были прекращены, и жизнь покинула тело женщины. Она также не была готова наблюдать,

как убирают оборудование, которое поддерживало ее жизнь: одну за другой вытаскивали

трубки из груди, руки и живота, а потом сняли схемы, следящие за показателями сердца.

Последними убрали компрессионные гетры с ее худеньких ног.

Марисса быстро заморгала, наблюдая за нежными руками медсестер. Они были

аккуратны с ней после смерти, так же, как и при жизни.

Когда персонал начал расходиться, Мариссе хотелось поблагодарить женщин в белых

халатах и скромных скрипучих тапочках. Пожать им руки. Обнять.

Но Марисса оставалась на месте, парализованная ощущением, что не должна была

стать свидетелем этой смерти. Здесь должна быть ее семья, подумала она. Боже, как же

отыскать ее родных?

– Мне так жаль, – сказал Хэйверс.

Марисса уже собиралась спросить, о чем он сожалеет… когда поняла, что он

обращался к своей пациентке: ее брат склонился над кроватью, положив руку на плечо,

укрытое белой простыней, его брови были низко сведены над очками в роговой оправе.

Выпрямившись и отступив назад, он поднял очки и, казалось, стер слезы с глаз… но,

повернувшись к ней, он был предельно собран.

– Я позабочусь, чтобы с ее останками поступили должным образом.

– Что ты имеешь в виду?

– Она будет кремирована с соблюдением ритуала.

Марисса кивнула.

– Я хочу забрать ее прах.

Хэйверс кивнул в ответ, и когда они договорились, что она заберет останки

следующим вечером, Марисса ясно ощутила, что ее время на исходе. Если она не уберется

подальше от брата, от этой комнаты, от тела и от клиники… она сломается прямо на его

глазах.

А это недопустимо.

– Прошу меня извинить, – перебила она. – У меня остались неотложные дела в

«Убежище».

– Разумеется.

Марисса посмотрела на тело женщины, рассеянно замечая красные пятна на простыне

– несомненно в тех местах, откуда удалили трубки.

– Марисса, я…

– Что? – произнесла она устало.

В напряженной тишине она вспомнила то время, что провела, злясь на него, ненавидя

его… но сейчас она не могла вызвать эти эмоции. Она просто стояла перед своим

родственником, в позе, не выражавшей ни силу, ни слабость.

Дверь открылась, а штору снова отдернули. Медсестра, которая не участвовала в

реанимации, заглянула внутрь.

– Доктор, мы готовы в четвертой.

Хэйверс кивнул.

– Спасибо. – Когда медсестра скрылась, он обратился к Мариссе: – Прошу меня

извинить. Я должен…

– Позаботься о своих пациентах. Во что бы то ни стало. В этом твое призвание, и ты в

этом хорош.

Марисса покинула палату, и спустя секунду сомнения, вспомнила, что ей налево. Было

легче сохранить обладание и надеть маску в открытом пространстве, когда она направилась в

зону приема пациентов… и все смотрели на нее, будто персонал успел обменяться слухами.

Странно, она не видела знакомых лиц… что в очередной раз напомнило, сколько людей

погибло в набегах, и как давно она не была на работе брата.

Какими они были чужими друг другу, несмотря на связывающие их кровные узы.

Поднявшись на лифте на поверхность, она вышла в похожий на камеру холл и,

толкнув дверь, выпорхнула наружу.

В отличие от прошлого вечера, этой ночью луна светила ярко, озаряя весь лес… но, не

освещая входы внутрь. До нее дошло, что на самом деле было несколько входов в подземный

комплекс, некоторые для поставок, другие для пациентов, которые могли

дематериализоваться сами, и еще одни – для машин скорой помощи.

Все было так логично организовано, без сомнений, благодаря вкладу и влиянию ее

брата.

Почему Роф не рассказал ей, что он помогает клинике Хэйверса?

С другой стороны, это не ее дело.

Интересно, а Бутч в курсе? – задумалась она.

Мне так жаль.

