– Тебе уже пятнадцать, это правда?

– Сегодня исполнилось, я так думаю, – прошептала Тимандра.

– Значит, ты вполне готова… готова служить в храме и даже воспринять пророчество бога.

Тимандра вытаращила глаза.

Время от времени девушек, достигших пятнадцатилетия, приглашали послужить в храме Диониса той ночью, когда он приходил поклониться Великой Богине, посвященным и жрецом которой он был.

Известно было, что Дионис вселялся в верховного жреца, а девушка отдавалась ему, чтобы выслушать пророчество бога, вдохновленного Великой Богиней. В прошлом году, впрочем, случилось так, что девушка оказалась неспособна услышать пророчество и наутро ничего не сообщила людям… Это был дурной знак, и никто потом не удивлялся, что земля плохо плодоносит, виноград гниет на цвету, а оливки рождаются сухими и сморщенными.

По обычаю возлюбленными бога всегда были истинные эллинки – высокие, белотелые, пышные, светлоглазые и золотоволосые. А она, Тимандра… она самая настоящая критянка: маленькая, худенькая, с ворохом вьющихся черных волос и зеркально-черными глазами. Она такая же, как все в этом селении. Она бедная сирота. За что выбрали ее?

В обведенных стимией глазах жреца мелькнуло холодное недоумение: почему эта малявка не падает ниц и не лобызает ему ноги в знак восторга и покорности?! И тем более неприятно, что это видит Сардор…

Наконец Тимандра, спохватившись, повалилась на колени, потянула к губам полу белоснежного жреческого одеяния.

Вдруг ей послышался легкий шорох за колонной храма. Покосилась туда, не разгибаясь, – и увидела чьи-то ноги в высоко зашнурованных сандалиях и край короткого, выше колен, темного гиматия.

Это был не один из храмовых жрецов – те носили только белые одеяния до самой земли. Это не мог быть и кто-то из крестьян – у незнакомца оказались слишком длинные и худые ноги для критянина; вдобавок, таких дорогих сандалий, украшенных множеством золотых пластинок и блестящих камней, никто здесь не смог бы себе позволить.

В то же мгновение незнакомец попятился и скрылся. Тимандра так и не успела его разглядеть.

– Слушай меня! – нетерпеливо одернул ее Аитон. – Ты еще не перед кем не развязала свой девичий пояс, надеюсь?

– Как можно, господин мой! – ужаснулась Тимандра. – Я ведь посвящена Великой Богине и должна ждать своего срока встретиться с Дионисом.

– Твой срок настал, – объявил Аитон. – Только вот в чем беда – Дионис не любит девственниц. Ему по душе буйные менады, искушенные в любовных утехах. Поэтому ты должна будешь прямо сейчас пойти к великому Фаллу и отдать ему свою первую кровь. Затем жрица поможет тебе исцелить боль, чтобы ночь ты была готова принять Диониса в лоно свое и услышать его вещий голос.

Аитон выдернул полу своего одеяния из судорожно сжавшейся руки Тимандры и удалился, и она медленно осела на пол, чуть живая от страха.

Отдать свою первую кровь Фаллу…

В прошлом году Мелия, прежняя возлюбленная Диониса, чуть не умерла, когда совокуплялась с Фаллу, чтобы приуготовить себя к священной встрече. Все лоно ее было разорвано, кровоточило, болело, она кричала и стонала во время встречи с богом… Очень может быть, именно поэтому она и не смогла расслышать его пророчеств.

В отличие от других девушек, отдававшихся Дионосу – а их хотели взять в жены самые привлекательные и зажиточные мужчины округи! – к Мелии никто не спешил посвататься. Считалось, что она принесла неурожай в село… Чтобы избавиться от проклятий, Мелия и ее мать перебрались на южный берег Крита, где у них была какая-то дальняя родня. Но куда податься Тимандре, если она окажется неспособной исполнить свое предназначение? За нее некому заступиться и искать приюта ей негде… Только и останется, что броситься в тот же колодец, где погиб отец!

И вдруг Тимандра вспомнила, как однажды долго рыдала от страха, провожая отца на промысел, а он строго запретил ей плакать и добавил:

– Твои слезы делают меня слабым, моя маленькая девочка. Плохо отправляться в путь, думая о том, что тебя ждет беда. Надо идти с надеждой на удачу! Поэтому никогда не думай о плохом, когда что-то начинаешь, – лучше призови на помощь Богиню!

