– Конечно, – донесся ее голос, – не поверю.

– Молодец, – одобрил я и вышел, не озаботившись повязаться полотенцем вокруг бедер, здесь такое же видеонаблюдение, как и в душевой кабинке. – Ты все понимаешь, ассасинка.

– Кто-кто?

– Расхитительница гробниц, – уточнил я. – Та самая.

Она бросила взгляд в зеркало.

– Спасибо. Умеешь, мерзавец, говорить отвратительно приятные вещи.

Когда люди заняты делом, хоть общим, хоть каждый своим, то, оказавшись в постели, ведут себя очень даже естественно, даже если только-только увидели друг друга.

А мы по современным меркам знаем один другого чуть ли не вечность, так что повязались быстро, хоть и с азартом, как молодые супруги, уже не стесняющиеся партнера, а потом я подгреб ее ближе и, прижав, как щенка, к пузу, крепко заснул.

Проснулся распластанным, как рыба на столе умелой хозяйкой, голова Эсфири на моем плече, ее согнутая в колене нога почти на груди, а когда я начал выныривать из глубин сладкого сна, услышал деловитый голос:

– Что-нибудь придумал?

Я просипел сонным голосом:

– Ночью сплю, а не деньги считаю, будто еврей какой!.. А потом, пока не возьму в ладони большую чашку горячего крепкого кофе, обязательно сладкого, меня вообще нет в этом мире!

– А в каком есть?.. На Лубянке?

– Как бы не существую, – проговорил я сонно. – Есть только твердотельно-жидкий хард. Поняла? На котором еще не активирована прога моей уникальной и высокодуховной личности.

Она сказала почти в ухо:

– Активирует кофе?

– Есть и другие способы, – ответил я уклончиво, – но предпочитаю кофе. Я тонкая личность с толстыми взглядами и прозрачными намерениями.

Она тяжело вздохнула.

– Садист. Пойду готовить, раз уж ты такой нежный.

– Я сложный, – сказал я скромно. – Это ты создана на уровне БИОСа, а я многоуровневая оболочка.

Она фыркнула, сошвырнула на меня одеяло и поднялась, красивая и обнаженная.

– Значит, тебя выведет из строя любой вирус?..

– БИОСу вирусы не страшны, – согласился я, – здесь ты по-женски права. Потому и должна беречь меня особенно трепетно и нежно!

Она гордо отвернулась и пошлепала босыми ступнями на кухню, прямоспинная и с красиво широкими плечами.

Кофе у нее просто замечательный, что значит крепкий. У меня, как у мужчины с интеллектом, это практически единственное требование к кофе.

Некоторые, что с комплексами, щеголяют знанием десятков видов, а то и больше, а также сортов и способов приготовления, хотя это скорее говорит об отсутствии интеллекта, лишь о памяти и зажатости, когда человечку хоть в чем-то жаждется выглядеть умным, значительным и хоть в чем-то больше знающим, чем другие.

Эсфирь придвинула ко мне блюдце со сладким и рассыпающимся во рту печеньем.

– Жри, жри. Разоряй мою страну, чужеземец.

– С удовольствием, – ответил я.

Она спросила с подозрением:

– Что с удовольствием? Страну разорять или чужое печенье жрать?

– Так я и за тебя, – пояснил я. – Вон ты какая толстая. А мне можно. Мужчины даже толстые все красавцы, если при деньгах.

– Что с Хиггинсом? – напомнила она требовательно.

Я отставил опустевшую чашку, покосился на остатки печенья.

– Налей еще. Почему все евреи такие жадные?..

– Сахару сколько? Пять или шесть?

– Три, – сказал я, – но так, чтоб я видел. Не жадничай, у вас Моссаду Рокфеллеры отстегивают такие деньги, не вышепчешь… А еще и Ротшильды добавляют. В общем, вариант есть. Только их слишком много. Нужно перебрать… и выбрать.

– Какая скромность, – съязвила она.

– Я такой, – согласился я. – Но лучший вариант – мужской.

– Ворваться, стреляя направо и налево?

– А также перед собой, – сказал я, – расчищая дорогу к светлому будущему трансгуманизма.

– Если это прямой, то что такое примитивный?

