– Почему не ищете? Вы мне ответите за укрывательство! Я вас… вы у меня…

Перепуганные сотрудники бросились к шкафам и стали открывать и закрывать дверцы.

Селиванов первый застыл на месте, услышав на кухне шаги, и шепотом скомандовал:

– Проверить! Карчемкин! – обратился он к одному из подчиненных. – Встать у окна! Никого не впускать и не выпускать.

Карчемкин нервно оглянулся на окно, ожидая, что через него каждую минуту может влететь нечистая сила. Он вытащил пистолет, лихорадочно соображая, что он слышал про серебряные пули и чеснок в далеком детстве.

– Ворносков! На кухню – за мной!

Он хотел скомандовать «За мной ползком!», но перед женщинами, безмолвно наблюдавшими за ним, хотелось выглядеть героически. Даже несмотря на то, что одну из них он сейчас будет арестовывать.

– Вор носков? – удивленно пожала плечами Катюша.

– Ворносков, – хриплым шепотом пояснил Карчемкин. – Фамилие у него такое.

Он опасливо покосился на Катюшу, смутно подозревая, что она ведьма.

Тем временем Селиванов, возглавляя их с Ворносковым маленький отряд, осторожно выглянул на кухню из-за дверного проема. Зрелище, которое он там увидел, наполнило его полковничью душу негодованием и глубокой тоской. Хозяин – то есть проклятый враг народа Бахметьев – сидел за столом и смачно и беззаботно поедал ананас! На столе лежала гора бананов, ананасов и еще каких-то неизвестных органам фруктов империалистического происхождения, которые Сергею только что вручили в лаборатории.

«Ешь ананасы, рябчиков жуй!» – воскликнул бы Селиванов, если бы когда-нибудь читал Маяковского. Нахала требовалось призвать к порядку, запугать и стереть в порошок. Так никто никогда не вел себя при аресте: всегда был необходимый трепет в достаточном для селивановского самолюбия количестве, липкий ужас и обреченность в глазах арестовываемого и его родственников. И уж конечно, моментальное и безоговорочное повиновение. Он никак не мог придумать команду, которая заставила бы Бахметьева вскочить, вытянув руки по швам. К тому же он категорически не понимал, как тот смог очутиться на кухне.

Его убогая фантазия смогла подсказать ему только команду «Встать!», в которую, надо признать, вкралась большая доля сомнения.

– Встать! – тем не менее скомандовал он.

– А что, вы там уже все поискали? – поинтересовался Сергей. – Я тут перекусываю немножко. Хотите? – протянул он ему дольку ананаса.

Селиванов с негодованием затряс головой. Кушать деликатесы из рук врага – так низко он пока еще не пал, нерешительно подумал он. Вот когда он отправит брата и его сестрицу в тюрьму – тогда другое дело.

Сергей тем временем вздохнул и открыл прозрачную баночку с салатом, в котором угадывались креветки и грибы. Селиванов молча стоял и встревоженно наблюдал, как быстро Бахметьев его поглощает. Так ему, пожалуй, ничего не останется.

Он вытащил пистолет.

– Встать, руки за голову, – скомандовал он. – Пройдите в комнату.

– Ладно уж, – вздохнул Сергей. – Пошли.

Селиванов сделал было шаг вслед за Сергеем, но потом спохватился и скомандовал лейтенанту Ворноскову:

– Ведите его в комнату. А я тут пока… проверю. Да, – спохватился

он. – Продолжайте обыск.

Оставшись на кухне один, он торопливо доел салат, откусил от ананаса, от банана, прожевал, обливаясь ананасовым соком, потом схватил какой-то серовато-зеленоватый маленький ворсистый фрукт. Поморщился – шкурку надо было счистить. Заглянул в холодильник, и его глаза загорелись нездоровым блеском. Водка в литровой империалистического вида бутылке с надписью «Смирнов» на этикетке, фрукты, пакеты с надписью «Креветки», «Шампиньоны», коробочки с салатиками, какая-то диковинная рыба в столь же диковинной упаковке, тоненько нарезанная. Селиванов, рассматривавший все эти чудеса, не сразу услышал деликатное покашливание Карчемкина. Он резко захлопнул холодильник и оглянулся.

– Разрешите доложить, обыск закончили. Ничего не обнаружили.

