Баркашовцы с неохотой собрали свой товар и поплелись по Арбату в сторону кафе «Мальборо». Костя догнал их и купил пару брошюр и газетенку. Пол Хьюмен протянул ему пятьдесят долларов. Он сиял от счастья.
— Это слишком много, — замялся Костя.
— Нет, нет, вы рисковали… Считайте, что вы выполнили заказ клиента. Все о’кей! — с мягкой улыбчивой настойчивостью совал банкноту американец. Он раскланялся и нырнул в подземный переход. Через два дня он появился снова и приветствовал их как старых знакомых. Потом он стал рассказывать, что собирает запрещенные книги. — Раньше Россия, а вернее, СССР были для меня поистине находкой, у вас было так много запрещенных книг. Еще мне присылали запрещенные книги из соцстран. Кое-что из Испании, из Израиля… В Европе сегодня не осталось запрещенных книг. Вся надежда на Россию. У вас есть запрещенные книги? — спросил он, понизив голос. В глазах его светилась надежда. Почти маниакальный интерес полусвихнувшегося коллекционера.
— Смотря что понимать под запрещенными, — ответил Костя. — Официального списка запрещенных к продаже книг префектура нам, лоточникам, не дает. Согласно закону о средствах массовой информации запрещены лишь книги, впрямую призывающие к государственному перевороту, а также разжигающие национальную вражду. Вряд ли такие книги сегодня станет кто-то печатать. Во-первых, они невостребованы обществом. Во-вторых, у нас в России нет активной оппозиции, способной к конструктивным действиям. У оппозиции нет никакой идеологии, о чем же они будут писать в своих книгах? Поэтому остается лишь одна запрещенная литература — порнография! В России издается порнографический журнал «Аргус», но это дерьмо по сравнению с «Плейбоем».
— О, порнография — это примитив, это меня не интересует! — воскликнул Пол Хьюмен. Он упрямо не терял надежды на то, что в России есть запрещенные книги. Какие-нибудь разоблачения закулисной жизни Ельцина, описания связи с мафией, какие-нибудь тайны жизни Путина. Он не понимал, что об этом можно печатать открытым текстом. Прямых преследований не будет. Придется судиться. Накажут рублем. И накажут круто. Рок предложил ему книгу Коржакова «От заката до рассвета». Он жадно схватился за нее. Скажи Рок, что она запрещенная, — Пол Хьюмен выложил бы сто долларов. Но Костя разочаровал его.
— Тираж книги давно распродан, это бестселлер, исчезнувший с прилавков, — пояснил он. — Стоит двести рублей только потому, что его нигде нет.
— А что у вас есть о истории русского фашизма? Эта тема сейчас интересует западных политологов. Как вы думаете: серьезно для России то, что я прочел в брошюре «Русский фашистский путь»? Фашисты и впрямь популярны в Москве и России? Они могут навести в стране порядок? Могут поднять промышленность? Национальный дух? Так, как это сделал Гитлер в 1932 году?
— Ну как может быть популярен нацизм в России, где от рук нацистов погибло более двадцати миллионов граждан? — зажегся Костя. — Нацисты были конструктивны, у них «слово» не расходилось с «делом», Гитлер сумел поднять промышленность, потому что у партии была экономическая стратегия и он был не лишен таланта провидца в экономике. А на что способны русские фашисты? Какая у них конструктивная программа? Что они понимают в экономике, в промышленности? Пусть попробуют поднять хоть один колхоз! Русские фашисты — мертвые куклы! Все они духовные импотенты. Гитлер же первым делом возродил национальный дух, национальное самосознание, он был активным генератором идеи…
— А почему нигде на книжных лотках нет «Майн Кампф»? — вертел головой Пол Хьюмен, оглядывая лотки. — Она что, запрещена в России? Ее считают опасной? Кто-нибудь ее издавал в России? На Западе она не актуальна и пылится на полках магазинов. Современный фашизм выбрал для себя иной, конструктивный путь, а не тот, которым шел фюрер. Сегодня иные политические технологии… И все же я куплю современное русское издание «Майн Кампф». Вы можете мне его достать к завтрашнему дню?
— Видите ли, — стал объяснять Рок, — курирующая нас управа «Арбат» не рекомендует торговать этой книгой с лотков. Мы не можем выполнить ваш заказ…
— Но вы же сказали, что она в России не запрещена по закону, — удивился Пол Хьюмен.
