара лет по двадцать пять. Часы показывали около двух ночи, помощи ждать неоткуда: все врачи, кроме меня, дежурного терапевта, сидели по отделениям, и вытащить кого-либо в приемник стоило больших усилий.

Вдох и шаг. Навстречу неизвестности.

– Добрый день, что случилось?

– Сестричка, мы уже попросили врача позвать.

Как это уже надоело все-таки.

– Доктор – это я. Елена Андреевна меня зовут. Так что случилось?

Семейство явно теряло надежду на спасение, окидывая меня испуганными взглядами с ног до головы. Мужчина с трудом поднял глаза.

– Да вот, ехали домой из гостей, а тут посреди дороги как сдавило: все внутри печет. Невозможно, дышать нечем.

– Покажите, где печет.

Больной держал руку на нижней половине грудины.

– Давно болит? Сколько времени уже прошло?

– Да с полчаса, резко так схватило.

– Алкоголь не употребляли?

– Нет, я же за рулем.

Каждое слово давалось ему невыносимо тяжело.

– А раньше чем-нибудь серьезным болели? Инфаркты, давление, инсульты, язвенная болезнь, панкреатит?

– Да, в общем, ничем. Вены вот на ногах замучили только, да сердце беспокоит иногда.

– А сейчас похоже на сердечные боли?

– Очень даже похоже, очень. Только я уже, пока ехал, нитроглицерина съел пять штук – ничего не помогает.

Говорил он все медленнее, превозмогая боль и ловя ртом воздух. Картинка сложилась в нетрудный пазл.

Ура, инфаркт! Девяносто девять и девять десятых процента, что инфаркт! Сейчас сниму кардиограммку, кардиолога к барьеру, и баиньки.

Я вприпрыжку побежала за ЭКГ-аппаратом, от нетерпения сама сделала запись и не могла дождаться, когда уже пленка окончательно родится на свет. Однако выползающая из старенького аппарата тонкая бумажка разрушила всю мою стройную теорию. По спине пробежал холодок.

Люди, помогите!

Никакого инфаркта на пленке не было, даже малюсеньких намеков. Одна только застарелая мерцательная аритмия. Тем временем мужик то сворачивался калачиком, то пытался выпрямиться, подвывал и становился все серее и серее. Сестры уже стояли около каталки плечом к плечу и считывали с моего лица все непродуктивные мозготерзания.

– Девочки, давление и пульс, пожалуйста.

– Сто десять на шестьдесят, сто шестнадцать.

– Низковато.

Люсинда тут же не преминула вставить:

– Конечно, доктор, низковато. После пяти таблеток нитроглицерина и у вас не будет высоко.

Держись, Лена, держись.

– Люся, возьмите, пожалуйста, кровь на клинику и мочу на общий анализ и амилазу.

– Как скажете, доктор. Можно еще и на яйца глист на всякий случай.

Люся развернулась и, неспешно покачивая необъятной попой, пошла за всем необходимым на пост. Остальные действующие лица, включая трех родственников и двух медсестер, продолжали стоять, тесно окружив каталку. Наконец я вспомнила, что нужно заглянуть в только что заведенную на мужика амбулаторную карточку, чтобы выяснить, как его зовут.

– Сергей Иванович, покажите еще раз все-таки, где болит.

– Тут, тут, доктор, я же уже показывал.

Руки все безнадежнее придерживали нижнюю часть грудины и верх живота. Паника потихоньку застилала мне глаза.

Так, через три минуты начну звонить во все ординаторские подряд.

Сделав два глубоких вдоха, решила начать заново, как по учебнику: послушать, постучать, поглядеть горло (чему все вокруг были крайне удивлены). Слава богу, позабыла поискать вшей на волосистой части головы и осмотреть наружные слуховые ходы. Наконец добралась до живота. Но и он оказался предательски мягким, хотя, когда я проходила рукой в верхней части живота, прямо под грудиной, я отчетливо заметила, как мужик немного скривился.

– Что, больно, когда тут трогаю?

