Однако не к ней оказалось обращенным вожделение жреца!

Он шагнул к Садору и сорвал с него фуста. Тимандра с изумлением обнаружила, что на чреслах Сардора спереди нет никаких мужских признаков. Там виднелись только темные пятна, какие остаются после ожогов. Что с ним случилось, с несчастным?!

Тем временем Аитон рывком повернул Сардора к себе спиной – и припал к нему своими возбужденными чреслами.

Сардор испустил пронзительный, тонкий вопль… Похоже было, что это кричит женщина! Потом он только стонал, и это были стоны восторга. А Аитон двигался медленно, размеренно, и из рта его вылетали слова – немного заглушенные маской, но тяжелые, как расплавленное олово. Они обжигали слух Тимандры, девушка понимала, что это пророчество, она силилась все запомнить, однако перед ней вдруг начали появляться какие-то странные фигуры.

Прежде их не было в храме, и Тимандра сообразила, что ей являются вещие видения. Огромный бронзовый идол, изображающий человека с головой быка… исступленные крики жрецов, танцующих вокруг него, и другие крики – смертельной боли… Тимандра не хотела смотреть, но не могла избавиться от этого ужаса, пока не рухнула вновь на свое тело и не слилась с ним. Тогда сознание покинуло ее.

Крит, развалины Кнососа

Тимандра очнулась, когда рассвет едва забрезжил. Огляделась, все еще содрогаясь от воспоминаний…

Однако брачный покой Великой Богини и Диониса был пуст: ни Аитона, ни Сардора. Только в предрассветных тенях еще клубились смутные тени ночных видений.

Тимандра выскользнула из храма. Ей нужно было кому-то рассказать о случившемся, посоветоваться… но с кем? Самым мудрым человеком в округе считался Аитон, но его-то Тимандра меньше всего хотела сейчас видеть!

Поэтому она и пошла к колодцу, надеясь хоть возле могилы отца найти успокоение. А потом появилась белая лягушка…

Все, что происходило, и все, что видела и слышала, Тимандра торопливо, путаясь в словах, рассказала ей. Белая лягушка все это время неподвижно смотрела на нее своими блеклыми глазами, полуприкрытыми тяжелыми, сморщенными веками.

– Ты не отвечаешь… – простонала Тимандра. – Что мне теперь делать?

Лягушка издала какой-то хриплый звук – и внезапно ринулась вниз, с неожиданной ловкостью перепрыгивая с выступа на выступ. Еще мгновение Тимандра могла ее видеть, а потом лягушка скрылась в темноте, и теперь наверх доносились только тяжелые, шлепающие звуки ее прыжков.

Тимандра растерянно моргнула – и чуть не упала, ощутив, как на ее плечо опустилась чья-то рука. Она была вся, от кончиков ногтей, окрашена в золотистый цвет и матово светилась в солнечных лучах.

Девушка удивленно оглянулась.

Аитон! Лягушка услышала его шаги раньше Тимандры, потому и скрылась.

Сколько же времени Тимандра провела здесь, у колодца? День уже разгорелся, а она по-прежнему не знает, как поступить…

– Что ты здесь делаешь? – сердито проговорил Аитон. – Люди собрались и ждут пророчества.

Жрец был облачен в длинную и просторную белую хламиду, которая прикрывала его тело и спускалась до земли. А может быть, Тимандре только померещилась леопардовая шкура Диониса и бычья голова Минотавра? И все, что было потом? И вообще – вся минувшая ночь померещилась?

– Ты помнишь пророчество? – грозно спросил Аитон. – Или оно вылетело из твоей глупой головы?

– Помню, я все помню, – испуганно выдохнула Тимандра. – Я все скажу, скажу…

Они чуть не бегом вернулись к храму и вошли в него сбоку.

Еще издалека Тимандра расслышала гул голосов, а когда они с Аитоном появились на ступенях храма, она ужаснулась при виде целого моря голов. Хотя в этом не было ничего удивительного – ведь, чтобы услышать пророчество, собирались жители не только ее селения, но и люди со всей округи. Многие даже спускались с гор. Еще в давние времена – после легендарных землетрясений – некоторые из прибрежных жителей ушли к вершинам Дикты, да там они и обосновались навсегда. Но и они явились сейчас к храму Великой Богини. Их можно было узнать по изобилию роскошных меховых плащей (в горах куда холодней, чем на побережье, тем более по ночам, а кое-где и летом снег не тает!). Горцы обычно обувались не в сандалии, а в короткие мягкие меховые сапоги, которые не снимали даже в самую жару.

