Уже вторая неделя, как Кагуа ужинали не в апацхе, возле огня, а за столом во дворе. Ночи были прохладными, но приятными из-за пришедшей сухости. На темно-фиолетовое небо выпадало все больше звезд.

– Баська! – вскрикнул Амза. – Уйди!

Пес поставил передние лапы юноше на колени, крутил хвостом и жадно наблюдал за тем, как ломти кефали на вилке поднимаются к человеческому рту. Амза рассмеялся такому вниманию. Поворчав, угостил Басю.

Засыпая, Амза думал о дельфине. «Интересно, почему он молчал? Те дельфины, которых ловил отец, кричали, а этот ничего не произнес. Странный. Может, немой?» Потом Амза обеспокоился, вообразив, что после его ухода кто-то еще, например Мзауч, мог спуститься к ослабленному зверю: так же трогал его, предлагал рыбу. Юноше хотелось быть единственным.

Утром семейство Кагуа выехало на кукурузное поле. Работа ожидалась нетрудная, но скучная. Выделенный им участок граничил только с грузинскими пашнями – поговорить на обеденном отдыхе будет не с кем.

Пахло пробудившейся землей. Валера любил этот запах. Выйдя из машины, он шире вдохнул. Склонившись, положил на мягкую траву ладонь, словно бы прислушивался к сердцебиению поля. В небе пролетел темно-бурый канюк. Заворачивая к югу, он громко и гнусаво замяукал.

Кукурузу нужно было засеять в один день, чтобы назавтра вернуться к рыбной ловле.

Даут выкатил из сарая дедовский плуг, отряхнул его от годовой пыли. Как и в прошлую весну, ощупал подгнившую ручку, вздохнул и наказал себе летом заменить ее новой. Амза тем временем привел от Турана быка. Туран был старшим братом Хиблы и трудился в километре от участка Кагуа.

Проверяя лезвие плуга, а потом и постукивая по раме, Валера улыбнулся. Никто этого не заметил. Тогда он цокнул языком и, мотнув головой, усмехнулся.

– Чего это ты? – удивилась Хибла, пальцами просматривавшая мутно-желтые зерна.

– Да… Анекдот вчера Сашка рассказал.

– Ну?

– Чего?

– Рассказывай, чего!

– Значит, так. – Валера отвлекся от плуга. Достал из кармана папиросу, закурил. Выпуская дым вместе со словами, сказал: – Повздорили в селе два друга.

– Абхазы? – уточнила баба Тина.

– Причем тут это?

– Сейчас все причем. Тем более это.

– Ну, значит, повздорили два друга-абхаза. Один разгорячился, ружье схватил и друга своего, значит, застрелил.

– Хороши друзья, – вскинув руку, улыбнулась Хибла.

– Хороший анекдот, – нахмурилась баба Тина.

– Тогда уж это были грузины!

– Дайте закончить! – возмутился Валера и сразу продолжил спокойным слогом: – Из района приехала милиция. Стали разбираться. Все было ясно. Убийцу забрали.

– Ну! – крикнул Амза быку, едва не задевшему его рогом.

– А заодно конфисковали у всех ружья. Тогда один колхозник и говорит: «Вот дурак! Зачем он его из ружья стрелял? Лучше б мотыгой прихлопнул! И нас бы заодно от мотыг избавил!» Поняли? То есть он думал: тогда бы не ружья позабирали, а мотыги. И можно было бы не работать.

Хибла качнула головой, Даут чуть улыбнулся. Валера на последнем слове рассмеялся, но, увидев, что другие равнодушны, умолк. Вздохнул и возвратился к плугу.

Для начала пришлось вспахать лежалую землю. За плугом неторопливо шла Хибла, бросала во вспоротую почву семена кукурузы, а с ними фасоль, чтобы она вилась вверх по соседке и не требовала вкапывать для себя отдельную опору.

Баба Тина наблюдала за посадкой с бревна, уложенного возле худой изгороди. Ломала пальцами семечки да поглядывала на густые клубы зелени, под которыми укрылись ближние холмы.

Вспахав и засеяв участок, Валера приладил позади быка ачалт, на него вскатил десяток камней. Впереди, ведя быка, шагал Даут, а Валера смотрел, чтобы плетенка не сбивалась и скользила по засеянным грядам – так земля выравнивалась.

