Но Моккь сдѣлалъ и больше того. Онъ не могъ забытъ оскорбленія, нанесеннаго ему. И онъ вывѣсилъ новый плакатъ, обѣщая тотчасъ же отдать самому вору эти четыреста талеровъ, если онъ явится. Подобнаго рыцарства никогда и никому не случалось видѣть. Не долженъ ли каждый признать теперь, что Моккъ стремится не къ тому, чтобы спасти какіе-то несчастные украденные пфенниги? Однако, молва не вполнѣ улеглась: если воръ тотъ, котораго подозрѣваютъ, то ужъ онъ-то не явится и на этотъ разъ — нѣтъ!

Великій Моккъ попалъ такимъ образомъ въ безвыходное положеніе. Подкапывались подъ каждый его планъ. Двадцать лѣтъ былъ онъ великимъ Моккомъ, и всѣ почтительно уступали ему дорогу; теперь, очевидно, люди кланялись ему уже не съ такимъ уваженіемъ какъ прежде. А между тѣмъ онъ вѣдь былъ кавалеромъ, королевскаго ордена. Какимъ бариномъ онъ сдѣлался! Онъ былъ покровителемъ общины, рыбаки боготворили его, мелкіе торговцы ему рабски подражали. У Мокка была болѣзнь желудка, вѣроятно явившаяся послѣдствіемъ его знатнаго, княжескаго образа жизни, и какъ только они обострялась, онъ надѣвалъ свой широкій красный шарфъ на животъ. И вотъ торговцы сосѣднихъ мѣстечекъ тоже завели себѣ красные шарфы, эти жалкіе выскочки, которымъ Моккъ давалъ жить лишь изъ милости и состраданія. Они словно хотѣли хвалиться, какъ признакомъ высшаго благосостоянія, тѣмъ, что отъ вкусной и обильной пищи якобы пріобѣли катарръ.

Моккъ пришелъ какъ то въ церковь въ скрипучихъ башмакахъ и прошелъ впередъ съ рѣзкимъ шумомъ; и что же — многіе побросали свою обувь въ воду и къ воскресенью высушили ее, чтобы она хорошенько поскрипывала на церковномъ полу. Во всемъ Моккъ являлся великимъ примѣромъ, которому всѣ подражали.

Роландсенъ сидитъ въ своей комнатѣ и дѣлаетъ опыты. Изъ окна ему видно, что знакомая ему вѣтка на извѣстномъ деревѣ въ лѣсу покачивается вверхъ и внизъ. Кто-нибудь, вѣрно, качается на деревѣ, но листва слишкомъ густа, чтобы можно было что-нибудь разсмотрѣть за ней. И Роландсенъ продолжаетъ свою работу.

Сегодня работа что-то не идетъ. Онъ пробуетъ взять гитару и сыграть жалобную пѣсенку, но и это не удается. Пришла весна, и кровь у Роландсена кипитъ.

Пріѣхала Элиза Моккъ, онъ ее встрѣтилъ вчера вечеромъ. Онъ былъ гордъ, держалъ носъ кверху и сумѣлъ сдержатъ себя; повидимому, она хотѣла ему доставить маленькую радость какимъ-нибудь дружескимъ словомъ, но онъ отнесся къ этому холодно.

"Я привезла вамъ поклонъ отъ телеграфистовъ изъ Росенгорда", сказала она.

Роландсенъ не поддерживалъ дружбы съ телеграфистами, онъ не былъ склоненъ къ товариществу. Она, вѣроятно, хотѣла этими словами опять подчеркнуть разстояніе между ними; о! онъ попомнитъ ей это, онъ ей за это еще заплатитъ.

"Вы должны когда-нибудь принести мнѣ свою гитару", сказала она.

Это могло озадачить другого, не уклониться же было отъ такой чести; однако, Роландсенъ уклонился. Въ свою очередь онъ рѣшилъ сейчасъ же отплатить ей. Онъ сказалъ.

"Съ удовольствіемъ. Вы получите мою гитару когда угодно".

Изъ этого можно было видѣть, какъ онъ на нее смотритъ. Словно это вовсе не Элиза Моккъ, особа, которая можетъ добыть себѣ хоть десять тысячъ гитаръ.

"Нѣтъ, благодарю васъ", отвѣчала она, "но мы все же могли бы поупражняться немножко".

"Я вамъ ее доставлю".

Тогда она закинула голову назадъ и сказала:

"Мнѣ ея вовсе не нужно съ вашего позволенія".

Его дерзость подѣйствовала. Мстительное чувство улеглось въ немъ, онъ пробормоталъ:

"Я только хотѣлъ отдать вамъ единственное, что у меня есть".

