Ежемесячный приёмный день его королевского величества Дагобера Шестого подходил к концу. Монарх сидел мрачнее тучи: сегодня просьбы были одна другой глупее, а последняя и вовсе довела его до того, что он с трудом поборол желание использовать тяжеленную золотую палку скипетра по первичному назначению любой приличной палки. А ведь пока он здесь общается с на глазах наглеющими подданными, его возлюбленная супруга Эрменгарда готовится в девятый раз стать матерью!

Потому король сидел как на иголках: девочка или… о боги, если вы есть, то есть, конечно же, вы есть, я в этом никогда не сомневался, пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет не девочка!

Наконец последний проситель покинул приёмную залу, и король с облегчением передал скипетр и державу канцлеру, с кряхтением покидая трон, ещё утром казавшийся таким удобным…

— Ваше Величество! — зазвенел под сводами приёмной залы девичий голосок.

Дагобер с мученическим стоном потянулся за ненавистными символами королевской власти, и только вновь обременив себя необходимыми атрибутами самодержца, разглядел, что это вовсе не проситель, а одна из бесчисленных младших служанок.

— Чего тебе? — буркнул король, обычно куртуазный с дамами любого сословия, но сейчас неимоверно уставший и оттого неприветливый.

Его суровость не сбила девушку с жизнерадостного настроя:

— Её величество только что счастливо разрешилась от бремени. Примите мои искренние поздравления!

"Боги, неужели, наконец-то…"

— У вас девочка! — лучась счастьем, выпалила служанка.

Секунду спустя монаршая немилость, вращаясь как бумеранг, миновала испуганно присевшую служанку и отбила кусок штукатурки с колонны за головой глупышки, неожиданно сообразившей, почему новенькой единодушно доверили столь ответственную миссию — объявить о рождении принцессы.

— Восьмая! — простонал король, принимаясь размеренно бить себя в лоб державой.

— Ваше величество, — аккуратно отобрал у него орудие незавершенного самоубийства канцлер. — Соберитесь. Подумайте, каково приходится королеве. И что она вам скажет. Попытайтесь придумать хотя бы пару ответов…

"Которые я успею выпалить до того, как в меня полетит очередная ваза"…

По дороге в опочивальню супруги Дагобер окончательно сник. С каждой беременностью характер его дражайшей половины портился всё больше, и король не мог её за это винить. Но что поделаешь!

— Королевству нужен наследник, — заявил он с порога. — Только поэтому я…

— Сядь, — отрезала его супруга, и король обречённо замолк и опустился на край постели. Роженица выглядела уставшей, но отчего-то вовсе не разочарованной — и Дагобер насторожился.

— Я прекрасно знаю, что королевству нужен наследник, — промолвила Эрменгарда с долей яда, способной убить дракона ("Не более тринадцати футов в холке и принятой натощак", — уточнила бы Бруня). — Запасной наследник, поскольку основной сейчас бродит неизвестно где в весьма сомнительной компании.

— Я ула…

— Неважно, — оборвала супруга королева. — Девятые роды, дражайший мой супруг, позволили мне понять одну вещь… С меня хватит! — рявкнула она, и за неимением лучшего швырнула в мужа подушкой.

Закаленный многолетней практикой монарх ловко увернулся и едва не сделал ответный выпад — но вовремя вспомнил, что он не на фехтовальной площадке, где скорость его реакции уже пару десятилетий как вошла в поговорку.

Если бы соратники узнали, благодаря чему её он приобрёл, то прославленный бретёр умер бы от стыда. Но, на его счастье, Эрменгарда была истинной королевой, и сор из дворца предпочитала не выносить.

— Что ты предлагаешь, солнышко? — на всякий случай готовясь спрятаться за подпорку балдахина, жалобно вопросил король.

— Я больше рожать не буду, — отрезала королева, и на этот раз супруг понял, что её не переубедить. Таким тоном к смертному приговору добавляют: "Обжалованию не подлежит". — За меня это будет делать другая.

— О! — вопреки воле короля, его губы едва не расплылись в мечтательную улыбку.

