— Для нас и для варненских коллег это дело уже закрыто, несмотря на то что положенных трёх лет со дня исчезновения лица ещё не прошло, — сухо сообщил полковник. Воцарилось молчание. Полковник ещё раз пристально посмотрел на Гео: — А в чём, собственно, вам требуется помощь отдела?
Гео ответил не сразу. По строгому лицу полковника он понял, что тот считает его молчание признаком дурного воспитания: уж если ты пришёл к нам и мы обещали тебе поддержку и помощь, разумеется в пределах возможного, то изволь по крайней мере объяснить причину интереса к делу.
— Мне хотелось бы узнать некоторые подробности. — Гео понял, что именно не понравилось полковнику, и решил исправить положение. Сначала всё, что касается трагической гибели Эмилии Нелчиновой. Полагаю, следствие велось в Варне и были допрошены очевидцы, не так ли?
— Завтра дело будет у вас.
— И второе. Я хотел бы попасть законным порядком в квартиру на улице Леонардо да Винчи. Если можно, немедленно.
— Вы хотите сказать, — усмехнулся полковник, — что, если с нашей стороны или со стороны районного Совета депутатов (потому что это, по сути, его дело) появятся препятствия, вы с ними не посчитаетесь, мы и ахнуть не успеем, как вы окажетесь в квартире?
— Я так не говорил, — спокойно ответил Гео и наклонил голову, безмолвно благодаря за подсказку.
— Хорошо, хорошо, мы и это уладим. Что ещё?
— Пока ничего.
И они разошлись, понимая друг друга лучше, чем в начале встречи.
Через час Гео Филипов медленно шёл по улице Леонардо да Винчи, как человек, которому предстоит выполнить неприятную обязанность. Он внутренне готовил себя к незаконному проникновению в квартиру (если его «накроют», когда он вставит ключ в дверь, он скажет, что направлен сюда из районного Совета для проверки водопровода или электричества или ещё что-нибудь придумает). Не делает ли он всё-таки ошибку? А вдруг местные власти узнают, что он влез сюда без бумаги с двумя обязательными подписями? Глядя прямо перед собой, Гео миновал фонарный столб, от которого он тогда отлепил некролог, прошёл он и другой столб, врезавшийся в память тем, что с него смотрели те же самые глаза, которые он только что видел на лице живой девушки. Открыл парадные двери дома, так похожего на его дом в Софии. Всё те же старые почтовые ящики без замков, исцарапанные гвоздями стены. Пусто, тихо. На первом этаже у коричневой дерматиновой двери всё те же тапочки, только ведра нет. Цветы в больших консервных банках, видимо, только что политы. За дверью слышался шум. Поднимаясь по лестнице, Гео усмехнулся: на обратном пути он обязательно позвонит в эту дверь, не пройдёт мимо, как несколько дней назад. Или снова поговорить с этим бирюком — Ночной Сменой?
На втором этаже не было ни котёнка, ни его блюдца. У двери красовались совершенно новые мужские домашние туфли. Стало быть, Ночная Смена твёрдо стоит на своём: никто и ничто не заставит его убрать «обувки» с их законного места перед дверью, пусть хоть сто раз их выбрасывают некультурные соседи. Гео с трепетом в душе поднялся выше. Третий этаж молчал, казалось, ещё более тягостно, чем прежде. В чёрных глазах Эмилии — горе и гроза. Гео нажал кнопку звонка. В квартире раздался резкий звук, после которого тишина показалась ещё более угнетающей. Прежде чем заняться замком немой квартиры, он на всякий случай позвонил в дверь Стаматовых, но и там всё было тихо — видно, семейству инженера очень понравилось в Чехословакии.
Квартира Нелчи новых встретила его враждебным сумраком.
Нетрудно было догадаться, что нога человека не ступала сюда бог знает сколько времени — в этом он окончательно убедился, увидев свои следы, отпечатавшиеся на тёмно-вишнёвом паласе в холле. Воздух в квартире был затхлый — конечно же, её очень давно не проветривали.
