Среди поднятых Мертвецом я заметила и одного имрита. Белоснежная шкура зверя была заляпана кровью и вымазана в саже, но я все же заметила сверкнувшую в левом ухе серьгу.

- Файтиус… - прошептала я, пытаясь одновременно сдержать рвущиеся наружу слезы и найти взглядом Бьетеорию.

А Леусетиус завыл. Запрокинув голову, прижал уши к голове и запел песню смерти по погибшему сородичу. Так горестно, что мне показалось, будто мое сердце разрывается на части. А еще, я вдруг ощутила, что эта песня касается и меня. Нет, я отчетливо чувствую все эмоции моего имрита, но тут, в этот самый миг, поняла, что песня смерти что-то затрагивается в самой глубине. Там, где будто бы выстроенна невидимая стена, не пускающая меня к моим воспоминаниям.

Слезы сами покатились из глаз, и я обняла себя за плечи, пытаясь успокоить. Руки дражали, а в горле застрял ком. Ни вздохнуть, ни сказать. Я ладошкой вытерла слезы и заставила себя посмотреть вперед. Туда, где разворачивалось кровавое побоище; где мертвые теснят живых; где эльфы и люди бегут в сторону конного отряда, появившегося с севера. А их противники яростно отбивались от воставших мертвецов.

Опустив глаза, увидела, что вокруг Мертвеца уже исчезла алая дымка. Лишь багровый свет исходит от рисунков и ладоней наемника, и струится по земле множеством лучей к умершим. Он управляет ими как куклами-маринетками, котрых я как-то видела на ярмарке в Нэй’ кеве.

Когда отряд с севера приблизился к первым рядам бегущих, я уже успела рассмотреть яркозеленый штандарт. И уставше улыбнулась. Это прибыл Гаральд с подмогой… Младший прибыл помочь старшему… Он совсем чуть-чуть, но опоздал…

***

Лаэви бежала вперед, перепрыгивая через уже неподвижные трупы, стонущих раненных, оброненное оружие. Я крепко держалась за поводья, и, позволяя лошади самой выбирать маршрут движения, просто зажмурилась. Еще очень хотелось закрыть уши, чтобы ничего этого не слышать, но тогда была высока вероятность упасть. Мне было жутко и одновременно больно. Больно за всех тех воинов, которые погибли тут, на этой равнине перед Мойтывыми горами. Но я переборола все: и страх, и желание сбежать отсюда, и приступы тошноты, стоило мне только более пристально взглянуть на лежащие тела. Осталась лишь тягущая боль скорби глубоко внутри.

У меня просто была цель - найти Кадагана. И, постаравшись отринуть все посторонее, я, как только Мертвец отпустил своих мертвых марионеток, которые, стоило ему обрать руки от рисунка на плаще, попадали там, где стояли, закричала на Лаэви, чтобы она потарапливалась. А потом, поняв глупость совершенного мной действия, просто зажмурилась, чтобы хотя бы не видеть того, что творится на земле.

Когда лошадь остановилась, я по энерции уткнулась носом в ее мягкую гриву. Отплевавшишь, открыла глаза и посмотрела вниз. В нескольких шагах от нас лежал Кадаган Решительный. Он на нем был сверкающий в солнечных лучах доспех, на голове шлем, украшенный золотой ковкой. Но я смотрела лишь на его плечо, из которого между пластинами торчали черные перья, с которых на железо стекали алые капли крови.

Как вылетела с седла и как бежала к телу не помню. Все размазалось вокруг, я видела лишь текущий ручеек крови. Дрожащими руками растегнула ремни, ударживающие шлем, а затем и вовсе стянула его с головы. Кадаган не издал ни единого звука, не пошевелился. Страх затопил душу черной волной. Удушливый водоворот отчаяния, боли потери закружил мое сознание. Я смотрела на его посеревшее лицо, на безцветные губы и не могла поверить, что Правителя нет.

- Нееет! - закричала я во всю силу своего горло.

Прижимая к груди его голову, испачкаными руками гладила русые волосы. Не сдерживая слез, кому-то угрожала, обещала, умоляла и твердила, чтобы он не уходил.

Резко меня накрыло ощущение того, что уже один раз я так же рыдала, потеряв человека, которым сильно дорожила. Кого-то очень важного. И теперь вся моя сущность боролась за то, чтобы я не отпускала, не позволяла забрать еще и Кадагана.

