Ты никогда не будешь один, Теодор. Ни в год, ни в тридцать лет, дорогой. Папа всегда рядом. И папа всё исправит, скоро наша «пропажа» будет дома. Обещаю.

***

«Кристиан Грей на прогулке с сыном».

На странице сайта около пятнадцати фото с нашей вчерашней прогулки по набережной, и некоторые из них даже удачные. Теодор в эрго-рюкзаке, и мы ходим с ним по набережной, «беседуя». Нравится последняя, где я целую Тедди в макушку. Надо же, даже от желтой прессы есть польза… Не считая приписки о том, что гуляем мы одни, и Рождество мы наверняка встречаем одни.

Анастейша уже сутки сидит у своей подруги. Раза четыре заказывали доставку еды, вечером к ним приехала Миа, у обеих выключен телефон, а номер Кейт я пока не знаю… Она сводит меня с ума.

Что я сделал не так? Мне не нужна Лейла, не нужна любая другая девушка, и я был уверен, что доказал это Анастейше, доверив ей сына, а она всё равно предпочла драму. О, господи, я никогда не смогу понять женщин…

Праздничное дерево как никогда раздражает, ведь горячие воспоминания ещё свежи, и я не могу сдержать стона, откидываясь на диван. Теодор копошится у моих ног, отвлеченный папкой с документами, вместо игрушек на нижних ветвях ели, и я рад за него. Не смотря на чертовски беспокойную ночь, сегодня он очень активный и почти не капризный. Отказывался есть смесь, а альтернатива, к сожалению, зализывает напридуманные раны, после чего не сможет кормить его ещё неделю, я думаю. Он не голодает, он вредничает, но, к моему огромному счастью, он уже взрослый. У него есть каши, пюре и печенье. Особенно печенье. Маленький толстяк.

— Сынок, иди ко мне?

Тедди замирает, выпустив уголок папки изо рта и широко улыбается, что-то гуля на своём, вытягивая ко мне ручки.

— Вот так, мой хороший. Ты мой сладкий мальчишка, я так люблю тебя.

Целую эти маленькие, любопытные пальчики, которыми сын шлепает меня по лицу, и крепче прижимаю его к своей груди. Моё чудо.

Привязавшись и по-настоящему полюбив сына, не этой безграничной родительской любовью, какой я любил его «по умолчанию», а той самой любовью отца к сыну, которой я люблю его сейчас, именно за то, что он — это он, мой капризный, но очень улыбчивый Теодор, я не могу себе простить то, как я вёл себя с ним изначально. Не выходит. Я помню каждый свой «промах» перед ним. И мне безмерно жаль, что мне никогда не стать хорошим отцом для него, как бы я сейчас не старался.

— Что интересного было в тех бумагах, что ты обслюнявил с деловым видом? Вот и я считаю, что ничего интересного… Ты такой смешной, тыковка.

Упс.

Услышав заветное прозвище, малыш крутит своей головкой, разыскивая Ану, но не находит, поэтому в растерянности смотрит на меня.

— Тедди, пожалуйста… Блять.

Малыш кривится, глубоко вздыхает и потрясает комнату громким, истерическим плачем, обнимая меня за шею. Оплакивая своё одиночество, свою потерю…

— Ох, мой хороший, я полностью разделяю твои чувства… — сына чуть ли не трясёт в моих руках, я поглаживаю его по спинке, пытаясь успокоить, но это бесполезно. — Мы должны с этим что-то делать, Теодор. Пора вернуть блудную мамочку домой, но прежде — прекрати плакать, ты же взрослый мальчишка, Тедди!

Я дал тебе сутки, Анастейша. Достаточно.

Тедди продолжает орать, сидя на диване и внимательно наблюдая за мной, пока я ищу его теплый комбинезон, бегая из гардероба в детскую и обратно. Но плачет он уже из вредности, не потому что я сделал ему больно или что-то не так. Эту маленькую, толстую и хитрую… Я уже очень хорошо изучил Теодора, поэтому чувствую себя с ним более-менее уверенно, как бы меня сейчас не разрывал на части его плач, я не бросаюсь утешать его.