Онъ низко поклонился ей и ушелъ,

Онъ пошелъ къ квартирѣ кистера. Ему хотѣлось навѣстить его дочку Ольгу. Весна пришла и Роландсену необходимо было имѣть возлюбленную; вѣдь не легко было справляться съ такимъ большимъ сердцемъ. Къ тому же у него были свои соображенія, чтобы ухаживать за Ольгой. Ходили слухи, будто Фридрихъ Моккъ засматривается на дочку кистера, и Роландсенъ хотѣлъ оттереть его; да, этого ему хотѣлось. Фридрихъ былъ братомъ Элизы; еслибы онъ остался съ носомъ, это было бы не дурно для всей семьи. Съ тому же Ольга и сама по себѣ во всякомъ случаѣ стоитъ того, чтобы за ней поухаживать. Родандсенъ зналъ ее еще совсѣмъ маленькой дѣвчуркой; доходы ея семьи были довольно-таки скромны, такъ что она должна была до конца донашивать свои платьица, прежде чѣмъ получить новыя, но она была свѣжа и хороша, и ея обносочки очень шли къ ней.

Роландсенъ два дня подъ рядъ навѣщалъ ее. Это было возможно только вслѣдствіе того, что онъ прямо шелъ къ ней въ домъ и каждый разъ вручалъ отцу ея какую-нибудь книгу. Ему непремѣнно нужно было всучить эту книгу старику кистеру, который не просилъ о ней, да и не желалъ ея. Роландсенъ же стоялъ на своемъ и выказывалъ величайшую горячность по поводу книги. "Это самыя полезныя книги на свѣтѣ", говорилъ онъ, "и я добьюсь, чтобы онѣ получили самое широкое распространеніе; вотъ, пожалуйста".

Онъ спросилъ кистера, понимаетъ ли онъ что нибудь въ стрижкѣ волосъ. Но кистеръ во всю свою жизнь никогда не занимался волосами; вотъ Ольга, та гораздо больше въ этомъ смыслитъ, потому что она слѣдитъ въ этомъ отношеніи за всѣмъ домомъ. Тогда Роландсенъ обратился съ самыми убѣдительными просьбами къ Ольгѣ, чтобы она подрѣзала ему волосы. Она покраснѣла и спряталась. "Я не могу", сказала она. Но Роландсенъ снова нашелъ ее и такъ просилъ, что ей пришлось сдаться.

"Какъ вы хотите подстричься?" спросила она.

"Какъ вы хотите", отвѣчалъ онъ: "иначе не можетъ и быть".

Онъ обернулся къ кистеру, и старичку стало такъ не по себѣ отъ его дерзости, что онъ быстро утомился и удалился въ кухню.

Роландсенъ, оставшись одинъ съ Ольгой, прикинулся высокопарнымъ и сталъ говорить возвышеннымъ слогомъ:

"Когда вы изъ темноты улицы въ вѣтреный вечеръ входите въ освѣщенную комнату, то свѣтъ отовсюду такъ и струится вамъ въ глаза, не правда ли?".

Ольга не поняла, что онъ подразумѣваетъ подъ этимъ, но отвѣчала: "Да".

"Да, сказалъ Роландсенъ. "Такъ случается и со мной, когда я прихожу къ вамъ".

"Что, здѣсь ужъ не нужно стричь больше?" спросила Ольга.

"Отчего же, стригите, стригите себѣ смѣло. Вамъ самимъ лучше знать. Видите: вы хотѣли убѣжать и спрятаться. Но сталъ ли бы я лучше отъ этого? Развѣ молнія можетъ погасить искру?".

Онъ, должно быть, совсѣмъ съ ума сошелъ.

"Если бы вы не шевелили головой, я бы лучше могла справиться", сказала она.

"Я, стало быть, не долженъ смотрѣть на васъ? Послушайте, Ольга, вы помолвлены?".

Ольга не была готова къ этому вопросу. Она къ тому же была не такъ ужъ смѣла и опытна, чтобы выслушать что-нибудь подобное безъ смущенія.

"Я? нѣтъ", — вотъ все, что она отвѣтила. — "Да мнѣ, думается, и такъ живется, какъ нельзя лучше. Ну, теперь мнѣ остается только подравнять".

Ей хотѣлось дать ему почувствовать, что она подозрѣваетъ его въ нетрезвости. Но Роландсенъ не былъ пьянъ, а только немного утомленъ: ему пришлось здорово поработать послѣднее время; всѣ чужіе рыбаки задавали большую работу телеграфу.

"Нѣтъ, только не кончайте", взмолился онъ! "подстригите меня еще разикъ или два и довольно".

Ольга засмѣялась.

"Да нѣтъ, вѣдь это же смысла не имѣетъ".

"Ахъ, ваши глаза, словно звѣзды-близнецы", сказалъ онъ. "А вашъ смѣхъ такъ дѣйствуетъ на меня словно солнце".

Она сняла съ него покрывало, почистила его щеткой и стала собирать волосы съ пода. Онъ бросился помогать ей, руки ихъ встрѣтились. Она была молоденькая дѣвушка, ея дыханіе обвѣвало его и обдавало жаромъ. Схвативъ ея руку, онъ замѣтилъ, что платье ея на груди заколото только обыкновенной, дешевой булавкой.

"Нѣтъ, зачѣмъ вы это дѣлаете!" сказала она, заикаясь.