Ну, здравствуй, блокпост, семь два твою мать. Давно не виделись.

Больше всего в жизни Майкл Камински не любил две вещи: любые блюда из гороха и русских. Даром, что ни от того, ни от другого деться ему было некуда. Горох – одна из основных культур, выращиваемых на Марсе. Не любить его – все равно что когда-то не любить кукурузу в Америке. То же относится и к русским, которые, по самым последним статистическим данным, составляют чуть ли не половину населения Марса. Сорок две и шесть десятых процента, если быть точным. И если горох можно заменить, к примеру, чечевицей, которая у колонистов так же весьма популярна, то от общения с этими чертовыми русскими никуда не деться – защитный купол Маршен Тауна[1] один на всех (исследовательские и горнодобывающие комплексы, стоящие отдельно, не в счет).

Спасал Майкла Камински в этих нелегких обстоятельствах лишь критический самоанализ, следуя которому он неизменно приходил к одному и тому же выводу: его нелюбовь к русским – это, по сути, не что иное, как предрассудок, глубоко укорененный в его польско-американском подсознании. Особенно нелепый в свете того, что ни русских, ни американцев, ни тем более поляков не существовало на свете уже скоро тридцать лет. Равно как всех остальных наций, народов, народностей, этнических групп и прочих племен. Те, кто родился на Земле, еще помнили о своих корнях. Но уже выросло поколение марсиан и лунян, которые никогда не бывали на планете-матери и рассказы отцов, матерей и старших сестер и братьев об этнических, расовых, религиозных и прочих конфликтах и войнах воспринимали скорее как страшную сказку, нежели уроки истории. Даже когда учили эти уроки в школе.

Сам Камински прилетел на Красную планету тридцать один год назад, в пятилетнем возрасте. Как раз только-только вышел закон, разрешающий колонистам брать с собой на Марс и Луну детей до шестнадцати лет. И ровно через шестьдесят два сола[2] после того, как семья Камински ступила на марсианскую землю, из-под четырехкилометровой толщи антарктического льда вырвался древний, поистине дьявольский вирус, с легкостью необыкновенной уничтоживший все земное человечество в течение двух лет. Это событие не мудрствуя лукаво назвали Катастрофой на всех языках мира. Даже евреи не возражали, молчаливо согласившись, что их Шоа[3] времен Второй мировой войны по масштабам не идет ни в какое сравнение.

И кто пробурил ту скважину? Правильно, русские. Потом говорили, что они всего на несколько часов обогнали норвежцев, буривших лед по соседству и пришедших к тому же апокалиптическому результату. Мало того, именно с двумя норвежскими полярниками вирус перекочевал на Евразийский континент, откуда и начал свое стремительное и смертоносное шествие по планете. Так что все виноваты. А точнее – никто, ибо если не русские с норвежцами, то рано или поздно до Катастрофы добурился бы кто-нибудь другой. Хватало там бурильщиков. Но осадочек все равно остался.

– И вообще, зачем они Львов захватили в тридцать девятом, а?

Эти слова Камински, входя в рубку, произнес вслух, сделав вид, что разговаривает сам с собой.

– Потому что Львов – исконно русский город, – ответил по-русски из кресла старпома старпом Вячеслав Малина. – Привет, Майк.

– Привет, Слава. С чего это он русский?

Малина привстал, пожал Камински руку и снова плюхнулся в кресло.

– С того, что основал его русский князь Данила Галицкий, – ответил он. – Что-то рановато ты сегодня? Еще двадцать минут до твоей вахты.

– Мало ли кто что основал. Вон Нью-Йорк тоже голландцы основали. А я, может, решил проверить, как ты службу несешь. – Камински уселся в соседнее кресло и забросил ноги в стерильно чистых ботинках на резервный пульт.

– Н-да, – вздохнул Малина. – И чье нынче Большое Яблоко? Да и Львов… Кстати, раз уж пришел, докладываю. Происшествий нет, все системы в норме, настроение бодрое. Старший помощник капитана многофункционального межпланетного корабля «Секрет» Вячеслав Малина.