Это воспоминание пришло очень вовремя. Тимандра склонила голову в знак покорности и почти беззвучно зашептала:

– Великая Богиня, мать и возлюбленная всего сущего, помоги мне пройти испытание и услышать пророчество! Ты знаешь, златогрудая, что моя жизнь с самого рождения была посвящена тебе, что мой отец служил твоему возвеличиванию, когда отправлялся в сокровищницы Лабиринта. Он отдан тебе в жертву… смилуйся же надо мной! Прими меня в руку свою!

И замерла, ожидая знака того, что Богиня услышала ее мольбу.

Многие в тяжелые минуты норовят воззвать к Владычице, но не всем она отзывается, не всем покровительствует. Порою она остается глуха к самым страстным мольбам, и тогда человеку остается только перебирать в уме все совершенные им поступки, которые могли бы прогневить покровительницу всего сущего и заставить ее отвернуться от него…

Тимандра ждала, затаив дыхание, сама не зная, какой знак ей должен быть подан, но внезапно ощутила, как ее смятенной душе стало легче. Почудилось, что ее прикрыли неким незримым покрывалом, которое отделило ее от всех бед и невзгод – и минувших, и грядущих. В ушах слегка шумело, и это было похоже на чей-то шепот. Тимандре словно бы внушали, что она пройдет все испытания – и чем тяжелей они будут, тем сильней станет она, а главное – она рано или поздно уверится, что это ей на пользу!

– Благодарю тебя, Великая Богиня, – прошептала Тимандра. – Не оставь меня и впредь.

С этими словами она поднялась и отправилась в покои Фаллу.

Это был совсем небольшой храм, устроенный в развалинах святилища, некогда гордо возвышавшегося на холме, но уничтоженного все тем же землетрясением, да так и не отстроенного заново. От былого великолепия остался только один небольшой зал, в центре которого стоял идол Фаллу.

Эллины называли его Приапом – сыном Гермеса и Афродиты, воплощавшим собой непомерную чувственность и постоянную готовность к соитию. О внешности Приапа мало кто что знал, да и кому была интересна эта внешность? Главное, что Приап обладал огромным и неутомимым фаллосом, изображения которых эллины ставили где могли, не только в храмах, но даже на кладбищах и в огородах, надеясь, что эта могучая жизненная сила охранит их от всяческих бед и несчастий. Приап не требовал себе никаких жертв, кроме безудержного и неутомимого блуда.

Однако совсем иначе почитали Фаллу на Крите. Прежде это вообще был тайный культ, не слишком-то угодный Великой Богине, недолюбливавшей мужчин.

Фаллу требовал себе в жертву первую кровь девственниц…

Это было божество, которое являлось сначала огромным и могучим, но со временем оно таяло и изнемогало, постепенно исчезая и сходя на нет. Идол Фаллу лепили из воска, и сначала был он таким огромным и толстым, что разрывал лона несчастных девственниц. Однако потом, после нескольких жертвоприношений, не единожды омытый девичьей кровью, а затем – теплой водой с корнем риза сапоуни [3] (это омовение совершали собственноручно жрицы Фаллу, которые и сами никогда не упускали случая с ним совокупиться, невзирая на его мощь и размер, называя это женским жертвоприношением), Фаллу изрядно уменьшался в размерах и становился не больше священного лоури или олисба (в Коринфе его называли лоури, а в Афинах – олисбом) – искусственного фаллоса, который непременно есть у всякой женщины, зарабатывающей на жизнь самым нехитрым и древним ремеслом. Впрочем, иные из замужних жен тоже держат эти игрушки для своих тайных игр и очень тщательно прячут их от мужей.

Может быть, мощь Фаллу во время его уменьшения и становилась не столь впечатляющей, зато девственница переносила соитие легче, испытывала куда меньше боли, а иногда даже и удовольствие могла получить. Бедняжке Мелии не повезло, она угодила на только что воздвигнутый Фаллу, но когда в тайный покой вошла сопровождаемая жрицей Тимандра, она вздохнула с облегчением: бог, видимо, уже истратил почти все свои силы и выглядел вполне безобидно.