Основываясь на этом достаточно убедительном предположении, Правая лаборатория в течение нескольких месяцев добивалась закрытия ведущих направлений Левой лаборатории. Но впоследствии, одновременно с некоторыми существенными переменами в руководстве, возобладала новая точка зрения: не прижившись в Институте химии, молодой специалист Таганков переехал работать в другой город. Разумеется, в этом не было ничего предосудительного или экстраординарного. Упрека заслуживало лишь то, что молодой человек не удосужился забрать трудовую книжку, и по сей день хранящуюся в одном из несгораемых шкафов отдела кадров.

Триэс, Ласточка и Каледин не переставали горячо обсуждать случившееся.

— Вот черти! Надо же! Закопали Аскольда! — возмущался Сергей Сергеевич. — Знать бы, кто это сделал. Кто?!..

Кроме сомнительной истории с Таганковым и связанным с нею кляузным письмом в Институт токсикологии, инспирированным, как выяснилось, Правой лабораторией, Сергея Сергеевича ожидала еще одна неприятность — внезапная смена заместителя директора по общим вопросам. Старого заместителя, с которым Сергей Сергеевич, к счастью, никаких общих дел не имел, перевели в министерство, а назначенный на его место Викентий Петрович Белоуков очень скоро сумел достаточно убедительно продемонстрировать, что в реальной жизни научно-исследовательского института общие вопросы оказываются нередко самыми частными, практически важными и актуальными.

Викентий Петрович — подтянутый, чисто одетый, спортивного вида товарищ с хорошо натренированным брюшным прессом и безупречной репутацией известного футболиста области — имел все основания для того, чтобы занять руководящий пост. Он был сама энергия, воплощение сдержанной мужественности. Низкий рокочущий голос, такой же упругий и мускулистый, как обнаженный торс спортсмена, заставлял смущаться и невольно краснеть даже многоопытных женщин.

С ранних лет Викентий Петрович не любил печатное слово, ибо от всякого чтения у него разламывалась голова, мысли путались, и он чувствовал себя совершенно разбитым. Зато обнаружились незаурядные способности к спорту. Он стал сначала кандидатом в мастера, потом мастером. Однако наступил возраст, когда пришлось оставить большой спорт, и кажется совершенным чудом, что деловые бумаги стали главным, если не единственным объектом его теперешней трудовой деятельности.

Заняв пост заместителя директора Института химии, Викентий Петрович пришел к выводу, что не только в капитальном строительстве, но и в научно-технических вопросах он должен разбираться не хуже других руководителей. Подписывая тот или иной документ, он требовал подробных объяснений, учился сам, учил других, давал указания, следил за их исполнением. Хорошо подготовленный, выносливый и трудолюбивый спортсмен, он вдруг почувствовал в себе силу, какой не знал раньше: силу написанного или сказанного им слова. Это открытие потрясло его до глубины души, как могло бы потрясти убежденного атеиста неопровержимое доказательство существования бога.

Из совокупности фактов, с которыми Викентию Петровичу пришлось столкнуться уже в самом начале исправления новой должности, вытекало со всей очевидностью, что высшее образование — это еще не все, что воспитавшее его общество доверило ему гораздо более крупный и ответственный участок работы, чем доверяло даже многочисленной армии кандидатов и докторов наук, большинство которых дальше своей химии ничего не видело. Понимая, что высокий пост это не только расширенные права, но и повышенные обязанности, Викентий Петрович начал проводить повседневную воспитательную работу с сотрудниками, учить их смотреть на вещи шире и глубже. Когда товарищи ученые приходили к нему, например, подписать материальный пропуск или иной документ, он всячески старался избежать формализма и, не жалея драгоценного времени, непринужденно беседовал с ними, обсуждал последние достижения, дружески заговаривал в коридорах, живо комментировал свежие новости.