Марисса услышала слова брата в своей голове, и ее гнев вырос в стократ, настолько,

что от жжения пришлось потереть грудь.

– Прошлое не исправить, – сказала она себе. – Пора возвращаться к работе.

Но, казалось, она была не в силах уйти. На самом деле, при мысли о возвращении в

«Убежище» ей хотелось бежать сломя голову в противоположном направлении. Она не могла

сейчас рассказать персоналу о случившемся. Смерть женщины словно отрицала все, что они

пытались сделать под крышей «Убежища»: вмешаться, защитить, научить, придать сил.

Нет, у нее не хватит на это сил.

Проблема в том… что она не знала, куда еще ей податься.

Глава 6

Окруженная темнотой, словно в гробу, Пэрадайз слышала только грохот сердца за

грудной клеткой. Щурясь, она попыталась заставить глаза привыкнуть, но, не было ни одного

источника света… ни свечения из-за дверей, ни красных табличек выхода, ни аварийного

освещения. Вакуум вселял ужас и, казалось, отрицал законы гравитации, чувство, что стоя на

ногах, она могла оторваться от пола, пугало ее и вызывало тошноту.

Классическая музыка тоже затихла.

Но едва ли воцарилась тишина. Заставив уши переключиться с кастаньет в ее груди,

она смогла расслышать бормотанье, тяжелое дыхание, ругань. Кто-то, должно быть, начал

двигаться, раздавался шорох одежды, шарканье ног, все звучало словно фоновый напев для

внушительных вокальных партий.

Они не причинят нам вреда, сказала Пэрадайз себе. Братство ни в коем случае не

посмеет их тронуть: да, она подписала согласие и отказ от претензий на оборотной стороне

заявления… не то, чтобы она с особым интересом прочла мелкий шрифт… но, так или иначе,

убийство есть убийство.

Невозможно подписаться под смертным приговором.

Братья просто решили появиться таким образом. В любой момент. Да, они выйдут из

какой-нибудь двери, в лучах софитов и посреди белых клубов дыма, словно супергерои,

обвешав свои нереально огромные тела навороченными пушками.

Да-да.

В любой момент…

Темнота не рассеивалась, и страх вспыхнул снова, было сложно противиться его

приказу и не побежать. Но куда ей идти? Она смутно помнила, где располагались двери, где

бар, где стол и стойка регистрации. Она также подумала, что помнит, где находился этот

мужчина, Крэйг… нет, секунду, он сдвинулся. Он передвигался.

По неясной причине Пэрадайз чувствовала его среди остальных, словно он был

маяком…

Ветер коснулся ее тела, заставляя подпрыгнуть. Но это был просто холодный воздух.

Холодный, свежий воздух.

Ну, это исключало электрическое замыкание, раз вентиляции все еще работала.

Так, это смехотворно.

И, очевидно, не она одна была сбита с толку. Другие ругались еще больше, двигались,

наступали друг другу на ноги.

– Будь готова.

Пэрадайз вскрикнула в темноте, но потом успокоилась, узнав голос Крэйга, его запах,

присутствие.

– Что? – прошептала она.

– Приготовься. Сейчас начнется первое испытание… они открыли выход, вопрос в

том, как они нас к нему подведут.

Ей хотелось казаться такой же умной, как и он, такой же спокойной.

– Но почему мы просто не выйдем через те же двери?

– Неудачная мысль.

Как раз в этот момент послышался скоординированный топот в сторону входа, словно

несколько рекрутов образовали группу, согласовали стратегию и приводили план в действие.

И тогда Пэрадайз услышала первые крики этой ночи.

Высокочастотные и очевидно от боли, а не от испуга, ужасные звуки, которые

дополняло непонятно откуда возникшее шипение.

Слепая… в прямом смысле… она выбросила руку, хватаясь за руку Крэйга… но нет,

плоский и жесткий, это был его живот, а не рука.

– О, боже, прости. Я…

– Двери на электричестве, – сказал он, не замечая ее оплошность и извинения. – Здесь

ничто нельзя считать безопасным. Ты пила то, что предлагали слуги? Ела что-нибудь с