«Пришел, увидел, победил», — вспомнила эта черная вдова ставшую крылатой фразу убитого ею мужа.

Меж тем, центурион привел ее к помещению, в котором содержали Помпея. Гней сидел, уронив золотистую голову на грудь, и вспоминая все, что было хорошего и дурного в его жизни… жизни, которой ему вскоре предстояло лишиться. Он думал об отце, Помпее Страбоне, корыстном полководце, которого, должно быть, сам Юпитер покарал ударом молнии, о своей бедной матери и обо всех, кого любил. Дольше всех перед мысленным взором Помпея задержалась Юлия, дочь Цезаря, которую тот выдал за него из политической выгоды, но девушка — прекрасная телом и душой — полюбила его всем сердцем и сделала счастливым. Увы, безжалостные боги рано забрали ее у него. Умерли и она, и ребенок, которого она собиралась подарить ему. Сколько было вынесено душевных страданий, сколько сделано ошибок! Он растратил свою жизнь на погоню за славой и властью и добивался их с юных лет, но стоило ли оно того?

— Здравствуй, Помпей. Убийца отца моей будущей дочери, — Алти злорадно улыбнулась, и выражение ее глаз не сулило Помпею ничего хорошего. — Решил найти пристанище у египтян? Разве ты забыл, что нельзя доверять трусам? Неужели ты думал, что сможешь укрыться от моего гнева? Ты, убийца любимого народом Рима Цезаря, любви всей моей жизни! — произнеся это, она дико расхохоталась, смотря на него с выражением полнейшего торжества. Она была довольна арестом фараона и казнью царедворца, поэтому решила притворно поиграть с Помпеем, как кошка с мышью. — Я вижу, ты загрустил, отчего же не грустить такому предателю, как ты, ведь этим ты навлек на свой дом позор и гнев богов на свою семью. Недаром твоего отца убила молния. Сын пошел по стопам отца и стал клятвопреступником и изменником.

Помпей наконец поднял голову и хмуро взглянул на нее.

— Пришла поиздеваться? — тихо спросил он.

— Нет, всего лишь посмотреть на тебя. Но, к твоему удивлению, я решила сохранить тебе жизнь. Без своего имущества и политических связей ты не так опасен, как может показаться.

Алти была настроена немного более позитивно, чем обычно. Должно быть, это будущее материнство так на нее влияло.

— Иногда сохранение жизни может оказаться куда большей карой, чем казнь. Должно быть, ты хочешь искалечить меня? Сломать мне ноги, а потом сделать своим рабом? — Помпей не был склонен верить словам этой жестокой женщины. — Только не надо говорить мне пышные фразы о твоей вечной любви к Цезарю. Не нужно этого делать. Я все знаю… я знаю, что это ты убила его.

— Нет, в его смерти виновна молодая царица Египта Клеопатра, по поручению которой ты и совершил убийство моего супруга. По крайней мере, это то, что будет знать народ Рима. А о твоих домыслах римлянам будет неизвестно, в конце концов их мало волнуют твои лживые истории. Это такой пустяк по сравнению с присоединением Египта к моей империи. Рим не нуждается в тебе, Помпей, а Рим — это я.

— Ты заговорила прямо, как Цезарь, — с сарказмом произнес Гней. — Все же вы чем-то похожи с ним.

— Думаю, что во мне есть больше, чем просто сходство — это его дитя. Наблюдая за ним, я узнала, что значит быть великим человеком и думать о благе своего государства. В моем лице Рим нашел достойную замену своему великому правителю. Меня отвлекают государственные дела, но я не прощаюсь с тобой. Я буду навещать тебя изредка, — с этими словами императрица оставила Помпея предаваться горестным размышлениям и вышла из здания, полностью погрузившить в мысли о государственных заботах. Она раньше и не знала, какой груз ответственности лежал на плечах Цезаря, а теперь ощутила это сполна, всецело отдаваясь работе.

Помпей же неожиданно ощутил в своем сердце печаль по убитому сопернику. Да, им двоим было тесно в Риме, и со смертью Юлии порвалась последняя связующая их нить, но ненависти к Цезарю он никогда не ощущал. Более того, при другом раскладе они могли бы быть друзьями, но в политике друзей нет. Они оба любили Рим так сильно, что ревновали его друг к другу. Но что же задумала вдова и истинная убийца Цезаря, коль сохраняет ему жизнь?