Вступив в должность, Викентий Петрович без промедления решил лично познакомиться со строительством нового институтского корпуса. Отметив имевшиеся неполадки, он попытался их устранить. То там, то здесь слышался его неукротимый, перекрывающий шум строительных механизмов, мускулистый рокочущий голос:

— Слышь?.. Выше подай!.. Эй, ты… Поаккуратнее там… Пилястры не задень…

На самый главный вопрос, почему так медленно продвигается дело, Викентию Петровичу ответили так: не хватает рабочих рук.

Разговоры об ускорении строительства нового корпуса за счет внутренних резервов шли давно, но только Викентию Петровичу удалось перевести пустые словопрения в практическое русло, настоять на принятии решения, согласно которому каждый отдел, в соответствии с его численностью, обязан был регулярно предоставлять для работы на стройке определенное количество человек.

У вернувшегося из Приэльбрусья Сергея Сергеевича отчет по командировке без визы Викентия Петровича не только не утвердили, но даже не приняли.

— А кто, простите, такой этот Викентий Петрович?

Ему популярно объяснили, однако Триэс как будто не понял.

— Заместитель директора по общим вопросам отродясь нам командировки не подписывал.

— Так раньше было.

— Всего неделю назад.

Девушка махнула рукой, точно с тех пор прошла вечность.

Викентия Петровича Триэс не без труда нашел в одной из лабораторных комнат, из которой только что выселили научных работников. Площадей в институте хронически не хватало, и поэтому освободившийся кабинет бывшего заместителя директора по общим вопросам явочным порядком заняли «бумажники» — так называли в институте стремительно растущий контингент сотрудников, работающих с деловыми бумагами. Они оперативно воспользовались безвластием, и в тот день, когда один заместитель ушел, а другой еще не пришел, въехали всем табором вместе со всем своим громоздким реквизитом. Пришлось находить место для нового кабинета, освобождать одну из рабочих комнат, выселять людей, выносить оборудование, демонтировать вытяжные шкафы, разбирать лабораторные столы — словом, превращать полноценную химическую лабораторию в полноценный кабинет заместителя директора по общим вопросам.

Временно же Викентий Петрович ютился и принимал посетителей в помещении, которое уже перестало быть лабораторией, но еще не успело стать кабинетом. Сидел он в самом углу за небольшим обшарпанным канцелярским столом среди мусора и развала как некое лицо, ответственное за ликвидацию тяжелых последствий землетрясения. На месте выкорчеванного оборудования торчали остатки изуродованной арматуры, раздвижные застекленные стенки вытяжных шкафов были размашисто крест-накрест перечеркнуты широкими белыми полосами, то ли предупреждающими о хрупкости стекол, то ли свидетельствующими о том, что не только лабораторной комнате, но и лабораторным шкафам пришел каюк. Черную стеклянную табличку на двери с названием научного подразделения, которому принадлежала лаборатория, сорвали, разбили — от нее остался лишь бледный прямоугольный след.

Сергей Сергеевич изумился, как быстро удалось разгромить такое сложное, прочное сооружение, хотя удивляться, собственно, было нечему: за последние годы Институт химии накопил богатый опыт подобного рода реконструкции.

Триэс задержался в дверях. Викентий Петрович кивнул, приглашая зайти.

— Садись, — предложил он, погружаясь в изучение командировочного удостоверения.

Сергей Сергеевич сел.

— Что-то я тебя не знаю. Давно здесь работаешь?

— Да уже лет двадцать.

Викентий Петрович удовлетворенно кивнул, прищурился, наморщил лоб, как бы вспоминая то далекое, славное, двадцатилетней давности время, когда и он, совсем еще молодой, гонял мяч по зеленому полю.

— Ну что ж, ладно. Давай двигай науку…

По-хорошему улыбнулся. Без лишних вопросов поставил крутую закорючку.

Осторожно закрыв за собой пачкающую дверь, Сергей Сергеевич как-то сразу забыл о существовании Викентия Петровича, ибо отправка образцов в Институт токсикологии волновала его куда больше, чем хамоватое панибратство нового заместителя директора по общим вопросам. «Что за чушь несусветная! Ведь не первый год работаем. Какая токсичность? Какая вредность? Все будто с ума посходили».