– О’кей. Вот интересно, почему наша скорлупа так называется?

– Secret?

– Да. Что за странная фантазия?

– Что-то раньше ты таких вопросов не задавал.

– Раньше я как-то не задумывался.

– А тут, значит, задумался.

– Неуместная ирония по отношению к начальству ведет к непредсказуемым последствиям.

– Извините, господин капитан, сэр! Был не прав! Больше не повторится.

– И все-таки?

Ответ старпома не заставил себя ждать. У Камински даже создалось впечатление, что приготовил он его заранее. Впрочем, кто его знает, может, и приготовил. С него станется.

– Думаю, тот, кто называл корабль, был, во-первых, русским, а во-вторых, весьма романтичной натурой. Мы, русские, вообще те еще романтики – пробы ставить негде. Только на первый взгляд это незаметно. Да и на второй тоже. Вот после третьей…

– Трепач, – буркнул Майк.

– Зато нескучно. Но он, скорее всего, действительно был русским.

И старпом вкратце поведал о русском писателе Александре Грине и его повести-феерии «Алые паруса».

– Шхуна, которой командовал капитан Грей и которую дождалась Ассоль, звалась «Секрет», – закончил старпом.

– Логично, – чуть подумав, заключил Камински. – Паруса алые, Марс красный… – Он покосился на предплечье, где в светло-желтый рукав комбинезона из меташелка, усиленного углеритовыми нитями, был вшит белый прямоугольник с начертанным на нем алым знаком планеты – кругом с отходящей от него вверх и вправо стрелой – флаг Марсианской республики. Более полувека назад этот флаг в романе «Чужак в чужом краю» описал американский писатель-фантаст Роберт Хайнлайн. А еще через четверть века алый знак Марса на белом прямоугольнике стал официальным флагом марсианских колонистов. Что ж, это как минимум уравнивало счет между русским и американским писателями.

– На английский эта книга переведена, не знаешь? – спросил Майкл.

– Ты же читаешь по-русски, – усмехнулся старпом. – И говоришь.

– У меня даже старпом русский, – вздохнул Камински. – Он же старый друг. Но это не значит, что я люблю русский язык.

– И русских вообще, – заключил Малина. – Не пойму, как с твоей русофобией ты умудрился стать капитаном «Секрета».

– Мохнатая лапа в Сенате? – предположил Камински.

– Не исключено. И куда смотрит комиссия по управленческой этике?

– Не гони, нет такой комиссии.

– Но помечтать-то можно?

– Да, помечтать… – повторил Камински. Он сцепил руки на затылке и уставился в потолок. – Как думаешь, у нас получится?

Вячеслав Малина ответил не сразу.

Он понимал, что этот вопрос его старый друг и непосредственный начальник задал не от слабости или сомнений. Даже если они и были, Майк никогда бы не позволил себе их высказать. На то он и был капитаном. И спрашивал он не о том, удастся ли «Секрету» его миссия. Она должна была удаться, поскольку слишком много сил, средств, ума, сердца, терпения и самого настоящего героизма было в нее вложено тысячами людей на Марсе и Луне. В конце концов случись что-то непредвиденное с «Секретом» и его экипажем, вплоть до гибели, на верфях Лунограда был уже почти готов «Землянин» (две недели до начала ходовых испытаний по графику), корабль-дублер, предназначенный для того, чтобы подхватить эстафету. Нет, капитан спрашивал о том, получится ли у людей в ближайшие годы вернуться на Землю и снова сделать ее своим домом. Или же эта мечта перейдет по наследству к следующим поколениям.

За тридцать лет, прошедших после Катастрофы, население Марса увеличилось вдвое и достигло почти двенадцати тысяч человек. На Луне жило и работало больше двадцати тысяч. Итого в начале третьего тысячелетия от Рождества Христова все человечество едва насчитывало тридцать две тысячи человек. Из них больше половины никогда не дышали воздухом Земли, не смотрели в ее голубое небо, не бегали босиком по ее зеленой траве, не купались в реках, морях и океанах, а самое главное – не испытывали на себе воздействия земной гравитации.