– Плохо искали, – злобно сказал Селиванов. – Холодильник очистите тут.

Карчемкин удивленно хлопал глазами.

– В сумки, говорю, сложите все из холодильника и заберите с собой, – злясь, пояснил Селиванов.

– В сумки? – растерянно повторил Карчемкин.

С сумками был непорядок. Не было у оперуполномоченных сумок. Пистолеты были в кобуре, а вот сумок не было. Рванув на себя дверцу кухонного шкафчика, Селиванов обнаружил странные сумки из тонкого шуршащего материала с яркими рисунками. Он видел в городе похожие и с удовлетворением подумал, что завтра его жена пойдет в магазин с такой же.

Пока Карчемкин нагружал сумки бахметьевской снедью, Селиванов мстительно заявил Катюше:

– Ну что, изловили твоего Хозяина.

– Он сам пришел, – пояснила Катюша.

– Сам, – громко захохотал Селиванов. – От нас еще никто не убегал. Итак, гражданка Бахметьева, собирайтесь. Проедете с нами.

Катюша, улыбаясь, продолжала сидеть в кресле.

– Можете, конечно, прямо так пройти, – осклабился полковник. – Но на улице мороз, а вы – девушка нежная…

– Вы полагаете, мне стоит одеться? – светло улыбнулась Катюша и встала. – Спасибо за заботу.

Карчемкин дернулся, но Катюша направилась в маленькую комнату. Селиванов, грубо оттолкнув ее за плечо, ворвался первым и выглянул в окно, убедившись, что на улице под ним стоит охрана.

– Вы полагаете, я буду прыгать в окно? – насмешливо сказала Катя.

– Не будешь, – согласился Селиванов и пошел назад к двери. – Никуда ты от нас… – злорадно начал он и оглянулся. В комнате никого не было.

Очутившаяся в лаборатории Катюша блаженно улыбалась и наблюдала, как озверевший Селиванов чуть не выбросился из окна, хрипя от злости и бессилия. Позже он все свалит на дежурившего под окном сотрудника, которого на следующий же день приговорят к расстрелу за предательство, измену, пособничество врагу народа и далее по списку. Однако к концу заседания в кабинете следователя, где будет заседать пресловутая тройка, совершенно внезапно появится товарищ Сталин, который, жестикулируя трубкой, замогильным голосом потребует немедленно осужденного освободить.

Это повергло членов тройки в глубокую печаль. Правда, сквозь генералиссимуса немного просвечивала стена и растаял в воздухе он как-то совсем невежливо, но Селиванов этому почему-то совсем не удивился. Однако судьи не пожелали выслушивать горячие уверения замороченного подполковника в том, что все это – проделки Бахметьева, который на самом деле – Хозяин, а участливо предложили ему немного отдохнуть и осужденного с извинениями отпустили.

Пока же Катюша с чашкой кофе в руках уселась в кресло, ощущая приятное облегчение. Она величаво кивала головой, выслушивая комплименты, милостиво приняла пыльный одуванчик от Мити, который заявил, что она – театр Станиславского и Немировича-Данченко в одном лице, и стала с тревогой наблюдать за Сергеем.

Тем временем Селиванов, делая броски с пистолетом, принимал картинные позы, отчаянно крича: «Окружай!», «Живьем брать гадов!» и прочие красивые фразы, которые он слышал краем уха в кино про войну. Самому ему участвовать в боевых действиях не приходилось, а все больше после таковых, воровато пробегая по разоренным боями магазинам и жилым домам. Это уже потом он решил, что быть в банде и хватать по мелочи не так интересно, как служить в органах НКВД, сея страх и уже практически законно забирая имущество осужденных. Он никогда не сталкивался с сопротивлением, и потому о приемах ведения ближнего рукопашного боя имел самое смутное представление. Бой с тенью его вполне устраивал: по нему никто не стрелял, поэтому кричать и воображать себя смелым и отчаянным можно сколько угодно. Его куцые энкавэдэшные мозги попросту не воспринимали некую потусторонность происходящего, которая бы повергла в ужас человека с маломальским воображением. Решив свалить Катюшино исчезновение на конвойного, дежурившего под окном, он совершенно успокоился и теперь самозабвенно играл в войну. А в том, что сбежавшую девчонку он в ближайшие дни найдет, он совершенно не сомневался.