Поэтому, разбирая судьбу Михаила Юрьевича Лермонтова, мы все понимаем, что значит выражение, - "Поэт в России больше чем поэт". Отмечу, что это выражение касается не только тех, кто стихотворным глаголом режет слух власть - имущей верхушке, но и всех тех сегодняшних публицистов - блоггеров, журналистов и писателей, которые выступают на стороне здравомыслия и справедливости. Замечу, что Михаила Лермонтова нельзя сравнивать с сегодняшними либеральными писаками конца 20-го и начала 21 века, ведь Михаил Юрьевич не противостоял собственному народу, а писал о его силе и славе. Вдумчиво прочтите все то же его "Бородино"...., и вы увидите, с какой реальностью он передает внутреннюю силу русского человека, и как он пишет о славе русского оружия. Чего только стоят вот эти его строки, которые многие из нас помнят с самого детства:
- "Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
"Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?"
Или хотя бы вот эти строки:
Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась - как наши груди;
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой...
Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять...
Вот затрещали барабаны -
И отступили басурманы.
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать.
Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя...."
Лермонтов был плоть от плоти русский человек, и было бы трудно даже представить себе, или даже как - то вообразить ненароком, что Михаил Юрьевич мог бы выразить славу французской армии, которая могла бы превосходить армию русскую. Настоящий русский интеллигент или аристократ никогда не унизится до того, чтобы стать придатком чужой культуры. Русский интеллигент - аристократ может вобрать в себя лучшую часть культурной составляющей европейских народов и других, но придатком быть - никогда! И вот здесь я прошу читателя вспомнить российских либералов и патриотов, пишущих некрологи ваххабитам, как это делает Проханов, или таких как Ахиджакова и Быков, презирающих русского человека и не стесняющихся говорить об этом открыто. То есть, - на что способны могут быть выродки, на то не способен настоящий русский аристократ духа, считающий себя частью единой русской семьи.
В первой ссылке на Кавказ Михаил Юрьевич Лермонтов пробыл несколько месяцев. На Кавказе шла война. Горцам, под руководством Шамиля, вставшим под знамена газавата, противостояли силы Отдельного Кавказского корпуса. Штаб корпуса находился в Тифлисе. На Северном Кавказе войска были сосредоточены на Азово-Моздокской укрепленной линии, состоящей из ряда крепостей и казачьих станиц, - впоследствии линия получила название Кавказской.
Генерал-майор В. Д. Вольховский, лицейский друга Пушкина, а в то время являющийся начальником штаба Кавказского корпуса, решил отправить молодого офицера - Лермонтова за Кубань. Он говорил:
- "...два, три месяца экспедиции против горцев могут быть ему небесполезны... Это предействительное прохладительное средство, а сверх того - лучший способ загладить проступок. Государь так милостив..."
Однако, в дороге Лермонтов простудился и лето провел не за Кубанью в военных действиях, а на горячих водах в Пятигорске. Михаил Юрьевич вспоминал: - "...я приехал в отряд слишком поздно, ибо государь нынче не велел делать вторую экспедицию, и я слышал только два, три выстрела; зато два раза в моих путешествиях отстреливался: раз ночью мы ехали втроем из Кубы, я, один офицер нашего полка и черкес (мирный, разумеется) - и чуть не попались шайке лезгин..."
В ссылке на войну много чего было, ведь той осенью Лермонтов исколесил весь Кавказ - "изъездил Линию всю вдоль, от Кизляра до Тамани", был в Тифлисе, в Кахетии и Азербайджане, а возвратный путь на север проделал по Военно-Грузинской дороге. Был случай, когда поэт подвергся опасности пленения, и по рассказу А. Краевского, Лермонтов подарил ему свой кинжал, которым отбивался "от трех горцев, преследовавших его около озера между Пятигорском и Георгиевским укреплением. Благодаря превосходству своего коня поэт ускакал от них. Только один его нагонял, но до кровопролития не дошло - Михаилу Юрьевичу доставляло удовольствие скакать с врагами на перегонку, увертываться от них, избегать перерезывающих ему путь".
Рассказ этот подтверждают воспоминания П. Магденко, попутчика в одной из поездок поэта. Так, П.Магденко рассказывал: - "...указывал нам озеро, кругом которого он джигитовал, а трое черкес гонялись за ним, но он ускользнул от них на лихом своем карабахском коне".
Перевод назад в гвардию поэту выхлопотал сам Жуковский, являвшийся к тому времени воспитателем наследника престола. Сам Лермонтов, подводя итог своего кавказского пути, пишет в письме к другу: - "Здесь, кроме войны, службы нету... Все картины военной жизни, которых я был свидетелем..."
Служба Лермонтова в гвардии не была, мягко сказать, скушной, а более того, Михаил Юрьевич подвергался и не раз взысканиям со стороны своего начальства. Один раз корнет Лермонтов появился на разводе с короткой, чуть ли не игрушечной саблей. На это шеф гвардейского корпуса великий князь Михаил велел корнету игрушечную саблю снять и дал поиграть ею маленьким великим князьям Николаю и Михаилу Николаевичам, а Лермонтов же был отправлен на гауптвахту, на 15 суток. В другой раз поэт поплатился арестом за неформенное шитье на мундире. Складывается такое ощущение, что Лермонтов своими выходками напрашивался в новую ссылку на Кавказ, мы ведь помним его письмо Лопухиной.... А он и сам подтверждает мои предположения, говоря: - "Просился на Кавказ, отказали, не хотя - даже, чтобы меня убили".
И вот, наконец - то мечта Лермонтова сбылась и он снова обязан вернуться на Кавказ, но все случилось неожиданно, и не так как хотел сам молодой корнет. За дуэль с французом де Барантом Лермонтова снова отправляют в ссылку на Кавказ, - вторично, но при этом еще и исключают его из гвардии. Но более унизительно было для Михаила Юрьевича то, что его, кавалериста, на этот раз отправили в пехоту. По этому поводу Николай Первый сказал: - "Счастливого пути, господин Лермонтов, пусть он очистит себе голову..."
Здесь, к месту хотелось бы задаться вопросом: - "А думает - ли когда - либо власть, в лице - ли генсека или же коронованной особы, что духовные и интеллектуальные резервы народа могут быть исчерпаны, если ими раскидываться?" Или: - "Возможно - ли кидать в пекло боев того, кто является цветом нации, ее гордостью?" Отвечая на заданные вопросы, скажу, что государственные мужи более, все таки, думают о своем спокойствии, а не о тех, кто нацию делает именно нацией, - благородным сообществом, духовным фундаментом которого являются великие произведения таких как Пушкин и Лермонтов. Разве Николай Первый думал о том, что необходимо русскому народу дать парламент и уровнять все сословия перед законом? Нет, и также он не думал и о развитии русской культуры.
Разве я не прав? Но, ведь сам Белинский в последствии скажет в своем письме: - "Готовится третий русский поэт... Пушкин умер не без наследника". А вот уже после смерти Лермонтова критик переосмыслит его значение для отечественной культуры: - "Исполинский взмах, демонский полет - с небом гордая вражда -все это заставляет думать, что мы лишились в Лермонтове поэта, который по содержанию шагнул бы дальше Пушкина".