Но Дагобер был мудрым человеком, и потому задавил непозволительные фантазии в корне и устремил преданный взор на подозрительно следящую за выражением его лица супругу.

— Вы рано радуетесь, дражайший мой супруг, — процедила она сквозь зубы. — Речь не о вас, а о нашем мальчике.

— О Флориане? — хлопнул глазами король.

Дверь за его спиной распахнулась, и Дагобер нервно обернулся — чтобы встретиться глазами со старшей дочерью.

— Как ваше здоровье, матушка? — церемонно поинтересовалась та, закрывая дверь.

— Благодарю, прекрасно, — в том же духе отозвалась королева и, когда принцесса поравнялась с отцом, на тон ниже спросила: — Подслушивают?

— Разумеется, — пожала плечами принцесса, присаживаясь в изголовье.

Король в который раз отметил их несомненное сходство: длинные прямые волосы цвета ореховой коры, идеального цвета кожа и большие глаза (Ах, какие глаза! За эти глаза он когда-то и полюбил свою супругу. Он пропал, когда она подняла на него прекрасные, беспомощные и невинные очи… На то, чтобы открыть собственные и разглядеть истинный характер юной Менечки, ему потребовался почти год).

— Уже поговорили о моём дражайшем безответственном братце? — произнесла принцесса Бертрада ("Да-аа… Такая доза презрения пробьёт даже драконью шкуру!" — авторитетно заявила бы Бруня).

— Как раз говорим, — кивнула королева и перевела взгляд на супруга. — Мы подыскали достойную кандидатуру. Принцесса Сесилия достаточно хороша собой, неглупа, в приданое за ней дают Рыбачье озеро, замок и пару болот — ничего, пригодятся. Королевство у них богатое, на наше зариться не станут. А главное, за исключением её персоны, в их семье рождаются исключительно мальчики.

— Но вдруг она не понравится Флориану, — попытался возразить король.

— Куда он денется. Кто его спрашивает, — едва ли не хором "успокоили" его женщины.

— Но ему и восемнадцати ещё нет!

— Как раз через неделю будет, — убила королева всякую надежду отца на спасение сына.

— Я уже пригласила Сесилию, — кинула принцесса стартовую горсть земли на крышку гроба.

— Но надо дать ему время подумать…

— Это уже решено, — водрузила королева памятник поверх свежей могилки. — Флориан женится.

— Но мы даже не знаем, где он!

— Вот этим вы, дражайший мой супруг, и займётесь, — смахнула с надгробия пылинки королева и ласково улыбнулась.

А тем временем его королевское высочество наследный принц Флориан сидел в прокуренном, пропахшем дешёвым элем и подгорелой картошкой трактире, задумчиво ковырял ножом сучок в столешнице и страдал.

Ибо в какой-то паре шагов перед ним его счастье, его радость, его свет в оконце — суровая воительница Герда — сидела рука в руке со здоровенным громилой (волчья шкура на косой сажени, татуировка и отсутствие половины передних зубов — красавец, что ни говори!) — и на милом лице её застыло выражение абсолютного счастья.

— Ха! — и костяшки правой лапы громилы впечатались в стол, Герда вскочила и радостно рявкнула: — Я победила! Платишь ты!

— Тогда ещё по кружечке, за щедрого меня, — расплылся в щербатой улыбке наёмник.

— Надеешься споить меня и победить? Рискни… здоровьем, — ухмыльнулась валькирия.

Поскольку именно этим он и занимался последние лет десять и при этом умудрился остаться в живых, вояка вовремя сообразил, что всё хорошо в меру.

— Да я чё, я ничё, — прогундосил он. — Скучно чевой-то… Эй, парень, у тебя, никак, музычка с собой? Чего можешь слабать?

— Я трубадур, — хмуро буркнул Фло. — Я не лабаю, я исполняю песни и сказания.

— Ну так сыграй, втрубудуй, сыграй-ка чаво-нить… Весёлое!

Принц тяжко вздохнул и потянулся к лютне.

Ингегерда усмехнулась:

— Что, и эта тебе уже надоела?

Фло покраснел. Петь он обожал, но неблагодарные слушатели не ценили его рвение: лютня была уже третьей за последние полгода.