Гео прошёл по тесному коридорчику, отворяя все двери. Хозяйки, видимо, были чрезвычайно опрятны, это чувствовалось даже сейчас. Вот небольшая комната, которая, скорее всего, принадлежала Эмилии. С неё Гео и начал подробный осмотр. Светлые шторы затеняют окно. Ученический стол, новый гардероб, застланная покрывалом низкая тахта с ящиком в изголовье, в ящике одеяло, пёстрая простыня и пододеяльник; возле тахты небольшой низкий столик со стеклом, два мягких табурета; на столике приёмник «Симфония» со сломанными клавишами — похоже, хозяйка очень нервно включала и выключала его. Нигде никаких книг, учебников, тетрадей. Можно, предположить, что кто-то унёс их отсюда вместе с картинами, от которых остались чёткие, не выгоревшие пятна на обоях. В гардеробе, наоборот, полно разной одежды, И зимней и летней, на некоторых вещах иностранные фирменные знаки. Особенно бросались в глаза два длинных платья: одно — снежно-белое с вышивкой на воротничке и рукавах, очень похожее на свадебное, другое — из светло-лилового шёлка, с бархатными бантиками на груди. Гео представил себе, как прекрасна была Эмилия на выпускном вечере, какой принцессой выглядела среди одноклассниц. Но почему все вещи измяты и в беспорядке валяются на дне гардероба, тогда как во всей квартире царят порядок и аккуратность? У Гео создалось впечатление, что хозяйке одежды внезапно пришла в голову какая-то мысль или она получила внезапное известие и бросилась вон из дома, не успев даже навести порядок в шкафу. Гео поднял с пола упавшее нейлоновое покрывало, прикрыл им вещи, затворил дверцы шкафа и двинулся в кухню.
Здесь он убедился, что первое впечатление было абсолютно правильным: в кухне красота и уют. Скорее всего, это было любимое место хозяйки, которым она гордилась и где отдыхала. Электроплита «Мечта», большой холодильник, широкая металлическая мойка, ряд висячих бледно-жёлтых полок, тостер на яркой салфеточке в углу кухонного стола, уютный деревянный сундучок, покрытый тканой дорожкой, пухлые подушечки, русский обогреватель на подставке… Тут никто ничего не трогал, всё было оставлено в таком виде, как при хозяйке, которая ревностно поддерживала здесь идеальную чистоту и порядок. Теперь на блестящих приборах, на холодильнике к плите осел тонкий, едва видный слой пыли (Наверное, хозяйка в тюрьме не раз принималась плакать, представляя себе картину заброшенности и запустения в своей любимой кухне. Но в таком случае Эмилия, оставшись одна, ела где-то в другом месте? Хватало ли ей денег, которые присылал отец? Должно быть, хватало. Заграничные вещи — это, конечно, от него, жалел дочку после несчастья с матерью.
Ванна обложена серой плиткой. На двери висят два одинаковых купальных халата. Пустой пластмассовый тазик посветлел от сырого воздуха, а губка, лежащая на шланге душа, наоборот, потемнела и сморщилась. Гео уже выходил из ванной, когда взгляд его упал на аптечную бутылочку, стоящую среди зубных щёток, паст, шампуней — всё это отражалось в зеркале над умывальником. Бутылочка показалась Гео знакомой. Он отвинтил крышку, и на ладонь упали две белые таблетки — точно такие же, какие иногда употребляла его жена. Бутылочка была почти полной — видно, хозяйка не довольствовалась этим слабеньким дневным транквилизатором, ей требовалось более сильное успокоительное средство. Гео заглянул в домашнюю аптечку, висящую на стене ванной, — так и есть, коробка от мощного лекарства пуста.
В холле Гео довольно долго рылся в книгах — болгарские и русские классики, известные современные писатели. Книг было много, всё сплошь красивые дорогие издания. Вдруг среди томов он обнаружил семейный альбом, который засунули так глубоко, что даже хозяева вряд ли смогли бы быстро извлечь его из «тайника». Гео раскрыл альбом, перевернул несколько картонных листов. Увы, фотографий Эмилии он нигде не нашёл, их без; жалостно и скорее всего поспешно выдрали — кое-где даже оказались повреждены «уголки». Зато фотографий матери было много. Округлое молодое лицо, короткие каштановые волосы, обаятельный курносый носик, наивные светлые глаза. Но выражение лица удивляло озабоченностью, так не шедшей к общему, облику. Гео никогда бы не поверил, что эта женщина могла что-то украсть. «Мама Кристина возле ЦУМа», «С мамой Кристиной на Витоше» — это подписи под фотографиями, впрочем, от второй осталась только половина. Значит, мать зовут Кристиной. Но почему же мать и дочь так не похожи друг на друга? Может, Эмилия в отца? А его изображения были изъяты из альбома гораздо раньше — видно, после развода, от них остались лишь пустые места.
