При этих его словах губы Алти исказила зловещая ухмылка.

— А это и есть наивысшая власть — власть над твоей жизнью и смертью, — произнесла она. — Что касается тебя, моя маленькая Габриэль, подружка Зены, то я намерена осуществить свои угрозы прямо сейчас.

С этими словами она позвала нескольких легионеров и отдала им следующий бесчеловечный приказ:

— Схватите эту девку и выколите ей глаза!

Повинуясь приказу своей императрицы, воины вошли в камеру.

— Нет! — вскричал Помпей, который не мог допустить, чтобы эта юная невинная девушка пострадала. — Лучше возьми меня вместо нее, ведь это я тебе нужен!

— Мне нет дела до тебя, ты мне уже не соперник. А она гораздо более ненавистна мне, чем ты, — ответила ему Алти.

Легионеры, меж тем, схватили даже не пытавшуюся сопротивляться Габриэль, после чего один из них обернулся и вопросительно посмотрел на свою повелительницу. Ему тоже было жаль эту девушку.

— Выполняй, — сказала ему безжалостная императрица, и он, протянув к глазам Габриэль кинжал, выколол ей один за другим оба глаза, под аккомпанемент безумных воплей несчастной. Помпей заткнул уши руками, он заплакал бы, если бы еще мог.

— Я могу и продолжить, лишив ее, к примеру всех пальчиков на обеих руках, — прошипела шаманка. — Но могу этого и не делать, если вы с ней… предадитесь сейчас любовным утехам… в моем присутствии, само собой. Ну так как, ты согласен?

— Ты просто омерзительна, — сказал Помпей, но, должно быть, осознавая, что сейчас они полностью в ее власти, и она не блефует, сдался. — Но ты не оставляешь мне выбора. Приведи ее ко мне.

— Хорошо, — кивнула Алти. Затем отдала новый приказ легионерам: — Введите арестованную к нему.

Солдаты взяли Габриэль под руки и помогли слепой девушке пройти в камеру Помпея. Когда открылась дверь, тот сначала дождался, пока несчастную ввели, а потом кинулся на одного из легионеров и отобрал у него меч.

— Прости, — сказал он Габриэль, — у меня нет выбора, и я должен убить тебя, а затем себя.

— Я понимаю, — ответила ему Габриэль, — делай, что должен.

После этих слов писательницы Помпей пронзил ее мечом, а пару мгновений спустя закололся сам.

— Я победил тебя, — горько сказал он Алти, истекая кровью, и рухнул бездыханным на пол.

— Проклятый пиценец! — процедила кровавая императрица, поставив каблук на грудь мертвого врага. — Ты оказался умнее, чем я думала. Да, ты победил, но об этом будем знать только мы с тобой.

Внезапно, она вскрикнула, прижав руку к животу.

— Моя императрица? — с тревогой в лице спросил у нее центурион.

— Позови кого-нибудь! Кажется, началось! — простонала она.

Дитя, зачатое посреди смерти, теперь посреди смерти должно было и родиться.

========== Глава пятая Рождение ==========

…Алти не знала, что рожать так больно. Она была отчасти земной богиней, отчасти чудовищем, отчасти неудавшимся мужчиной-воином и в ней было слишком мало от женщины. Любовь и нежность были чужды ее природе… или почти чужды? А вот боль она любила, и боль была единственным, что она могла подарить тому, кто имел несчастье полюбить ее. Шаманка считала, что это чувство — основа всего, что рождение — это боль, смерть — боль, красота — боль и любовь — это тоже боль. Именно это она дала познать Цезарю перед тем, как убила его. А теперь купалась в боли сама, почти что наслаждаясь ею. Алти догадывалась, что и для ее ребенка… ребенка Юлия приход в этот мир сопровождается болью и страхом. Должно быть, так оно и было.

Наконец, муки роженицы закончились, и вместо очередного ее крика раздался крик слабенький, жалобный — крик новорожденного, вернее, новорожденной. Предчувствия императрицы-шаманки оказались верными, она родила девочку. Когда молодая мать прижала к себе крохотное тельце малютки, сердце ее преисполнилось горделивой радостью. Давать жизнь новому существу — это очень, очень страшно, но она справилась с этим. Теперь у нее есть дочь, ученица, наследница — та, кому она сможет передать свои знания и власть над Римом, над миром. Мать всматривалась в красноватое личико ребенка, тщетно ища в нем свои или Его черты, но тщетно, ведь девочка пока ни на кого не была похожа, просто крикливый комочек или лягушонок.

