Жар.

Влажность.

Твердость.

Боль настолько жестко отдавалась у меня в груди, что слезы практически выступали на моих глазах.

Затем боль.

Я отпрянул назад, когда острые зубы Нилы вонзились в мою нижнюю губу. Я прошелся языком по нежной израненной плоти. Она прокусила кожу.

Кровь.

Металлический привкус.

Жизнь.

Ее грудь приподнималась и опадала; ее глаза источали дикость и посылали предупреждения, которые сбивали с толку и противоречили друг другу. Она чувствовала все то же, что и я. Но она испытывала ненависть по отношению ко мне за это.

Слишком плохо. Мне было необходимо больше.

Я схватил ее, впечатался в ее тело и завладел ее ртом. Предлагая ей свою кровь, принуждая ее наслаждаться моей раной и приглашая ее разделить мою глубокую боль.

Она неистово извивалась и боролась, но под всепоглощающей яростью скрывалось все тоже обезображенное желание, которое превращало нас из врагов в нечто большее.

— Прекрати...— простонала она мне в рот, перед тем, когда мой язык закружился в всепоглощающем танце страсти, скрадывая ее гневные ругательства. В ее руках, чувствуя только жар и страсть, я мог притвориться, что жизнь была намного проще. Не было ни долгов, ни ссор, ни гребаных семей, ни ненависти, что испепеляла нас, сводя с ума от вожделения.

«Только мы.

Только это».

Наконец, Нила прекратила противостоять и поцеловала меня в ответ. Она дрожала всем телом в моих руках, ее руки одновременно отталкивали и притягивали меня ближе. Ее губы приоткрылись, чтобы вскрикнуть или умолять, но я заставил ее замолчать, сплетаясь сильнее с ее языком и углубляя поцелуй, который нес разрушение и жизнь одновременно.

Она боролась со мной.

Она поощряла меня.

Она чертовки ввела меня в замешательство.

Мой разум взревел, и инстинкт взял верх над здравым смыслом. Я вновь толкнулся, потираясь, изнывающим от желания ласк, членом, в поисках разрядки от уничтожающей жадности поглотить ее.

Ее спина выгнулась, когда я все сильнее и сильнее пригвождал ее телом к стене. Я хотел скользнуть в нее. Я хотел обладать каждой ее мыслью.

Боль взорвалась в моих яйцах

— Бл*дь! — мой желудок ухнул вниз, и мои внутренности скрутило, как если бы я испытывал желание вырвать. Отстранившись, я схватился за изнывающий от боли член, в попытке немного ослабить жгучую боль.

Она ударила меня коленом.

Сквозь оглушительную боль, я еле заметил, что Нила пресекла все дозволенные границы. Ее дыхание было рваным, щеки раскраснелись, и ее глаза мерцали странной смесью вожделения и ненависти.

— Не смей прикасаться ко мне, Джетро Хоук. Может, ты и был между моих ног. Может, ты и был в моем теле, но я никогда не позволю тебе пробраться в мою душу. Не сейчас.

Я издал шипение сквозь стиснутые зубы, покачиваясь на волнах жгучих мук. Я не мог стоять прямо.

Нила склонилась и прошептала мне на ухо.

— Может, у меня нет острых клыков, но у меня есть острое колено. — С бесконечной нежностью она откинула волосы с моего лба. Ее прикосновение было нежным, любящим, но под этим всем скрывалось уродливая правда.

Что-то было утрачено в ней.

Что-то, что привлекало меня в ней и внушало веру.

И снова моя проклятая семья уничтожила любую надежду найти спасение от разрушения с единственной женщиной, которая могла быть достаточно сильной, чтобы помочь мне.

Нила проговорила:

— Я не целую мужчин, которых нахожу омерзительными. Что бы ни произошло между нами ранее, все кончено.

Стискивая зубы, я вскрикнул:

— Молчать!

Она замерла.

Моя вспышка гнева прогремела сквозь нашу непрекращающуюся ругань, внося немного ясности.

— Не смей лгать мне. Ты позволишь мне войти в тебя. И ко всему прочему, ты позволишь мне обладать тобой. — Хватая ее запястье, я подтянул ее ближе к себе. — Ты сделаешь это, потому что у нас нет другого выбора. Ты уже находишься во мне. Ты что не понимаешь этого? Ты во мне. И будет достаточно честно, если я окажусь в тебе.

Тишина.

