Когда все кончилось, Хани даже не попыталась подняться: тихонько легла, не в силах справиться со слабостью.

– Прав был Раш, – со злостью раздался над головой голос чужестранца, и крепкие руки подхватили ее, будто легкое перышко. – Дикая страна.

– Деревья… – прошептала Хани. – Деревья расступились?

– Расступились, – ответил чужестранец.

– Хорошо.

– Дикари, – снова заругался дасириец. Потом закутал свою ношу в плащ, словно ребенка, и усадил на спину своего коня.

Он отошел и вернулся уже с ее вещами. Спешно, довольно неумело, накинул на Хани ее жилет и сапоги. В другое время северянка не дала бы мужчине дотронуться до себя – это считалось позором. Только муж, получивший разрешение предков и Мудрой, мог видеть свою женщину раздетой. Но она чувствовала невероятную слабость, и желание скорее согреться перевесило стыд. У нее не хватило сил даже на слова благодарности, но Арэн, похоже, и не ждал ничего такого. Он вообще только хмурился.

– Ты бы здесь замерзла. Чем только думала? – Дасириец нахлобучил шапку ей на голову и сел сзади.

От него пахло дымом и кровью. Хани зажмурилась.

Они выехали из лесу. Лошадь Хани послушно шла позади, Арэн перевесил на нее часть своей поклажи.

– Они будут ждать нас в «Медвежьей лапе», – сказала Хани, согревшись. – Рок упрямый. Раз сказал, что никуда не поедет, пока я не вернусь, так и будет.

– Мы их нагоним еще в дороге. Скажи, кто или что это было в лесу? Зачем ты осталась?

– Духи. Мы осквернили их гостеприимство. Нужна была жертва, чтобы успокоить. Иначе бы погибли все.

Чужестранец пробурчал что-то неразборчивое.

– Это… – Хани закашлялась, вывернулась и выплюнула в снег алый сгусток. – Шаманская магия. Скажешь о ней кому – и мне отрубят голову.

– Магия? – Северянин окинул ее недоверчивым взглядом, словно решал, говорит она правду или умом тронулась. – Магии во всем Эзершате уже много веков нет.

– Так и есть, – согласилась она. Как ему сказать, что здесь, так близко к Краю мира, все устроено не так, как по ту сторону Когтей льда? И надо ли говорить? Поймет ли, что ради их спасения она сделала то, что поклялась никогда в жизни не делать? Дала кровавый нерушимый обет – и нарушила его. – Зачем вам в столицу, чужестранец?

– Дело есть к вашему Белому сьеру, – уклончиво ответил он.

– Стало быть, ты какой-то важный воин у себя на родине, раз думаешь так запросто попасть к нашему правителю.

– У меня важное дело. А тебе-то что?

Она уже открыла рот, чтобы сказать, но снова зашлась кашлем. Во рту стало солоно, в уголках рта собралась липкая слюна, отчего-то со вкусом пепла.

– Поспи, – приказал Арэн. – После поговорим.

– Мы можем друг другу помочь, чужестранец, – одолеваемая сном, пробормотала она.

Последнее, что Хани помнила – как рука чужестранца, словно ребенка, подбивала ей плащ чуть ли не под самый нос. Чтобы не мерзла.

Когда она открыла глаза, лошадь продолжала идти спокойным шагом.

– Где мы? – Хани отстранилась от уютного плеча. В лунном свете на снегу была четко видна дорожка следов, оставленная несколькими всадниками. – Хлебом пахнет, – сказала, обернувшись, мысленно смакуя аромат свежей сдобы.

Воин выглядел на удивление бодро. Судя по начавшей алеть кромке горизонта, она проспала несколько часов.

– За нами кто-то идет, – сказал дасириец. – Я еще у озера почувствовал.

– Мы перешли озеро?

– Где-то с час назад.

– Я никого не вижу, – как-то неуверенно сказала она.

– Я тоже.

Девушка не видела, но чувствовала, как он хмурится.

– Мы почти приехали, я должна пересесть.

– Если ты отдохнула, нам лучше поспешить, – предложил дасириец, когда она, приведя себя в порядок, взобралась на свою кобылу.

– Обо мне не беспокойся, – ответила Хани. Она снова почувствовала дыхание холода – надо поесть, иначе неоткуда взяться силам. Но жаловаться чужестранцу – никогда, лучше откусить себе язык.

