— Трудновато было.

— Ты нашел его? — Я была уверена почему-то, что на вазе зашифрованы координаты Ола.

— Нашел. Это какой-то текст. Написано не по-русски. Я запустил парочку переводчиков, но такой язык они не знают. Текст я скачал на всякий случай — вот. — И он протянул мне две дискетки.

— Так много? — поразилась я.

— Нет, просто два экземпляра, на случай, если одна дискетка не откроется. Ну привет, мне спать пора.

Он шагнул к двери, но потом замялся, подошел ко мне и подставил щеку.

Я его снова радостно чмокнула, он хмыкнул и гордо отправился домой.

Я бросилась к компьютеру. Я все-таки совсем немного знала узбекский, чуть-чуть понимала таджикский и, может быть, сумею прочесть хотя бы несколько слов. Но, оказалось, текст был выведен арабской вязью. Может быть, это язык мертвой страны? Тогда его никто никогда не прочтет, это послание. Хотя подожди-ка, Ол говорил, что Зума немного понимает его. Но где теперь Зума?

Не знаю, сколько я проспала в эту ночь, но, проснувшись, тут же набрала рабочий номер телефона Ляльки и рассказала ей обо всем.

— Бери вазу и езжай к нам домой. Нас снова подключили. Может, Вовка подберет какой-нибудь переводчик.

— А вазу-то зачем?

— Вдруг вы что-то неправильно там посмотрели. Пусть проверит. Езжай, а я ему сейчас позвоню!

Я выскочила на минуточку вниз с Драконом, расцеловала его, как всегда, на прощание и, аккуратно упаковав вазу, поехала к Ляльке домой.

Вовка уселся за компьютер и стал что-то колдовать. Через полчаса он уже выяснил, что юный хакер ничего не напутал и файл, который он отыскал, действительно содержит арабскую вязь. Он принялся искать в сети нужные переводчики, а я сидела на стуле в углу комнаты и не могла двинуться с места.

Через некоторое время Вовка посмотрел на часы и сообщил, что ему нужно встретить из школы детей.

— Давай я схожу, а ты лучше не отвлекайся, — попросила я.

— Давай.

Он объяснил мне, куда идти, и через пять минут я уже возвращалась домой с Дашей и Митей, которые всю дорогу спорили, кто больше пятерок заработал. Собственно, спорить было не о чем, потому что заработали они по одной только пятерке. Но Даша утверждала, что у нее — больше, потому что Митька получил еще четверку по физкультуре, а это большой минус и теперь его пятерка — не настоящая и ни в какое сравнение не идет с ее пятеркой. Дети приглашали меня на роль арбитра в этом споре, но я никак не могла сообразить, кто из них прав, потому что мысли мои были заняты совсем другими вещами. Мы вернулись домой, я разогрела им суп в микроволновке и побежала смотреть, что же у Вовки получается.

Глава 20

И дети приносят пользу…

Но у него ничего не получалось.

— Это не арабский, не узбекский и не таджикский, — сказал он мне с уверенностью. — Сейчас проверяю некоторые наречия.

Мы посидели с ним еще чуть-чуть, пока не раздался душераздирающий вопль, издаваемый одновременно обоими детьми. Мы бросились туда и увидели жуткую сцену.

Даша и Митя сидели на полу и рвали друг у друга из рук мою вазу, крича при этом голосами стада сбрендивших коз. Ваза была высокая и узкая, а по бокам — две витые красивые ручки, и дети могли отодрать их в любой момент. Вовка охнул и бросился оттаскивать Митю, в то время как я подбежала с другой стороны к Даше. Дети уже ничего не слышали и не видели, а только орали и тянули вазу каждый в свою сторону.

Но наконец Вовке удалось разжать пальцы своего цепкого сынишки, поэтому ваза осталась в руках Даши. Мы разлетелись в разные стороны, как будто перетягивали канат в тот момент. Я повалилась на пол вместе с Дашей, та теперь держала вазу вверх дном, а из вазы медленно и плавно летел на ковер сложенный листок.

Все сразу заметили этот листок, и наступила мертвая тишина. В этой тишине я только слышала, как оглушительно бьется мое сердце. Я бросила Дашу на полу, поднялась и непослушными пальцами стала отдирать листочек от ковра.

— Что это? — спросил Вовка.

