Бондесен. Я нахожу, что всеобщее уважение, которым пользуется профессор Гюллинг, могло бы заставить тебя отнестись скептически к твоему собственному мнению.

Йервен. Напротив. Это и внушает мне недоверие к его мнениям.

Карено (утвердительно кивает головой).

Бондесен. Странно.

Элина. Да, странно.

Йервен. До тех пор, пока талантливый человек высоко держит голову и не сгибает спины, его либо замалчивают, либо нападают на него. Разумеется, если он что-нибудь собой представляет. Но как только он начинает сдаваться, опускает голову и признает себя побежденным, тотчас же отношение общества меняется; печать становится доброжелательной, сочувственной, все благородно стараются защитить его, в нем находят заслуги. Так создается всеобщее уважение.

Говинд (увлеченная). Как он пpeкpaснo говорит! (Идет к письменному столу и становится возле Kаpeно.)

Бондесен. Смешно, что я должен здесь защищать человека, который даже не принадлежит к моей партии.

Элина. Это очень благородно с вашей стороны.

Йервен. Сделай милость, возьми другого старого профес-сора. Если только такой найдется в правом лагере.

Бондесен (к Элине). Он уверен, что это остроумно.

Йервен. Возьми их всех, если хочешь. Все профессора — самые допотопные люди. Стоит им заметить, что кто-нибудь из молодых стремится к чему-то другому и что он одарен благородным упрямством настолько, что может добиться своего, — они тут как тут. Сначала идут добрые советы, потом — игнорирование, потом — противодействие, и наконец применяется сила. Берегись, Карено; ты рассердил одного из почтенных холопов.

Карено. Я очень те6е благодарен, Йервен. Ты как будто подслушал мои собственные мысли. (Подает ему руку.) Давно я не имел такой поддержки.

Элина. Йервен не знает наших обстоятельств.

Карено (улыбается, тронутый). Я откровенно признаюсь, что в настоящее время наши дела очень плохи. Мы так бедны, что скоро у нас не будет спасения. Мы ждем судебного пристава. Завтра или послезавтра нас опишут, если только я не найду какого-нибудь исхода. Но у меня есть надежда, и во всяком случае я не пойду ни на какие сделки.

Бондесен. Это зависит от того, не надо ли с чем-нибудь считаться. Нет ли каких-нибудь обязанностей.

Элина (кивает головой). Разумеется.

Говинд. А я согласна с господином Карено.

Бондесен. С этим вашим благородным упрямством больше теряют, чем выигрывают.

Карено (не слушая его, к Йервену). Ты вполне выразил мои собственные чувства. (Оборачивается.) Я только хочу сказать, Элина, что, если профессор Гюллинг опять придет, я его не приму.

Бондесен. Лучше не делать этого. Не так уж плохо иметь поддержку в лице профессора Гюллинга. (Улыбаясь.) Но вы, философы, все одинаковы. Если вам что-нибудь придет в голову, вы уже ни с чем не считаетесь. Мы, простые смертные, мы должны сообразоваться с обстоятельствами; если же не везет, то, откровенно говоря, мы должны при-бегнуть к чужой помощи, к помощи сильных мира сего. Это неизбежно.

Йервен (нагибается, прислушиваясь). Это ты, Эндрэ Бондесен, говоришь: «помощь сильных мира сего»?

Бондесен. Ах, не придирайся! Можно же сказать, что думаешь. Конечно, очень эффектно быть свободомыслящим и скептиком, и прочее; но в конце концов этого мало. Это не дает удовлетворения. Я знаю по опыту.

Элина. Не правда ли? Я то же самое много раз говорила Ивару, но он не обращает на это внимание. Вероятно, он и в Бога не верит.

Карено (прислушиваясь). Мне показалось… Мне показалось, что стукнула калитка.

Говинд. Мне тоже послышалось.

Карено (беспокойно). Кто же это может быть — так поздно?

Элина (к Бондесену). Как верно все, чтО вы сказали. Я рада, что: мы одного мнения. Это так, я чувствую.

Ингеборг (входить из кухни). Какой-то человек просит барыню.

Элина. Меня? Человек? Ах, да, я знаю. Но почему так поздно? (Уходить за Ингеборг.)