С рассветом они выехали к небольшому поселению. Обнесенное острым частоколом и мешками с камнем, оно укромно пряталось между холмами, в низине. Ароматы домашней еды пьянили почище молодого вина. Желудок дасирийца громко заурчал.

У ворот северянка спешилась и попросила о том же Арэна.

– Кто такие? – на всеобщем недовольно спросил один из дозорных – грузный мужчина в тяжелой шапке с густым меховым ободом. Суровости его виду прибавляла тяжелая дубина, окованная тремя железными шипастыми скобами.

Арэн считал дубину оружием варваров: она тяжелая и грозная, но воин с ней неповоротлив. Разглядывая дубины в руках северян, он не мог не признать пользы острых шипов. Опустись такая на голову – и та треснет, как переспевшая тыква. Впрочем, даже без шипов оружие вряд ли оставит голову целой.

– Я Хани, – представилась девушка и нарочито тряхнула головой, выуживая звон из побрякушек в косах. – Этот, – она кивнула на Арэна, – чужестранец, едет к нам с юга. Его друзья выехали вперед, они ждут нас здесь. С ними был мой кетельгард – Рок. Мы едва не угодили в ловушку шарашей, потому разделились.

– Правду говоришь, – кивнул воин. Он продолжал рассматривать девчонку так, словно ожидал, будто та бросится на него с голыми руками. – Какого ты рода, эрель?

– Говорить об этом я буду с Мудрой, – ответила она.

Перемены в ее голосе пришлись Арэну не по душе. Несколько часов назад она была хмурой соплячкой, которая по собственной воле едва не отдала Извечному душу. Теперь же неожиданно превратилась в холодную северянку, которая смеет спорить с двумя здоровыми лбами, не обремененными великим умишком. Оставалось надеяться, что боком это не выйдет.

– Милости просим в Яркию, эрель. – Подумав, северянин сделал знак своим, и заслон подняли.

– Отведите чужестранца к его друзьям, а мне покажите дорогу к Мудрой.

– Мудрая нынче в Мире снов, – покачал головой бородач.

Северянка вздохнула и нервно потеребила один из амулетов в косах.

– Тогда отведите меня к старосте.

– Это можно.

Она посмотрела на Арэна, но будто куда-то сквозь него.

– Мы еще поговорим, чужестранец, – сказала северянка, но особой уверенности в ее голосе не было. – А пока следуй за мной.

Арэн мысленно пожал плечами. Особого дружелюбия он и не ожидал встретить. Не гонят – уже хорошо.

За частоколом торопилась деревенская жизнь. Приземистые бревенчатые дома были разбросаны без порядка, будто грибы на поляне. Из раскрытых дверей густо валил пар, его серые клочья тянулись вверх и пачкали небо. Пологие крыши покрывали шапки снега, из-под которого проглядывал бурый мох.

Здесь не было улиц, только посыпанные толченым камнем дорожки между домами. В центре Яркии расположилась жаровня, выдолбленная прямо в земле и любовно выложенная камнем. Вокруг нее на набитых чем-то мешках сидели пожилые женщины: кто-то дремал, пригревшись у тепла тлеющих углей, кто-то раскуривал трубку, кто-то рассказывал горстке чумазых детишек сказки. Козы и овцы расхаживали без привязи, свободно, и свободно же гадили прямо себе под ноги. Местные коровы были меньше своих южных родственниц, но крепче и в густом, ниспадающем до земли мехе.

Завидев незнакомцев, жители переставали сновать по своим делам. Они даже останавливались, чтобы поглазеть на чужаков. Арэн никогда не любил излишнего внимания. Он стиснул зубы и покорно следовал за бородачом и Хани. У очага та остановилась, в почтении склонила голову, после чего протянула одной из старух набитый кисет размером с кулак. Пока они обменивались фразами на своей речи, которую Арэн почти не понимал, его обступила детвора.

– Большой меч, – сказала самая мелкая девчушка. Она подтерла сопливый нос рукавом овчинного тулупа и ткнула Арэна пальцем.

Это движение будто послужило сигналом для остальных: малышня налетела на дасирийца, чуть не повалила на землю. Арэн позволил пощупать свои доспехи, поглазеть на меч, погладить коня и даже усадил одного мальчугана в седло. Дасирийские семьи считались скудными, если в них не было десятка детей. Его собственная не была исключением: сколько Арэн себя помнил, в Небесной скале детвора была всегда, всякого возраста. Когда он отправлялся на север, третья жена его отца как раз разродилась близнецами.