— Закон есть закон… а жизнь жизнью… У нас есть негласный перечень нерекомендованных книг…
— Что такое «негласный перечень»? И кто имеет право не рекомендовать, если не запрещает закон? — оживился американец. — Значит «Майн Кампф» все же запрещена? Тогда я хочу купить два экземпляра. Назовите вашу цену. Чего вы боитесь, ведь сотрудников управы здесь нет. Бизнес есть бизнес! Назовите мне, какие еще книги в России не рекомендованы властями. Это украсит мою коллекцию! В этом есть своя изюминка — «нерекомендованные»… Русские чиновники всегда были изобретательны. Ха-ха! Сегодня мне везет… Может быть, в России есть нерекомендованные романы? Я прочел ваших модных писателей: Пелевина, Владимира Сорокина, Ликсперова… У меня сложилось впечатление, что они живут в какой-то другой стране. Они не знают современной России. Или боятся о ней писать. Если бы я купил их книги в Штатах, я бы думал, что они описывают современную Россию. Но я побывал здесь и увидел все своими глазами. Вашей современной жизни нужны новые Булгаковы, нужен остросоциальный роман, а не модерновый выпендреж…
Я побывал за три недели в десяти театрах и не увидел спектаклей о современной жизни. Ваши режиссеры талантливы, но они трусливы… Ваша жизнь — это сплошной театр, но ваш театр — это позавчерашняя жизнь! Может быть, это проистекает от того, что театры еще не приватизированы? Над ними стоит «рекомендующее» или «нерекомендующее» Министерство культуры… Ваше кино еще трусливее, чем ваши театры и писатели. Я купил двадцать кассет фильмов о ментах, они построены схематично, и действие в равной мере может происходить на Украине, в Татарии, в Калмыкии, хотя происходит в Москве и Петербурге, но там нет московского социума, нет московской коррупции. Даже ваш плодовитый детективщик Борис Акунин предпочитает уйти от действительности и строит схемы во времени сто лет тому назад… В Америке за последние десять лет вышло тридцать шесть романов о покушениях на президентов. У наших детективщиков президент — своего рода цель номер один. Ваши детективщики и романисты предпочитают обходить фигуру президента… Это говорит о рабской духовности… Кремль может делать с вашим народом все, что угодно, и ему это сойдет с рук… Кремль никогда не будет уважать ваших писателей, потому что он их не боится. Сталин боялся писателей. Потому и расстреливал. Потому и приручал, дарил дачи, квартиры, машины, учредил литературную Сталинскую премию… Еще ее, кажется, получали актеры кино. Сегодня для работников искусства нет ни «кремлевских», ни «ельцинских», ни «путинских» премий. Государство обособилось от искусства, а искусство из осторожности обособилось от государства…
— Для иностранца вы очень смелый и разговорчивый человек, — сказал молодой интеллектуал с серьгой в ухе и пирсингом в носу, который до этого делал вид, что углубленно изучает книгу Александра Бовина «Пять лет среди евреев и мидовцев». Но по лицу его было видно, что он с любопытством прислушивается к разговору. — Простите, сэр, — продолжал он, — хочу спросить: вы изучаете Россию как «искусствовед» в штатском или вы действительно социолог, журналист, коллекционер? Я — русский фашист. И если хотите купить «Майн Кампф», то книга свободно продается в магазине фирмы «Витязь» у выхода из метро «Петровско-Разумовская». Давайте нарисую на пачке сигарет…
Они отошли в сторонку, а затем, оживленно беседуя, направились к метро. Смутно донеслись слова пирсингоносца:
— А как американские фашисты относятся к вашим американским жидам? Как относятся к эмигрантам-жидам из России? Надеюсь, вы читали книгу Дугласа Рида «Спор о Сионе»?
Фильтруя через лотки московскую публику, они пытались уловить колебания барометра общественной мысли, отследить вкусы не толпы, нет, ибо это бессмысленное занятие, но хотя бы мыслящей интеллигенции в отличие от эстетствующей интеллигенции, завзятых посетителей театров Марка Розовского, Маяковского, Калягина, Вахтанговского театра, которые перед началом спектакля убивали полчасика, прогуливаясь по Арбату. Эстетствующие интеллигенты были малоденежной публикой, их кошельки и портмоне являли жалкий, потертый вид, в них лежали, как небальзамированные мумии, захватанные, замусоленные десятки, изредка одна сиротливая пятидесятирублевка, которые с превеликими страданиями отрывались от сердца для покупки «Женских историй» Оксаны Пушкиной, исповеди Марии Арбатовой, бредового и тягомотного романа Татьяны Толстой «Кысь», который Костя так и не смог дочитать до конца. Это чтиво не будоражило мысль. Это была дань надуманной моде. А вдруг вас спросят знакомые: «А вы читали «Кысь»?»
