- И ты думаешь, что это тебя оправдывает? – Изогнув бровь, Настя посмотрела на парня и продолжила: - Так вот, решил он познакомить меня с родителями. Мама накрыла на стол, а отец поставил две бутылки: водку и коньяк. Я – вся на нервах, никогда ещё не выступала в качестве невесты, ощущения – хуже, чем на госэкзамене.

- Угощайтесь! Нам, – говорит отец, – с сыном по-мужски водочки, а нашей гостье – коньячок!

Ну, выпили они, мать с отцом смотрят на меня, а я опрокидываю рюмку и – хоть бы что!

- И часто вы так пьёте? – Спрашивает меня покрасневшая мама Олега.

- Каждый день, - ничего не подозревая, сказала я.

Отец, после такого заявления, крякнул и говорит:

- Удовольствие дорогое!

- Ну, на это деньги всегда найдутся! – отвечаю я. Родители начинают смотреть на невестку, как на врага народа, а мне ничего не понятно, и я от этого нервничаю ещё больше. Тут ещё женишок... сидит, красный, как рак, от смеха давится, гад, нет чтобы всё объяснить, так он решил стрелки перевести:

- Может быть, телевизор посмотрим?! – пропыхтел Олег.

- Тут интересней, чем в телевизоре! – Не повёлся отец и наливает мне ещё одну рюмку.

Я беру её двумя пальчиками (нашла время чтобы блеснуть воспитанием!) и говорю:

- Вообще-то я из таких маленьких ещё не пила.

У матери со стола нож упал.

- Мужчина придёт в дом, - нервно улыбаюсь и пытаюсь выглядеть воспитанной девочкой-гимназисткой.

- Уже пришёл! – Крякнул отец, восхищённо рассматривая невестку.

- Я так боялась к вам идти, - пытаюсь как-то наладить диалог и понять, что происходит. - Думала, не понравлюсь.

- В общем-то, понравились, вот только пьёте, не много ли? – Встревоженно поинтересовался папа.

- Рюмка маленькая, а если бы вы сразу налили мне кружку...

- Это ж пол моей зарплаты! – Воскликнул отец.

- Вы что, так мало получаете?!

- А вы?

- Достаточно, чтобы мы с мамой каждый вечер пили.

Мать, достав нож из-под стола, теперь уронила вилку. Я же сказала:

- Женщина придёт!

- Не дай Бог! – Показалось, отец собирался перекреститься.

- У нас семейная традиция: собираемся вместе и пьём! - Я, всё ещё ничего не понимая, пытаюсь разрядить обстановку, но топлю себя глубже. - Только мы любим, чтоб он был горячий.

У матери тарелка упала. И почему меня в тот вечер пробило на поговорки? Наверно, от нервов - я сказала:

- На счастье!

- Оно уже здесь! – Заметил отец Олега, а мама печально так спросила:

- И большая у вас семья?

- Еще бабушка и сестра, а отец от нас ушёл – он пил много!

- А вы, значит, не много?!

- Ну, чашки две выпиваю, - весь этот разговор меня жутко напрягал.

- Это ж полбутылки! – Отец офигел, от таких откровений невестки.

- Ну и что, главное, вечером ничего не есть.

- Так вы и без закуски ещё?! – Не утерпела мама.

- Ну почему, у нас варенье.

- Его хорошо с лимоном, - заметил папа.

- С лимоном у нас бабушка пьет. Восемьдесят лет, а пока не выпьет, спать не ложится.

Тут отец встал и говорит:

- Приятно было познакомиться.

- И мне тоже. Спасибо за чай.

- Какой чай?! – вскричал отец. И тут только всё понял.

Олег начал лепетать, мол, не хотел, чтобы коньяк прокис, но звучало это, мягко говоря, неубедительно и пару лещей от папы он словил.

Неспешные разговоры продолжались до глубокой ночи. Хорошо посидели, душевно. Расходиться никто не хотел, но усталость брала своё и постепенно, один за другим, друзья отправились спать. Уже лежа в кровати, в полной тишине, обнимая уснувшую Ярославу, мне показалось, что вот оно – счастье. И всё у нас будет хорошо... должно быть.

2. О смальте.

То, что никто не мог видеть, как оно было.

"Эти письма изменят мир: - подумал Радомир Мовеславович епископ Белограда; первосвященник Валеса, верховного бога дорог и полевых межей, всех границ, отделяющих одно от другого; Великий понтифик; Примас Сурры; архиепископ и митрополит Белоградских земель. В свои 135 лет, Святейший отец сохранил ясность ума и живость характера. Его возраст выдавала сухая, тонкая кожа, туго обтягивающая скелет старика. Глубже устроившись в кресле, он ещё раз посмотрел на одиннадцать конвертов, лежащих на огромной, гладко-отполированной столешнице, сделанной из цельного ствола морёного дуба. - Эти слова, выведенные на пергаменте аккуратным, изящным почерком, сильнее воли королей, князей или герцогов. Но, что же не даёт мне покоя?"

Если отбросить в сторону велеречивые слова, упакованные в изысканные обороты, - письма были обычными приглашениями. Приглашениями одиннадцати первосвященникам верховных богов светлого Прайма на ежегодный Вселенский Собор.

Радомир Мовеславович взял из мраморного, украшенного его родовым вензелем писчего набора, густое перо, обмакнул его в позолоченную чернильницу и... на миг, словно в нерешительности, его рука замерла, занесённая над письмом. Но в следующую секунду, старик уверенно её упустил и поставил широкую подпись на документе. Когда на одиннадцатый конверт была наложена восковая печать, а чары обезопасили послание от прочтения не тем человеком, первосвященник понял причину своего беспокойства – хагсаенги.

Конвертов должно было быть двенадцать. Однако теперь, после исчезновения островного ордена, место третейского судьи, непредвзятого арбитра, улаживавшего все конфликты на Вселенском Соборе, оказалось свободно. Сразу же, после исчезновения хагсаенгов, начались столкновение между сторонниками различных конфессий. Древние обиды, словно дедовские одежды, доставались из пыльных сундуков памяти, отряхивались и предъявлялись на всеобщее обозрение. Смогут ли патриархи забыть старые обиды, отбросить прочь интриги и принять взвешенные решения? Радомир Мовеславович прикрыл веки и погрузился в размышления.