Я так люблю обыкновенных стариков,
Ведь это просто чудо!
Чего ещё не знают эти люди, -
Своих отцов и предков сыновья?!
Похоже их число убудет.
Деды, мне ваши бороды знакомы,
Есть что сказать своим потомкам?
Живые вы, о, древности обломки,
Что есть ещё в обычаев котомке?
Деды мои, чем вы ещё богаты?
Потомкам донесу ваш клич как надо.
Доверие я ваше оправдаю,
Наследником я буду ваших кладов.
От старцев я приду храня обеты,
Учту их поучения, заветы.
Учту… взалкаю… умолять я буду,
Ведь призван тоже буду я к ответу.
Деды нас покидают, как печально,
О, жизнь, так отчего ты трудной стала?!
Мне луком изогнуться не хватало,
Бронёй я буду, стоит лишь одеть…
Река в горах бурлит от половодья,
До неба пена белая доходит.
Отарой управляя непослушной,
Кричит чабан-мальчишка на подходе.
Кричит: «Переходите реку, живо»,
Козёл же не решается к заплыву.
Глухи к досаде чабана бараны,
И бьют бока о каменные глыбы.
Чабан же отделив козла от стада,
Камчой пороть его стал беспощадно.
Друг друга же бараны оттесняя,
Козла все видят участь от нападок.
Отара встала ропот издавая,
Дрожа сплотилась в блеющую стаю,
Попавшись в западню козёл-бедняга,
«Погиб!» — сказал, бородкой потрясая.
Бараны, блея громко и угрюмо,
Козлиных слёз успели суть продумать.
Старик-чабан, на горке задремавший,
Тут вдруг вскочил от яростного шума.
В миг рысью донесла его гнедая,
Гнев праведный теперь его снедает.
Схватил того он за руку мальчишку,
Кто сёк козла за бороду таская.
— Болван… да разве можно бить скотину?!
Не висни как бурдюк, а ну, иди-ка!
Нет, не козёл, а ты сам испугался,
Это в тебе нет мужества, не дико ль?!
В реке бурлящей старика увидев,
Козёл за ним последовал ретиво.
За вожаком же ринулось и стадо,
Вступив на берег дружно, как на диво.
Скот для казаха — счастье и богаство,
У них друг с другом истинное братство.
Козёл глядит на старика и блеет,
Идя в горах по пастбищному царству.
С надеждой улетает время скоро,
Оно подобно птице на просторе.
Передо мной гора, за мной гора,
Сосновые я вижу косогоры.
Скалы отвесной нависает слой,
Река бурлит под коркой ледяной.
Стыдливую берёзу обнимает
Игриво горный ветер, — страсти зной.
Передо мной знакомая окрестность,
Я в мыслях удаляюсь в неизвестность.
Теперь не понимаю почему
Стада в другую удалились местность.
Приветствую вас горные дороги!
Напев, секрет ваш я найду в итоге.
Февральский снег засыпал серебром
Меня всего, и голову, и ноги.
Зимы суровой вот оно раденье
И выбранное ею снаряженье.
Она, подобно воину-батыру,
Из ножен достает свой меч в сраженье.
Безлюдная гора.
Нет ни души,
Гостей домой отправить день спешит.
Если взойду галопом на вершину,
Внизу увижу дом один в глуши.
Охотничий, пастушеский приют,
Дом одинокий, где тебя все ждут!
Открыты двери здесь, еда готова
Для путников, что просто так идут.
Услышанное слово в этом доме
Ты донеси от стариков потомкам.
Гостеприимство здесь и изобилье
Реке неиссякаемой подобно.
Дела благие славит человек.
Хранит добро и благо человек.
Наш Предок Аксакал главу склонивший,
Коня к поводьям привязал навек.
Смеркается. Вот дом и этот лог,
(Плач детский мчится за порог),
Дед моего коня остановив,
Сказал: «Добро пожаловать, сынок!».
Согласно изначальному укладу,
Во двор собака выбежала с лаем.
Молодка, выйдя из дому одна,
За столб коня привязывает славно…
Дом чабана.
Год новый. К дастархану
Сноха подносит пищу неустанно,
В прозрачных банках пенится вино,
Искрясь слепящим блеском постоянно.
Ноздрями, нёбом ловим ароматы,
Мясные блюда нынче так богаты.
Двенадцать без пяти, пока сидим,
Никто на водку знатную не падок.
Всё в этом старом доме как и прежде,
Хозяйство мать Нават ведёт прилежно.
Туда-сюда все ходят по корпе.
Младенца ж ручки-ножки так прелестны.
Ребёнок этот — внучек старика,
Так каплями и полнится река.
Один птенец остался всем на благо
Из родового старого гнезда.
Одним ветвистым дубом был старик.
Родных его коварный рок постиг.
Без жалоб в путь отправился, без боли,
Прижав к себе родного внука лик.
Судьбы перенесенные невзгоды
Лишь укрепили старца дух, породу.
В том самом теплом доме старика,
Я помню, праздник встретил новогодний.
Дом тот же.
Та же горная теснина,
И жвачка завершилась у скотины.
— Пришёл же Новый год, старуха, эй,
Неси из бурдюка кумыс родимый.
Жизнь — не лиса гонимая напастью,
Сынок, веселье впереди и счастье.
Года, к которым не прилипла грязь,
Их лучше белым обмывать почаще.
Вот эта чаша — за народ наш скромный,
А эта — за благой наш край огромный,
Эту я пью за мать, хозяйку дома,
Ту — за сноху, родившую потомка!
А эту выпью за своё здоровье,
За окончанье сдачи поголовья.
Моя старуха, выпей за меня,
Ведь за тебя я выпил же с любовью!
Попьём, давай же!
Теперь договоримся и о важном,
Вот в этом доме будем вместе мы
Встречать ещё морозы не однажды.
Старик, сравнимый с резвым скакуном,
Теперь, бедняга, в землю погребён.
Нет старца, и кумыса тоже нет,
Вот пью вино, сижу теперь с дитём…
