В те далёкие годы трудовой народ отдыхал мало, зато трудился больше и как-то самоотверженней. Первого мая все отдыхали, а уже второго мая дружно отправлялись на свои рабочие места – строить коммунистическое завтра для Вексельбергов, Гусинских, Ходорковских, абрамовичей и прочих авенов–кохов, за что те и остались признательны до гроба нашему трудолюбивому и простодушному народу.

После первомайского «праздника» второго мая все возвращались в свой родной интернат. Сходив в школу и пообедав в интернате, старшая ребятня переодевалась и скопом через железнодорожные пути шла к Ильмень–озеру. Второго мая всё Ильменское озеро было покрыто ещё толстым слоем немного посеревшего льды. Только рядом с берегом лёд на 2–3 метра отходил вглубь озера. А у берега была обжигающая ладони вода. Ребята раздевались, загорали, бегали вдоль узкой водной глади, смеялись, веселились. Потом среди них обязательно определялся один, самый отчаянный (или самый дурной, если вам так угодно), который заходил в ледяную воду, окунался с головой, шумно плавал между небольших льдин и весело подзадоривал остальных пацанов:

– Ну, кто ко мне? Вода–то тёплая! – и пулей выскакивал из этой «тёплой» воды.

Потом его примеру следовали другие ребята, потом купание становилось всеобщим... Одним словом, интернатские безбашенники второго мая первыми открывали летний купальный сезон на Урале (В те времена не только бассейнов, но даже и крытых хоккейных коробок не было).

Самым удивительным после таких массовых купаний в ледяной воде было то, что потом никто и никогда не простывал. Серёжа естественно, тоже участвовал в этом веселящем душу мероприятии. Моржами их никто тогда не называл, все просто звали их «интернатской шпаной».

Иногда к их весёлой компании присоединялся и воспитатель Пётр Николаевич. Он спускался к берегу, аккуратно расстилал газетку, садился на неё, снимал пиджак и ботинки, и тоже наслаждался весенней погодой, внимательно поглядывая на веселящихся и плавающих среди льдин сорванцов. Скорее всего, он просто страховал их от всяких возможных неприятностей. Но в интернате подобрался закалённый народ: все умели плавать и особенно любили это делать в ледяной воде среди плавающих льдин.

Потом все шумной весёлой толпой через железнодорожные пути возвращались в интернат к уже ждавшему их ужину... Да, хорошее, беззаботное было время!

Пётр Николаевич был весьма своеобразной замечательной личностью. До прихода на работу в интернат он служил в милиции. О причинах его увольнения из органов поговаривали разное, но, как это часто бывает, толком никто ничего не знал.

Мы иногда (раньше) вскользь намекали, что в «органах» у нас служат в основном малоспособные к творческому труду полубездельники и проныры. Сейчас мы приносим всем сотрудникам свои искренние извинения... Интернатский воспитатель Пётр Николаевич был чрезвычайно талантливой личностью. Прежде всего, он был замечательным художником. Портреты современников, выполненные им, вызывали всеобщий ажиотаж и восхищение. Он любил рисовать портреты интернатских воспитанников (особенно младших) и просто дарил эти классические исполненные портреты родителям своих подопечных.

Чаще всего он занимался именно с младшими детьми, видимо, сомневаясь в возможности перевоспитать старших. Он же, Пётр Николаевич, был учителем рисования в школе.

Частенько он озадачивал старших ребят, выполнив одним движением на доске или листе бумаги окружность любого диаметра или квадрат. Сколько ни лазили вокруг этих фигур самые дотошные интернатские знатоки геометрии, никогда не смогли они найти хотя бы микронного отклонения от идеала.

Иногда шаловливая интернатская ребятня так увлекалась своими шумными и подвижными играми, что результатом этих игр оказывались разбитые лампочки или оконные стёкла.

Тогда Пётр Николаевич выстраивал младшую ребятню, проходил мимо рядов, пытливо заглядывая в глаза каждому малолетнему хулигану, а потом вдруг спрашивал:

–      Ну что, Саша, ты лампочку разбил? (или «Сознавайся, Риф, твоя работа?»).