— Это из вазы выпало, — ответила Даша, удивленно рассматривая листок.

— Так ты, значит, даже внутрь ни разу не заглядывала? — недоумевал Вовка.

Конечно, не заглядывала. А зачем, собственно, было заглядывать? Я раньше туда очень часто заглядывала, но никаких листочков не видела.

— Разворачивай, — приказал Вовка, потому что я стояла, прижимая к себе листок, и не шевелилась.

— Не могу, — сказала я.

И это была сущая правда. Руки отказывались повиноваться, никак при этом не объясняя свое состояние моей бедной голове, которая больше не могла распоряжаться ими по своему усмотрению.

— Давай я, — предложил Вовка.

— Давай. — Я продолжала стоять как парализованная и боялась только, что меня парализовало навсегда.

Вовка развернул листок.

— Здесь адрес, Ал.

— Чей? — спросила я безнадежно.

— Его, наверно, — тихо сказал Вовка. — Ты смотри! Твоя улица, и дом почти рядом.

— Не может быть…

— А по-моему, очень даже может. Вот откуда он наблюдал за тобой, сидел, наверно, у окна и разглядывал тебя, когда ты проходила по улице мимо.

— Не может быть. — Я взяла листок. — Мне нужно туда поехать? — спросила я почти безжизненно.

— Ну это как ты хочешь, — ответил Вовка.

И я пошла к двери нетвердыми шагами. Вовка проводил меня и сказал на прощание:

— Ты иди, а я поколдую немного еще с этим текстом — вдруг получится.

Я шла и всю дорогу размышляла. Хочу я видеть Ола? Хочу ли я его просто видеть, или я теперь уже хочу за него замуж? А может быть, он давно женат, ведь прошло пятнадцать лет. Может быть, он просто отправил мне в подарок эту вазу и вложил туда свой адрес как старой знакомой, на память. Я шла по своей улице и остановилась у дома, адрес которого был указан в листочке. Батюшки! Да это ведь действительно совсем рядом со мной! Как же так могло случиться, что мы ни разу не встретились?

Впрочем, я ведь уже несколько лет никуда почти не хожу. Я поднялась по лестнице и нажала кнопку звонка. Навстречу мне откуда-то из комнат полетел детский смех, и я внутренне сжалась. Открыла мне чудесная маленькая девочка. Она немножко поморгала на меня своими длиннющими, как опахала, ресницами и вдруг, сообразив что-то, схватила за руку и потащила в комнаты. Девочка что-то радостно кричала. Я уже давно позабыла узбекский и ничего не могла разобрать. Кто-то спешил к нам из соседних комнат, в воздухе витал запах шафрана, все происходило как в замедленной съемке.

Они вышли из разных комнат одновременно. Двери открылись впереди и позади меня. Мне навстречу вышла Зума, и мы радостно бросились на шею друг другу.

— Ах, Ал, — лопотала она, — как же ты долго, мы ведь уже стали думать, что ты совсем не придешь.

Кажется, она при этом плакала, я, кажется, тоже, потому что через минуту она вытерла мне глаза краем полотенца, висевшего у нее на шее, и развернула на сто восемьдесят градусов. Передо мной стоял Ол.

Пятнадцать лет жизни провалились в тартарары. Я снова оказалась лицом к лицу с молодым человеком, и между нами прыгали кузнечики секунд. Только теперь мне казалось, что это не кузнечики, а саранча, пожирающая время, которое нам отпущено. Я стала гораздо старше, и сколько мне было отпущено времени, никто не знал. Ол протянул ко мне руки, и я оказалась у него на груди. Вот тут стена времени окончательно рухнула, и мы снова вынырнули в Согдиане. Мы стояли на самом гребне городской стены, а вокруг пылали костры, и Ол все крепче и крепче прижимал меня к себе.

Когда я очнулась, оказалось, что Зума тоже стоит где-то рядом, обнимая свою дочку, и плачет.

— Я не сразу нашла записку, — сказала я оправдываясь.

— Ну и хорошо, — отозвался Ол, — зато у тебя было время все вспомнить.

— Да, — засмеялась я, — уж этого-то было достаточно.

Потом мы пошли на кухню, Зума делала салат из помидоров, и они говорили, говорили, говорили. Ол живет здесь уже десять лет.