Алти поцеловала крошечную, нежную ладошку и прошептала:

— Здравствуй, Юлия.

Ей показалось, что дочурка поняла смысл ее слов, потому что глазки у нее блеснули, а еще она явственно ощутила присутствие отца девочки, к духу которого она столько раз безуспешно взывала.

«Где ты, Цезарь? — мысленно вопросила она. — Я знаю, что ты здесь, покажись!»

Но ответа не было…

Десять зим спустя.

Красивая девочка с длинными, чуть вьющимися темными волосами, блестящими зеленовато-карими глазами, бледным личиком и полными губами внимательно следила за действиями своей матери, бормотавшей что-то над подозрительного вида варевом. В странном помещении, в котором находились девочка и ее матушка был алтарь с черными свечами и пугливо оглядывавшиеся черные куры, должно быть, догадывавшиеся о том, что их птичья жизнь скоро закончится.

— Взываешь к Темным Богам и режешь глотку курице, — объясняла ей шаманка.

Алти была все еще красива, одни огромные зеленые глаза чего стоили! Взгляд их был незабываем, но иной раз в них можно было увидеть собственную смерть. Хотя сейчас, когда шаманка смотрела на дочку, в ее взгляде читалась толика ласки.

— Матушка, но почему непременно надо убивать их? — заблестели глаза у девочки.

— Так надо. Кровь жертвы нужна для связи с потусторонним миром, — ответила ей мать. — Сейчас ты воротишь носик, но со временем привыкнешь. Ты узнаешь, каково это, держать чью-то жизнь в своих руках и… отбирать ее. Какая это великая власть…

— Мам… А… А каким был мой папа? — спросила вдруг девочка.

Алти на миг отвела глаза. Юлия никогда еще не видела смущения на лице своей матери, обычно решительном и строгом, и это удивило девочку.

— Твой отец, — совладав, наконец, со своими чувствами, начала шаманка, — Гай Юлий Цезарь был величайшим из всех римлян и, пожалуй, из всех смертных человеком — непобедимый полководец, отличный писатель, — на губах женщины появилось слабое подобие улыбки, — сам увековечивший свои подвиги получше любого летописца, законодатель и где-то философ… Знаешь, как он говорил? «Каждый кузнец своей судьбы», то есть все зависит от человека. Вот, он наметил для себя цель и поверил в то, что может и должен ее добиться, и у него все получилось. Юлий считал, что лишь один шаг может изменить судьбу. Но, увы, его судьба была пасть от руки предателя. И он от нее уйти не смог…

Юлия уловила некую перемену в интонациях материнского голоса и то, что он стал каким-то глухим.

— Мам… Почему ты так странно заговорила? Тебе жаль отца?

— Д-да, — запнулась женщина. — Я ведь любила его. Никого подобного твоему отцу я не встречала, — Алти замолкла. Ей пришла в голову пугающая мысль о том, что ее собственные слова могут быть правдой. — Уже поздно, иди спать. На сегодня ты узнала достаточно, — вымолвила она, наконец.

Юлия послушно отправилась к себе, обдумывая все увиденное и услышанное ею. И все мысли девочки были об отце, которого она не знала, но так хотела узнать, а еще о странной реакции матери… Она долго ворочалась, прежде чем уснуть. Но все же сон поймал ее в свои сети, и ей привиделось красивая и, вместе с тем, пугающая картина: большое скопление людей, влюбленная пара, целующаяся под дождем и какая-то несчастная, которую должны были распять на кресте. Должно быть, толпа собралась, чтобы полюбоваться этим зрелищем. Юлии было жалко бедняжку, но ее внимание было приковано не к ней, а к целующимся. Девочку поразила внешность обоих. Ей показалось, что она узнает эту красивую жестокую патрицианку. Да, так и есть, это ее мать, только моложе лет на десять. А кем тогда является незнакомец? Что если это ее отец? Юлия жадно всматривается в его черты и… узнает в них собственные. Да, в ней есть и от матери, но в основном она похожа на него. Как он красив и величествен! Хотя она улавливает в выражении его лица пресыщение, горечь и какое-то разочарование. Что-то вышло не так, как он хотел, что-то причиняет ему боль. Но отец любит ее мать, это она чувствует, вот только его любовь борется с тенью любви к другой женщине… должно быть, к той распятой.