– Прямой путь, – напомнил я, – кратчайший. Но настоящие герои всегда идут в обход, потому предпочту просто уговорить. Убедить, мы живем в век компромиссов между прибылью и совестью. Предложить более выгодные с точки зрения демократии варианты.

Она посмотрела исподлобья.

– Ты серьезно?

– Абсолютно, – заверил я, но уточнил: – насколько это возможно с женщиной. Красивой женщиной. Мужчины, в отличие от вас, руководствуются разумом, а не эмоциями. Потому, если расположить слова геометрически правильно, можно обрисовать картину предельно ясно и четко, когда сразу видно, что выгодно, а что нет.

Она покачала головой, не сводя с меня взгляда.

– И в чем будешь убеждать?

– Отдать заряды мне, – ответил я.

Она поморщилась.

– Для этого ему нужно ломать пальцы и пилить зубы с месяц, а потом еще дня три. А ты хочешь за один вечер?

– Хочу, – ответил я.

– Хотеть не вредно.

– Теперь все вредно, – сообщил я. – Но, думаю, стоит попробовать. А кости ломать, фи, грубо. Как дикари какие-то. Стыдно за вас. Какие-то звери в вашем Моссаде…

– То ли дело в КГБ, – ответила она в тон.

– Да, – согласился я. – Там только одухотворенные личности.

Я не видел, что и как она нажимала в торце письменного стола, но через мгновение несколько картинно вытащила то, что мне показалось замаскированным ящиком прямо под крышкой стола.

Правда, это всего лишь широкая доска, где живописно расположился десяток пистолетов, начиная от массивных «вальтеров» и заканчивая «пистолетами последнего шанса».

– Выбирай.

Я вздохнул.

– Ладно, если это необходимо… Только не обижайся, если потеряю по дороге.

– Ты такой рассеянный?

Я развел руками.

– Профессора все рассеянные и чудаковатые. Ладно, вот этот чем-то элегантнее. Совсем как я.

Она бросила взгляд на пистолет в моей руке, в глазах блеснула злая искорка.

– А-а, попался!

Я изумился:

– Ты чего?

– Ты взял «беретту пико», – сказала она победно, – отодвинув «беретту нано», хотя не всякий спец знает разницу. Последняя модель для спецназа! Выпущено не больше десятка экземпляров, ясно? Потому что каждый приходится доводить и подгонять с микронной точностью профессиональным ювелирам.

– Ого, – сказал я, – не думал, что у меня вкус на драгоценности. И чем эта штука хороша?..

– Отдача мощная, – сообщила она, – но на близком расстоянии прошибает даже новейшие бронежилеты. Если зарядить бронебойными или с усиленным наконечником, то пробивает даже стенки бронетранспортера.

– Я не потому…

– А чем заинтересовал?

– Дальность и точность, – сказал я и пояснил: – Так мне кажется, как ученику Кювье, что по одной косточке мог восстановить облик динозавра или птеродактиля. А еще здесь явно достигнут минимальный разброс пуль.

Она смотрела испытующе.

– Ты не снайпер, случаем?

– Обижаешь, – ответил я с достоинством. – Я ученый!.. Просто для ученых важна точность.

Она сказала ядовито:

– Понятно, теперь эта профессия называется «ученые». Какие только эвфемизмы не возникают в этом сумасшедшем мире!

Я сказал с неохотой:

– Ладно, одевайся, и поехали. Хотя тебе с твоей фигурой можно и так. Время – деньги, как говорят евреи.

Она огрызнулась:

– Евреи так не говорят!

– А как?

– Деньги – это свобода, выкованная из золота.

– Круто, – признал я.

Оделась она не по-женски быстро, на плечи набросила темный платок с крохотным узором по краю, в случае необходимости можно сразу укрыть голову, чтобы не сердить старшее поколение… да и молодежь, что по нраву более древняя, чем нынешние старики Эмиратов или Ирана.

Вообще-то платок для женщины и шапка для мужчины всегда были больше чем средством для укрытия головы от солнца, дождя и снега. Даже в хорошую погоду женщина в платке – достойная женщина, а без платка – городская распутница. «Простоволосая», значит, обесчещенная.

У мужчин то же самое, в военное время голову защищает шлем, в невоенное – шляпа, указывая на его достоинство. Шляпу снимаем перед более достойным, а если некто ни перед кем не обнажает голову, то это либо король, либо в данном регионе самый главный.