Пора вернуть нашу маму домой, хоть я и не должен этого делать.

Нашу маму… Мою малышку, одинаково целующую меня и сына в лоб по утрам, пока мы ещё спим, а она уже проснулась.

«Никогда не думала, что в своей жизни я буду любить двух мужчин, одновременно и одинаково сильно».

О, чёрт возьми, я соплежуй. Но почему бы им и не быть, когда люблю я, и, впервые в моей жизни, в ответ так же сильно любят меня.

Анастейша просто… просто слишком молодая. Ей чуть больше двадцати, ей ещё нужны драмы, а побег — единственный выход из стрессовой ситуации, который она знает.

Мои уши поражает новый истеричный визг, когда я, наконец, укладываю сына на диван и пытаюсь одеть его. Теодор дерется, сильно пинает меня ногами, царапается и жутко ворочается, пытаясь сбежать. Бессонная ночь, плохое настроение, я понимаю его. Я не злюсь. Я. Не. Злюсь.

За всем разнообразием звуков, что способны издавать семьдесят два сантиметра и десять килограмм человека, я не замечаю ничего вокруг, поэтому вздрагиваю, когда понимаю, что мы больше не одни в зале.

Медленно оборачиваюсь, ожидая увидеть только Анастейшу, потому что мне нужна она, буквально нужна, во всех отношениях, и… о, да.

Состояние не лучше чем у Теодора: зарёванная, явно не спала полночи, вся дрожит… боится моей реакции.

Господи, что за дурёха.

Смотрим друг другу в глаза, я даже не слышу плачь сына, и не решаюсь первым открыть рот, позволяю Анастейше начать.

Вместо слов из малышки вылетает всхлип, глаза полны новых слёз, и она подходит ко мне, так же опускаясь на колени перед диваном.

— Я очень виновата перед Тедди, но ещё больше я виновата перед тобой, — хриплый шёпот почти не слышен, я протягиваю ладонь, чтобы смахнуть слёзы с щек моей малышки, и Анастейша резко дергается, «пряча» от меня голову, ко мне же на колени. — Нет, не надо, пожалуйста! Пожалуйста, только не лицо!

— Ана, посмотри на меня. Посмотри на меня!

Мою жёсткую просьбу Ана выполняет как приказ, во все глаза смотря на меня и вытирая слёзы.

— С Теодором ничего не случится, если он немного побудет один. Пойдём, — на счастье всхлипающего комка, раздеваю его до ползунков и усаживаю в ходунки. Смс дежурному охраннику, чтобы просмотрел за малышом, и, взяв Ану под локоть, я веду её в спальню, которая изначально была её. Так нужно.

Анастейша не вырывается и не возражает, когда я полностью раздеваю её, пока набирается ванна. Лишь следит за моими руками и очень хочет прикрыть свою наготу, но не решается. Боится меня до чертиков.

— Вот так, моя девочка. Забирайся. Тебя нужно выкупать, а потом отдохнуть.

— Кристиан, пожалуйста…

— Ни о чём не думай. Молчи. Поговорим позже, просто расслабься.

И мою просьбу расслабиться малышка воспринимает настолько буквально, что от моего легкого массажа её красивого тела, пока я намыливал её, просто засыпает. Тёплая вода разморила её. Но благодаря сыну, я умею купать даже спящих, и Ана не просыпается, даже когда я укладываю её в постель.

Оставляю халат и домашнюю одежду на прикроватной тумбе и тихо выхожу из комнаты, плотно закрыв дверь.

Чёрт возьми, мисс Стил!

***

Это уже третий стакан виски, а мне «никак». Теодор спит в одной постели с Аной; выключился, лишь только устроился у неё под боком, а я праздную Рождество.