После этого провинившийся «разбойник» выходил из строя, вытирал ладошкой сопли, и честно сознавался:

–      Да, я.

Старших ребят всегда поражало такое знание детской психологии и такая проницательность Петра Николаевича. Надо же: только заглянул в глаза и сразу определил преступника! А если посмотреть в глаза интернатским выпускникам? – Да у нас в тюремных бараках мест просто не хватит! – Но Пётр Николаевич старших ребят никогда не подвергал такой изощрённой пытке... А разбитые лампочки кто–то менял на новые, в оконные рамы вставлялись целые стёкла... и все оставались живы и невредимы (Когда Сергей Васильевич немного повзрослел и поближе познакомился с настоящим уголовным миром, он оценил «проницательность» Петра Николаевича несколько иначе: возможно, среди младших детей был у Петра Николаевича так называемый «стукачок», а вот среди старших закоренелых интернатских разбойников желающих сотрудничать с администрацией просто не нашлось... Но, может быть, Сергей Васильевич и ошибался).

Поговаривали также досужие интернатские сплетницы, что у Петра Николаевича был тайный роман с Тамарой Сергеевной. А что?... Действительно, была бы очень красивая пара... Но у нас на один настоящий тайный роман приходится десять вымышленных, а Серёжа никогда и не воспринимал всерьёз похотливую стрекотню интернатских сорок (Верить надо только тому, что видишь собственными глазами).

В интернатском коллективе была одна довольно жестокая традиция: у каждого «авторитетного» старшеклассника был свой «боец» из числа первоклассников. И частенько вечерами, когда интернатское начальство отправлялось по домам отдыхать, в мужской спальне передвигались койки и на освободившейся территории устраивались «профессиональные» бои между подопечными «авторитетных» бездельников. Многочисленная зрительская аудитория иногда пополнялась и старшими девочками, которые приходили посмотреть на «ратные подвиги» своих младших братьев, а потом – уже в качестве медсестёр – залечивать их боевые ранения.

Маленькие дети вообще–то многого не понимают, поэтому и дерутся как дикие звери. В общем, зрелище было: в цирк ходить не надо!

У Серёжи тоже был свой штатный боец: Риф, фаин и раин племянник. Обычный парнишка, но к удивлению всех интернатских «бойцов» и их «авторитетных» покровителей, после одного неудачного боя Серёжин подопечный буквально преобразился и стал легко одолевать всех своих соперников, одерживая одну за другой триумфальные победы над своими даже более крепкими на вид сверстниками. Все изумлялись его постоянным победам и завидовали Серёже, что ему достался такой крепкий боец (А делото было самое простое: наш хитроумный герой иногда, тайком от других, уводил Рифа в какое–нибудь тихое место и проводил с ним полноценные бойцовские тренировки. Увы, господа спортсмены! Никакого другого секрета великолепных побед в ринге просто не существует).

На своего непобедимого бойца Рифа Серёжа возложил также высокие и почётные обязанности защищать тех трёх девочек–первоклассниц, которые составляли компанию нашему герою за обеденным столом. Но поскольку эти девочки были красивыми девочками, их почти никогда и никто не обижал (У нас вообще не принято обижать красивых девочек, девушек и женщин. Зато остальные особи женского пола любят между собой называть их «куклами» и даже «дурами»).

Следующей осенью Серёжа пошёл уже в восьмой класс. Но на этот раз к нему присоединились ещё три ученика из их посёлка: Андрей Боровой, Коля Мишаков и Жора Неверов. Все они тоже поселились в интернате и начали учиться в шестом классе.

Коля Мишаков был высокий, флегматичный и, пожалуй, даже несколько неуклюжий парень. Он всего один раз оставался на второй год.

Зато Андрюха дважды получал почётное звание «второгодника» и был, следовательно, одного года рождения с нашим Серёжей. Андрюха тоже был высоким, длинноруким и длинноногим парнем, но крепким и задиристым. Его отец был заведующим поселковым гаражом. Жили Боровые в том же доме, что и родители Серёжи, и даже квартиры их были рядом на одной площадке.