Амза помогал отцу, однако был невнимателен. Он видел, как продавливаются сухие комья, слышал, как шелестит ачалт, но думал о дельфине. Амза не мог вспомнить, каким был зверь на ощупь. Говорил себе: «упругий, сухой», но это не помогало. Захотелось вновь прикоснуться к нему, погладить его, обрызгать водой.

Баба Тина поднялась с бревна, постояла, затем вдруг пошла вдоль пашни. Зная, что у матери днем болят ноги, Валера удивился:

– Куда это ты?

– Как говорила моя бабка, чем даром сидеть, лучше попусту ходить!

Солнце, покинувшее прохладу гор, вышло на пустынное покатое небо. Мужчины легли под чинарой для отдыха. Тени хватило каждому. Хибла вынула из багажника корзину с мацони, сушеной рыбой, ахачей[7] и лавашем. Обед был неспешным. Тело нехотя принимало пищу и призывало вздремнуть. Проспав минут десять, Амза взбодрился.

В стороне отдыхали грузины.

– А где вино? – удивился Валера.

– Нечего. Дома выпьешь, – ответила Хибла и поставила мацони ближе к мужу. Тот в недовольстве скривил губу.

Валера в последние годы ходил с животом. Голова теряла волосы. Те, что остались, были седыми. Брился он редко, уже не стеснялся седой щетины. На плече тянулся шрам – память о войне. Когда немцы приблизились к Абхазии, Валера был в Псху. Пришлось оставить село и прятаться в горах. Многие абхазы ушли в Гудауту, оставшиеся ловили врага потемну или в тумане – мучили, а потом отдавали шакалам. Немцы ждали, пока их флот пробьется к Сухумскому порту, отстреливали горцев. Застигнутый часовыми, Валера бежал через кусты, прыгнул в реку Бзыбь. Старое дерево острым суком вспороло ему плечо. Он должен был умереть, однако выжил. Амза никогда не спрашивал у отца про войну. Родители не рассказывали про те годы. Молчали также о свадьбе, о том, почему уехали из Ткварчала… В ноябре для Валеры начнется пятьдесят восьмой год.

К пяти часам семья Кагуа закончила посев своего участка, благо тот был небольшим по сравнению с соседними – грузинскими.

Вечером Амза и Даут вышли на берег, чтобы перед завтрашней ловлей проверить лодки и сети. Братья, смеясь, перекидывались камушками – показывали сильный замах, но бросали, конечно, мягко.

– Смотри! – вскрикнул Даут, указав на море.

Амза обернулся и замер, затем рассмеялся. В десяти метрах от берега плавал их вчерашний знакомец. Его было непросто заметить – он всплывал лишь спинным плавником и макушкой, к тому же море волновалось. Когда Амза подбежал к воде, дельфин показался весь и дернул головой, словно ребенок, признавший свое поражение в прятках.

– Ты что здесь делаешь? – крикнул ему Амза.

Он радовался еще больше, чем вчера, не мог устоять – то ходил вдоль извилистого прибоя, то бегал, заметив, что дельфин следует за ним. Даут сидел возле лодок и, глядя на брата, чуть улыбался.

– Ты теперь каждый день ко мне будешь приплывать, да?

Афалина был подвижен. Амза вдруг засомневался, тот ли это дельфин, но, разглядев на плавнике знакомые потертости, а на боках – шрамы, успокоился.

Он играл с морским зверем, как с собакой. Бежал, останавливался, снова бежал. Дельфин повторял его устремления. Потом Амза падал, замирал. Тогда дельфин подплывал к берегу, до каменистой мели – высматривал его, не мог найти и волновал носом воду.

Наконец юноша заломил высокие паголенки[8], снял сапоги, сложил портянки и, завернув брюки выше колен, вошел в воду.

– Осторожней! – окрикнул его Даут.

Амза не ответил. Он сам испугался своих действий. «Все же это зверь, хищник…» Тем не менее сделал еще три шага. Дельфин наблюдал за ним. Качнул хвостом и медленно отплыл в сторону.

– Ну и чего ты боишься? – Амза улыбнулся и вытянул вперед руки.

Со спины донесся громкий лязгающий лай. Это Бася выскочил на пляж.

– Баська! – обрадовался Амза. – Давай сюда! Я тебя познакомлю!