С кем воюет Народный фронт?

В модели Володина вновь трансформируется система парламентских выборов. Россия возвращается от партийнопропорциональной системы к более сложному механизму избрания депутатов Государственной Думы, при котором одна половина ее состава формируется по спискам, а вторая — по одномандатным мажоритарным округам. На первый взгляд создается впечатление, будто власть сама не знает толком, чего хочет: то укрепляет политические партии, то вновь расширяет демократию, предоставляя возможность сильным местным лидерам проходить в парламент благодаря собранному в округе большинству голосов. Однако на самом деле логика в переменах есть, и связана она (как и в иных трансформациях) с меняющейся экономической ситуацией.

Партийно-пропорциональная система была очень удобна для власти. «Единая Россия» позиционировала себя как партия Путина и проходила в парламент, пользуясь путинским авторитетом. Там она имела явное большинство, причем кремлевская администрация могла не бояться никаких бунтов среди партийцев, поскольку каждый из них представлял собой лишь маленький винтик в огромной партийной машине. Любой винтик нетрудно было заменить на очередных выборах, а потому единороссы вели себя в целом послушно и не формировали даже умеренной внутрипартийной оппозиции. Как бы ни трансформировался кремлевский курс, они его всегда поддерживали ради того, чтобы быть включенными в следующий партийный список.

Более того, Кремль мог не бояться как политических, так и экономических требований со стороны верных солдат партии. Вообще-то в нормальных демократических системах депутаты представляют какие-то группы населения и, соответственно, пользуются парламентским креслом для того, чтобы пролоббировать интересы своих сторонников. Они часто требуют дотаций слабым регионам, снижения налогов для близкого им бизнеса, протекционистской защиты отечественного производителя и т.д. В случае с единороссами, избранными в рамках партийнопропорциональной системы, Кремль мог по большей части игнорировать лоббизм. Слишком активного лоббиста к следующим выборам просто меняли на послушного депутата, и это сохраняло правительству полный контроль над финансами. Бюджет использовался для поддержки путинских программ (таких, например, как национальные проекты «Здоровье», «Жилье», «Образование» в середине нулевых или программы перевооружения в последние годы), а не для удовлетворения интересов отдельных парламентариев. В общем, в политике полностью торжествовала идея властной вертикали, используемой для укрепления государства и ослабления любых групп интересов — олигархических, политикооппозиционных, региональных, отраслевых.

В идеале, наверное, Кремль хотел бы и дальше так работать. Однако партийно-пропорциональная система в полной мере исходит из того, что жизнь в стране улучшается, Путин популярен, «Единая

Россия» цепляется за Путина, а в самом крайнем случае часть голосов избирателей уходит к «Справедливой России», которая тоже является пропутинской партией. В ситуации экономического кризиса данный механизм может не сработать. Вдруг рассерженные избиратели в отдельных местах страны начнут голосовать против единороссов и даже система фальсификации результатов голосования не сможет скрыть провалы? Вдруг жизненные тяготы скажутся на выборах в большей степени, чем послушание начальству?

При партийно-пропорциональной системе голоса могут вообще уйти к несистемной оппозиции, если она не будет еще до выборов жестко отсечена от парламента. Но даже если несистемную оппозицию отсечь, по-другому начнут себя вести «послушные» коммунисты, жириновцы и справороссы. Когда соотношение сил в Думе сменится в их пользу, они могут оказаться вдруг не совсем послушными и предъявить свои политические требования. Даже если от политических требований эти партии благоразумно воздержатся, они точно станут сильными лоббистами чьих-то экономических интересов, а это очень дорого обойдется государственному бюджету.

Торговаться с успешно выступающей на выборах оппозицией очень трудно. Но гораздо легче торговаться с победителями в одномандатных округах. Каждого из них по отдельности можно втягивать в сферу влияния Кремля гораздо дешевле, чем партии целиком. Скажем, депутата Иванова, победившего где-нибудь в Иванове, можно ублажить сравнительно небольшой дотацией на поддержку местного текстиля, и в политических вопросах он окажется послушен кремлевской администрации. Но если вдруг по спискам победят коммунисты, торг с ними не обойдется столь мелкими уступками. Системная оппозиция станет доминировать в Думе, и тогда ей придется отдавать миллиарды рублей бюджетных денег, пост спикера, премьерский пост и, возможно, многое другое.

Поэтому в нынешней ситуации Кремлю выгодно ослабить партийное представительство и усилить представительство местных «авторитетов», с каждым из которых можно договориться на сходных условиях. Более того, думается, именно с этой целью был создан Общероссийский народный фронт. Втягивать в него

независимых местных «авторитетов» гораздо проще, чем втягивать их в «Единую Россию». Формально депутат остается вне состава дискредитирующей себя партии, но реально он точно так же работает на Кремль и контролируется кремлевской администрацией. И вновь выходит, что путинской системе нет никакой альтернативы в глазах рядового избирателя.

Почему Путина любят даже в кризис?

Избиратель может быстро принять решение об альтернативе Путину, если такого кандидата ему покажут по телевизору и представят как человека солидного, уважаемого. И если этот уважаемый человек сможет вступить в полемику с президентом, оспаривая его экономический курс и приводя убедительные данные о том, как нынешний режим за 16 лет довел богатую нефтью страну до экономического кризиса. В такой ситуации миф о великом Путине рухнет за пару месяцев, как, собственно, он и возник за пару месяцев осенью 1999 г. на антитеррористической волне второй чеченской войны.

Именно поэтому реальная оппозиция от телевизора отсекается. И когда демократы предлагают народу не поддерживать нынешнего президента, многие люди вполне логично интересуются: если не Путин, то кто?

В ответ демократ может предложить либо того, кто всё равно до выборов допущен не будет (например, Навального), либо того, кто многократно участвовал, но всегда безуспешно (например, Явлинского), либо того, кого власть намеренно изваляла в грязи (например, Касьянова).

   —  Так они же не выиграют, — прагматично возражает народ.

   —  Выиграют, если все мы сплотимся в единой антипутинской коалиции, — уверенно отвечает интеллигент.

   —  Ты сам-то в такую коалицию веришь? — спрашивает народ.

   —  Не очень, — отвечает честный демократ, памятуя, что трудно требовать от народа единства, когда сами лидеры условной антипутинской коалиции постоянно грызутся между собой. — Но если мы хотим хоть когда-то жить лучше, нам надо сплачиваться и голосовать против власти. Не в этот раз, так в следующий, мы сможем, наверное, одолеть путинский режим.

   —  А следующий — это когда? — прагматично интересуется народ.

   —  Не знаю, — отвечает честный демократ, вспоминая, что первые попытки сплочения были предприняты четверть века назад с участием покойного Егора Гайдара и по сей день здравствующего Григория Явлинского.

   —  То есть конкретного успеха ты не обещаешь, но предлагаешь бороться за идею?

   —  Рано или поздно борьба за идею приводит к успеху, — с уверенностью говорит демократ, поскольку хорошо знает историю.

   —  Ну, если рано, то я, пожалуй, Путина бы скинул, — отвечает народ, почесав глубокомысленно репу. — А если поздно, то лучше уж с Путиным. Выходит, что нет ему никакой альтернативы.

   —  Ты сам сделай так, чтобы рано было, а не поздно. Не голосуй за Путина. Протестуй. Демонстрируй, что ты с властями не согласен.

   —  И станет лучше? — недоверчиво спрашивает народ, включая телевизор, поскольку долго без него существовать не может.