Сейчас они, как и все прочие, нетерпеливо переминались с ноги на ногу и выкликали:

– Пророчество! Пророчество!

Аитон резко вскинул руки, а потом очень медленно опустил их ладонями вниз. Повинуясь этому жесту, люди постепенно замолкали, и к тому мгновению, как руки Аитона повисли вдоль тела, на площади воцарилась такая тишина, что Тимандра отчетливо слышала, как тихонько позванивают под легким ветерком золотые пластины, нашитые на ее одежду.

– Говори! – приказал Аитон. – Скажи людям все, что открылось тебе священной ночью во время тайной встречи богов!

Жрец положил ей руку на плечо – как бы для того, чтобы подбодрить, – однако Тимандра ощутила, с какой силой вонзились его позолоченные ноги в ее тело. Боль заставила ее согнуться, а потом и опуститься на колени. Слезы нахлынули на глаза, и девушка не выговорила, а прорыдала пророчество, и люди, слушая ее дрожащий голос, содрогались и сами.

– Боги гневаются на критян, – начала Тимандра, в голове которой мигом ожили все слова, произнесенные ночью Аитоном. – Они открыли мне: то время, когда критяне позволяли женщине торжествовать над своими богами, должно уйти! Безвозвратно кануть в прошлое! Великая Богиня должна уступить свое место мужчинам, однако не тем бледным идолам, которых навязывают нам афиняне. Слишком долго Богиня отдавалась велеречивому и вечно хмельному Дионису. Ее истинный супруг никто иной, как Минотавр, и пред ним она готова склониться, ему готова покориться!

Площадь издала столь дружный и единый вздох, что можно было подумать, будто у всех собравшихся единая грудь. А Тимандра продолжала:

– Если бы Минотавр убил Тезея в Лабиринте, на Крите воцарилась бы власть, угодная нашим древним богам. Однако Ариадна, богиня-на-земле, предала брата, царство и всех критян ради чужака. Пора низвергнуть ту, кого она воплощала, и возвеличить истинное божество – земного быка, столь же могучего, как бык-Посейдон, колебатель морей! Приди же, Минотавр, владей нами, мы принадлежим тебе! – воскликнула Тимандра, почувствовав, что рука Эвклиона еще ниже пригибает ее к земле, так что ей приходилось сильней напрягать голос, чтобы все собравшиеся могли расслышать пророчество.

Коленопреклоненная, поверженная девушка, воплощавшая Великую Богиню, – это зрелище, очевидно, производило сильное впечатление, потому что собравшиеся послушно, хоть и нестройно заголосили:

– Приди же, Минотавр! – но тут же воцарилась тишина, а потом раздалось несколько потрясенных восклицаний.

Дети испуганно заплакали.

Чуть повернув голову, Тимандра увидела никого иного, как Сардора с его бледным нарумяненным лицом и старательно завитыми иссиня-черными волосами. Однако сейчас на нем была не фуста, а такое же одеяние, как у Аитона. В руках он держал ту же самую бычью голову, которую ночью надевал на себя жрец! Это при виде ее онемели люди…

Но их ждало куда более удивительное зрелища! Сардор с низким поклоном преподнес голову Аитону, и тот водрузил ее на себя, а потом сорвал свою хламиду – и предстал перед людьми обнаженный. Не только руки, но все тело его, и даже восставший фаллос, оказались вызолочены, так что он напоминал изваяние какого-то странного, чужого бога.

Вновь общий вопль вырвался у собравшихся, и все дружно рухнули на колени.

А Тимандра не отрываясь смотрела на Сардора, который склонился перед Аитоном, тая похотливую улыбку, игравшую на его губах.

И тут девушку словно бы стрела пронзила!

– Молох! Великий, возлюбленный Молох! – закричала она вне себя. – Вижу тебя! Молюсь тебе! Поклоняюсь тебе! Принадлежу тебе!

Сардор разогнулся и с изумлением уставился на нее. Ведь эти же самые слова выкрикнул он ночью…