– Немного… доктор, скорее что-нибудь сделайте. Печет невозможно все внутри.

Все внутри. Вены какие на ногах, и правда варикозные…

Все внутри… Все внутри печет… Боже, как же страшно мне!..

И тут высшие силы, видимо, решили не хоронить еще вполне молодого дядьку с помощью бестолковой девицы, претендующей на почетное звание врача.

– Девочки, быстро хирурга и реанимацию, мезентериальный тромбоз.

– Мезентериальный что?

– Тромбоз! Тромбоз кишечных сосудов, твою мать! – рявкнула я, вполне достойно для неуверенной в себе соплюхи.

Началось движение. Но на мою беду, первым спустился с отделения явно до последних пяти минут сладко спавший реаниматолог. Вид у него был помятый, взгляд мутный, но ярко демонстрирующий: девочка, с таким цветом волос надо цветы на рынке продавать или в салоне красоты работать. Посмотрев мою запись с предварительным диагнозом, прошипел:

– Кхм… не выдумывайте. Вы хоть кардиограмму сняли? Это же типичный инфарктный больной. Что вы тут сочиняете! Извините, не помню, как ваше имя-отчество.

– Елена Андреевна я. И все-таки посмотрите еще раз, я прошу вас. ЭКГ снимала – инфаркта нет…

– Да вы сначала кардиологам пленку покажите, а потом уже реанимацию и хирургов зовите!

Он развернулся и ушел к лифту. Стало совсем тоскливо. Сердце стучало в ушах, как отбойный молоток.

А вдруг я ошиблась? Позор-то какой! Вот дура… А да и пусть, пусть завтра все обсуждают тупую блондинку. Наплевать… Ну и уволюсь…

– Люся, зовите все-таки хирурга, прошу вас. И еще надо больного на рентген живота отвезти.

По окончании моей фразы все окружающие отчетливо услышали звуки рвоты из смотровой: мужика выворачивало со страшной силой. Тут сомнений в самой себе стало гораздо меньше, но, если я права, счет шел на минуты. Слава богу, из старших хирургов дежурил заведующий вторым хирургическим отделением, страдавший бессонницей от постоянных влюбленностей. Он спустился почти сразу. Через пять минут после его осмотра я, торжествуя, давала последние указания перед переводом в операционную.

Дядька лишился половины тонкого кишечника, но остался жив.

На следующее дежурство я попала в ту же сестринскую смену. Через полчаса после начала смены две веселые мордочки (одна из которых принадлежала Люсинде) заглянули в мою каморку.

– Елена Андреевна, пошли чай пить.

Ура! Все-таки не зря шесть лет потрачено.

Теперь уже дежурства являлись не только школой выживания для малолетних, но и приносили маленькие радости в виде возможности погонять вновь прибывших: «Уй, бестолковые!» Какое удовольствие, просто непередаваемое! Особенно ценно обзавестись новыми друзьями, и теперь в минуты редкого расслабления имелась возможность похохотать в хирургической ординаторской. Веселья эти часто сопровождались небольшими возлияниями и, как я с самого начала заметила, неуставными отношениями, однако последний пункт как-то обходил меня стороной. Впрочем, оно и понятно: период первого знакомства с мужской половиной коллектива давно прошел, и только ленивый не пытался намекнуть мне на то, что место «боевой подруги на все дежурства до конца дней своих» даже если занято, то лично для меня всегда вакантно. Мои тяжкие раздумья о семье и морали были тут не на пользу, а хирурги, как известно, народ, бабами избалованный, и дважды одно и то же предложение не повторяют. Так я и заработала прозвище Принцессы на горошине. Даже когда я продежурила около полугода и вошла не только в работу, но и в коллектив, предложения еще сыпались как из ведра. Однако обладая не только смазливой внешностью, но еще и огромными тараканами в голове, я так и не решилась снизойти до кого-нибудь, так что теперь все телодвижения в мой адрес оставались на уровне приколов. Эх, почему-то становилось страшно грустно, особенно в такие Вовкины алкогольные обострения, как в последний раз.