Говинд. Говори еще, говори еще, Карстен. Ты так прекpacнo говоришь. О, ты непоколебим! Ты говоришь: Рррр!

Элина (входить). Я должна его позвать сюда. Но ты, Ивар, не должен его видеть. Ты должен уйти.

Карено. Я должен уйти?

Элина. На минуту в спальню. Прошу! (Хочет выпроводить.)

Карено. ЧтС за странный каприз!

Элина (нетерпеливо). Боже мой, иди же, слышишь? На минутку.

Карено. В спальню? Там темно и никого нет. (Сопроти-вляясь, уходить.)

Элина (запирает за ним дверь на ключ. Быстро объясняя). Дело в том, что Ивару на днях исполняется двадцать девять лет.

Остальные. А!..

Элина. И вот принесли подарок. Я кое-что придумала. Но Бог весть, подойдет ли это?

Йервен. Кисет для табаку, конечно?

Элина. Нет. (Насмешливо.) Кисет для табаку — Ивару! Нет; я знаю, ему нужно что-нибудь необыкновенное. Пришел человек, который должен здесь кое-что посмотреть. Там наверху крючок. Видите? (Показывает на заднюю дверь.) Он остался с того времени, как здесь жил поэт Иргенс.

Говинд. Да, я вижу.

Элина. Мне хочется сделать Ивару сюрприз и повесить там что-нибудь. Я придумала — птицу. Вероятно, крючок для этого и был вбит раньше.

Йервен. Птицу? То есть, чучело птицы?

Элина. Да, чучело птицы. Разве это глупо? (Короткое молчание.)

Бондесен. Я нахожу, что это великолепная мысль.

Элина (недоверчиво). Вы находите?

Бондесен. Да, я это нахожу.

Элина (искренно). Милые! Вы не должны смеяться надо мной. Я так хотела сделать ему сюрприз, но ничего не могла придумать. Собственно говоря, птица — не подарок. (Уныло смотрит.)

Бондесен. Но это, действительно, превосходная мысль.

Говинд. Я тоже нахожу, что это очень мило.

Элина (подавленно). Нет, вы этого совсем не находите. (Отпирает дверь в кухню и зовет тем же тоном.) Войдите, пожалуйста.

Чучельный мастер (входить, несколько раз кланяется).

Элина. Благодарю вас, что пришли.

Чучельный мастер (кланяется). Прошу простить, если помешал.

Элина (указывает). Я думаю, лучше всего повесить сюда.

Чучельный мастер. Там наверху? Хорошо.

Элина. Вам не кажется, что здесь тоже висела птица?

Чучельный мастер (осматривая). Да. Там висело чучело большой птицы.

Элина. Так что совсем не будет странно, если мы туда опять повесим птицу. Как вы думаете, Йервен?

Йервен (у письменного стола рассеянно играет ножницами). Я думаю, что там раньше висело чучело птицы. Без сомнения. Во времена поэта Иргенса. (Кладет ножницы и медленно подходить к остальным.)

Элина. Я совсем не о том спрашиваю. Я лучше буду говорить с вами, господин Эндресен.

Бондесен. Бондесен.

Элина. Ах, простите! Постараюсь запомнить.

Йервен. Ничего, госпожа Карено; называйте его, как хо-тите. Называйте его Эндресен, он заслужил это и еще другие названия.

Чучельный мастер. Какую же птицу повесить? Скажем, орел?

Говинд. Конечно, орла.

Элина. Нет, ради Бога, что-нибудь поскромнее. Нет, я знаю, он не хочет орла. «Я не орел», — сказал он. Как вы думаете, господин Бондесен?

Бондесен. Н-да. Я не знаю его вкуса, но…

Элина. Голубь тоже не подходить. Т.-е. к нему. Я думаю, сокол.

Чучельный мастер (кланяется). Я только что хотел предложить сокола.

Йервен. Вы набиваете чучела птиц?

Чучельный мастер (кланяясь). Да, это мое ремесло.

Йервен. Это, вероятно, довольно трудная профессия.

Чучельный мастер. Искусство и ловкость. Конечно, работа должна быть тонко сделана.

Йервен. Надо стараться придать этим чучелам естественный вид.