Приняв нескольких посланцев из Рима и египетских вельмож, Алти посчитала, что на сегодня аудиенций достаточно, и остальных она сможет принять завтра. Близился вечер и она стала работать в своем новом кабинете. Дело шло к полуночи, когда в дверь постучался и вошел центурион.

Алти смерила его недовольным взглядом, заставившим даже этого закаленного в битвах воина поежиться.

— Императрица, прости, что нарушаю твое уединение, — начал он, — но тут какой-то человек говорит, что у него есть подарок для тебя.

— Подарок… как интересно! Вели ему войти.

Алти совсем не ожидала такого и сейчас с интересом наблюдала, как в кабинет зашел человек в черном, неся на плече драгоценный пурпурный ковер.

— Ты принес мне дар? — спросила она вошедшего.

— Да, моя госпожа, — смиренно ответил тот. — Я принес тебе жемчужину Египта.

— Это выглядит весьма подозрительно, — сказала императрица, нахмурив красивые брови. — Разруби этот ковер своим мечом! — приказала она центуриону.

— Нет! — в ужасе вскричал человек, загораживая ковер своим телом.

— Вот ты сам своим поведением и подтвердил мою догадку, — промолвила Алти, обращаясь к незадачливому дарителю. — Вы оба умрете — ты и убийца, спрятавшийся в твоем заморском ковре!

— Нет, госпожа! Там нет убийцы! Позвольте, я разверну ковер, — принялся причитать человек.

Алти кивнула головой.

— Только осторожно, — сказала она.

Человек стал медленно разворачивать ковер… И тут глазам Алти и всех присутствующих предстало дивное зрелище. Из ковра, словно Афродита из морской пены, вышла смуглая темнокудрая красавица. Женщина никогда не признает, что другая красивее ее, но Алти была женщиной необыкновенной. Она тут же отдала должное редкой прелести девушки, появившейся таким странным образом. А еще она, способная иногда видеть картины прошлого или будущего, увидела эту же девушку в объятиях своего покойного мужа… в другой жизни, в другой судьбе. Там он любил ее, и Алти… захотелось любить ту, кого любил ее Цезарь.

— Дочь Изиды, лучезарная Клеопатра! — тут же провозгласил слуга молодой царицы.

— Ты слишком молода, чтобы называться богиней, — медленно проговорила Алти.

— Но я — воплощенная Изида, — гордо ответила царственная девушка.

— И что же привело воплощенную Изиду к императрице-шаманке Алти? — тонко улыбнувшись и сверкнув зелеными глазами, спросила вдова Цезаря.

— Я хочу просить, чтобы Рим поддержал мои права на египетский трон, завещанный мне отцом моим, — последовал ответ.

— Вот как? А разве наследником был объявлен не твой брат?

— Нет, отец перед тем, как умереть, завещал корону мне, но Птолемей, науськиваемый Потином, захватил власть и изгнал меня.

— Клеопатра, мое сердце разрывается из-за печальной истории, поведанной тобой, — с лицемерно-грустным видом, который очень шел ей, проговорила Алти, чье сердце отнюдь не разрывалось. — Затем она обратилась к служителю царицы и к своим людям: — Оставьте нас, нам предстоит разговор о делах государственной важности!

Римские орлы и египтянин тут же исполнили властное повеление императрицы, оставив ее наедине с Клеопатрой.

Взгляды обеих женщин Цезаря встретились, и египтянке отчего-то стало не по себе. Императрица смотрела на нее так, как обычно мужчина смотрит на вожделенную женщину.

— Я прониклась твоей судьбой, Клеопатра, и готова поддержать твои притязания, — начала Алти, — но… ты должна понимать, что все имеет свою цену, в том числе и корона Египта.

Говоря так, шаманка нежно овладела точеной рукой царицы. Щеки девушки заалели, и она мягко убрала руку, слегка отстранившись.

Но тут соблазнительница начала свои вкрадчивые речи, не отводя от ее лица своих колдовских глаз:

— Подумай, у твоих ног будет Египет, а если сможешь завладеть моим сердцем, то и Рим, и все земли, подвластные ему!

— Я…, но я… — несмело пыталась возражать ей юная царица.