Кто-то тронул меня за плечо, а я лишь злобно ощерилась, не хуже своего имрита. В этот же миг, на смену страху пришла ярость. Дикое желание бороться. С кем или с чем, я не понимала, лишь знала, что не отступлю и даже если придется идти вслед за Правителем, я пройду всю дорогу к чертогам Хранительницы и заберу его душу обратно.

‘Воздух - это душа мира. Помни об этом…’ - всплыли в сознании слова Танарианы.

Но что же мне делать? Как применить свою магию, чтобы остановить эту самую душу?

Прижимая к своей груди голову Кадагана, и склонившись к самому его лбу губами, бешенно стала шептать, чтобы он держался, что я верну его обратно.

Чувство полета накрыло неожиданно. Показалось, будто меня выдернули куда-то вверх, а затем закружилось, поднимая все выше и выше. Я ощущала, как невидимый ветер растрепал мои волосы и плащ, как там, вверху, заметно похолодало, но при этом стало заменто легче дышать, будто и не было вокруг ни костров, чадящих удушливым дымом, ни резкого запаха крови и лошадиного пота. Распахнув глаза, хотела понять, что происходит и почему даже звуки стонов исчезли, но так и обомлела.

Я стояла на самом краю большой скалы и ноги утопали в рыхлом снегу. Было очень холодно, и в попытке защититься от мороза, взмахнула руками, создавая вихрь их теплого ветра. Почему-то именно сейчас я знала, что делаю и как правильно следует выпустить свои силы, чтобы воздух был согревающим. Это было так привычно, будто каждый день использовала эти чары. Сейчас, именно в этом месте, я будто стала сама собой. Нашла гармонию со своей силой.

Посмотрела вниз, чтобы оценить высоту скалы и понять, как было бы лучше спуститься. Высокий лес, полыхал у самого подножья. Языки кровавого оттенка безжалостно съедали изумрудную листву. Огонь все разрастался, и скоро жар пламени уже достигал меня, согревая и прогоняя прочь остатки холода.

В испуге я стала озираться, и уже нашла было небольшое укрытие, как громкий треск рядом заставил пригнуться и закрыть голову руками. Было страшно, но хотелось разобраться в том, что происходит. А огонь уже облизывал края скалы, из-за чего камень моментально почернел. Не дожидаясь пока пламя доберется до меня, я вздохнула, расслабилась и представила, будто вновь парю над облаками. И действительно, почувствовала, как поднимаюсь вверх - стало прохладнее и вновь легкий свежий ветерок обвивает.

Сверху полыхающий лес с одинокой скалой напоминал огненную реку. Казалось, что огонь движется в каком-то определенном направлении, будто что-то вело его. Прямо на пути языков пламени, отдельно от основного леса, в самом центре идеально круглой полянки рос огромный раскидистый дуб. Мощный ствол не смогло бы, наверно, обхватить и трое взрослых мужчин, а ветки начинались очень высоко над головой. Это было не обычное дерево, оно было особенным, от него шло особое тепло. Мягкое, ласковое, согревающее. Наверное, такими же теплыми бывают объятия любимого человека.

Стоило мне спуститься к дереву, как прямо передо мной появилась яркая бабочка. Большая, больше, чем моя ладонь, она села мне на протянутую руку. Белые крылышки с черными линиями и полумесяцами, с широкой каймой по краям, а внизу еще синие, желтые и фиолетовые пятнышки.

Я стояла и улыбалась этой хрупкой красоте. Внутри будто что-то сломалось и весь страх и паника ушли на второй план, уступив место трепету и желанию уберечь маленькое состояние, которое забавно перебирает усиками у меня на ладони. Вдруг бабочка взмахивает крылышками и взлетает, облетает вокруг и задерживается прямо перед моим лицом. Я, склонив голову к плечу, наблюдала за ней. Такое ощущение, что эта бабочка, так же как и дерево не простая. Будто есть какой-то смысл в ее пребывании так далеко от цветущих равнин.

-Воздух-душа мира, - неожиданно даже для самой себя прошептала, наблюдая за тем, как бабочка полетела в сторону огня, который не доставали до дуба.

- Стой! - закричала я, еще потому что кое-что вспомнила.

Когда я еще жила в Замке Звезд, как-то читала ту самую книгу о чаровниках, которую нашла в самый первый день пребывания у Правителей. В одной из глав рассказывалось, что чаровники верили в то, что душа каждого человека - это сад, который, как садовник-человек самостоятельно взращивает, украшает и заботиться о нем. А самим символом души была бабочка, у каждого со своим особенным окрасом. Она была отображением бессмертия, возрождения и воскресения, способности к превращениям, изменчивости.