Тяжело дыша, я прорычал:

— Тебе прекрасно известно, насколько опасную игру мы ведем. Я не собираюсь принимать ответных мер на то, что ты сделала, но не смей провоцировать еще больше. И не смей говорить мне больше, что все кончено. — Прижимаясь носом к ее, я прошипел: — Потому что ничего не кончено.

Ее глаза вспыхнули.

— Поверь мне, все кончено. У меня нет совершенно никакого желания прикасаться к тебе, когда бы то ни было.

Мой гнев вспыхнул с новой силой от мысли, что она смеет отвергать меня еще больше из-за этого — чем бы это ни было. Я испробовал ее, я отказывался верить, что у нас все кончено.

Накрывая ладонью ее щеку, я пробормотал:

— Что имело место этим утром уже прошло, я покажу тебе, насколько ты ошибаешься. Я покажу тебе, насколько глубоко я пробрался тебе под кожу. Насколько мы вдвоем извращены. — Я прижался губами к ее скуле. — Ты хочешь одержать победу? А если я тебе скажу, что лучше будет проиграть? Что нам двоим лучше подчиниться и прекратить бороться за первенство.

Она заносчиво рассмеялась.

— Прекратить бороться? Это все, что нам остается. Разве ты не видишь этого? Если я не буду бороться с тобой — что же тогда мне остается делать? Мне что, смириться со всем этим, считая это нормальным?

— Да.

Она фыркнула, гнев отпечатался в ее чертах лица.

— Неадекватный, к тому же еще и сумасшедший, — толкнув меня, она буквально приказала. — Расскажи мне, зачем ты здесь, прежде чем я вновь ударю тебя по яйцам.

Боже, я хотел отхлестать ее.

Я хотел довести ее до точки, когда она сдастся, чтобы я мог трахнуть ее вновь. Моя кровь была словно лава, мой член был твердый как камень.

Пытаясь взять себя под контроль, я выплюнул:

— Я забыл закончить Первый Долг. Мой отец только что напомнил это.

Она вздрогнула.

— Разве я недостаточно заплатила его, монстр? Двадцать один удар плетью, в комплекте со шрамами, которые останутся на всю жизнь. Или он узнал, что ты не облил меня ледяной водой, прежде чем выпороть?

Недовольство волнами исходило от нее.

Как я мог управиться с ней вот такой? Такой воинственной?

— Независимо от того, что ты там обо мне думаешь. Я делаю все возможное, чтобы защитить тебя. Я сказал тебе, что у меня будут проблемы за непослушание. И у меня совсем нет желания объяснять правду.

Вопреки самой себе, часть ее гнева испарилась, оставляя в ее взгляде смирившуюся терпимость.

— Если не это... то что?

Я крепче сжал пальцы вокруг ее запястий. Я вздрогнул, когда что-то острое кольнуло в мой большой палец. Подняв повыше ее руки, я заметил, как блеснул металл сквозь ее черную водолазку.

— Это иголки в твоих рукавах?

Она попыталась отдернуть руки. Неудачно.

— Едва ли это безопасно, не думаешь?

Она смотрела на острые иголки, пока я вытаскивал их и складывал на столик.

Ее губы изогнулись.

— Профессиональная привычка. Удобно оставлять их здесь, когда я по колено в материале. — Ее черные глаза встретились с моими. — Осторожнее прикасайся ко мне, Джетро. Никогда не знаешь, вдруг иголка сможет заколоть тебя до смерти.

Я замер. Все, что она говорила, сочилось намеками и метафорами.

Холодок пробежался по моему позвоночнику.

— Ты начинаешь злить меня, мисс Уивер. Если б я не понимал все прекрасно, я бы принял это за угрозу.

— Может, тебе стоит.

— Может, тебе стоит сказать все прямо и покончить с этим.

— Ох, прости. Я думала, что уже сказала. Я ненавижу тебе. Ну как, достаточно прямо?

О. Господи. Эта женщина.

— Ты не ненавидишь меня.

Она фыркнула.

— Поверь мне, ненавижу.

— Ты даже не знаешь меня.

— Я знаю более чем достаточно, и мне не нравится то, что я знаю.

Мое сердце дрогнуло.

— Ты такая же, как они. Судишь, до конца не понимая меня. — В тот момент как слова вырвались, я запаниковал. Что за хрень?

Я сжал пальцы, желая обернуть их вокруг ее шеи и выдавить мои тайны из ее ушей. Она выбесила меня. Она не заслуживает понимать.