Взглянем на улицы Гонконга. В центре мы увидим очень респектабельных людей. Это и богатые мужчины, и красивые женщины. Краса и цвет Гонконга, и к ним у нас нет никаких претензий. Но оторви взгляд от освещенного центра, и загляни в любой из многочисленных проулков, и сразу нарвешься совсем на другую компанию. Вон кого-то насилуют, вон типичное ограбление подзагулявшей парочки. Тут встречаются самые мрачные и непривлекательные типы, и в таком количестве их можно встретить только в Гонконге. На такого посмотришь, и сразу хочется проверить бумажник. Хотя, подобные личности обитают не только в закоулках, иногда на них можно наткнуться и в культурном центре города. Ну, вот хотя бы эта подозрительная компания молодых людей неподалеку от консерватории. С первого взгляда понятно, кто они такие. Их восемь, всем не больше двадцати пяти, в грязных засаленных плащах и у одного в руках наточенный до бритвенной остроты нож. Он играет им в пальцах, как бы говоря прохожим: 'Лучше не подходите ко мне'. Эти люди похожи друг на друга, как клоны. У всех длинные немытые волосы, почему-то длиннющие плащи, что вышли из моды уже лет двадцать назад, на руках перчатки без пальцев и мрачные лица. Все курят одну сигарету за другой, и давайте хотя бы порадуемся, что это не 'травка'. Они донельзя худые, но видно, что подвижные, как расплавленный свинец. Если мы их мысленно разденем, наверняка обнаружим, что они покрыты мышцами, как профессиональные пловцы. Но у всех синяки под глазами, а сами глаза все время бегают и ищут кого-то. Один, по всей видимости, все-таки одурманен, потому что то и дело закрывает глаза, и друзья поддерживают его, чтобы не упал. Мимо проходят мужчины в дорогих костюмах и женщины невиданной красоты в великолепных вечерних платьях. Контраст между ними настолько огромен, что становится жаль молодых людей. Перед нами те, кто ушел по развитию вперед от остального общества, и те, кто безнадежно от него отстал. Люди, идущие в оперу, смотрят на них с легким презрением, но только не глаза в глаза. Богачи никогда не посмотрят никому из молодых людей в лицо, потому что слишком боятся за кошельки, наряд и здоровье. В конце концов, последнее не купишь ни за какие сокровища. А молодые люди ищут кого-то в толпе, но не находят.
Однако, несмотря на все вышесказанное, есть в Гонконге и достаточно приличные люди. Вот хотя бы один из них сидит в ложе оперы, и слушает прекрасную музыку. Сегодня дают Щелкунчика. Его глаза полузакрыты, он воскрешает в мыслях кадры из тысяч экранизаций этой истории. Зовут его весьма витиевато — Джон Уэйлон Джебедая Хасим аль Рамхан Кремер. Но обычно все величают его просто — Джон Кремер. Когда объявляют антракт, он идет на улицу, чтобы выкурить сигару. В помещении тоже есть место для курения, но ему нравится, чтобы на табачный дым накладывался противный запах выхлопных газов. Как только он вышел на улицу, кучка молодых людей вроде и не подала виду, но в действительности, стальные мышцы, скрываемые плащами, напряглись, а волчьи глаза выцепили мистера Кремера. Но тому — все равно. Он спокойно докурил сигару и выбросил ее в урну, но не попал. Какое дело этому изысканному во всех отношениях человеку до грязных оборванцев? Мистер Кремер одет в костюм от Прадо, на руке часы, стоимостью в два миллиона евро, прическа его делалась еще в Лондоне, откуда он прилетел сегодня утром, и стоила больше, чем весь наряд этих непривлекательных разбойников. На его лице презрительная улыбка застенчиво прячется под аккуратной 'испанкой', а темные глаза смотрят на мир, будто мистер Кремер его недавно купил. Он возвращается в оперу, чтобы дослушать Щелкунчика. Теперь могут себе позволить улыбнуться и молодые люди.
Опера закончилась, мистер Кремер выводит из здания красивую молодую даму и помогает сесть в лимузин. Ее зовут Жаклин, она из Парижа, и он планирует позднее зайти к ней в гости. Мистер Кремер не приехал в оперу на автомобиле, но лишь потому, что очень любит гулять пешком. До отеля, где он остановился, всего пятнадцать минут ходу, и он не может отказать себе в удовольствии пройтись до него, попыхивая очередной сигарой. В его руках трость из вишневого дерева, на голове шляпа, он, как и молодые люди, одет в плащ, вот только стоит тот гораздо больше, да и выглядит лучше. Он неспешно идет по чистым тротуарам, выстукивая тростью недавно слышанную музыку. Его настроение на высоте, и он не замечает восемь худых теней, следующих за ним на расстоянии. В их намерениях можно не сомневаться, и нам даже слегка жаль мистера Кремера, потому что его участь очевидна. А еще он, собираясь срезать расстояние, заворачивает в какой-то мрачный проулок. Хочется крикнуть ему: 'Мистер Кремер, осторожней, обернитесь!' — но, к сожалению, нам приходится оставаться в качестве наблюдателей.
Как только он скрывается за углом проулка, восемь молодых людей переходят на бешеный бег. На их лицах появился звериный оскал — жертва сама только что вырыла себе могилу. Гонконг имеет еще одно поразительное качество, тут можно идти по прекрасной улице, освященной тысячами фонарей, и, куда-нибудь завернув, оказаться в трущобах. Тот проулок, куда зашел мистер Кремер, вообще не освещается фонарями, но Гонконг настолько утонул в лучах Эдисона, что даже там можно разглядеть детали. Кремер идет и выкидывает сигару. Он явно не знает, что вскоре на него нападут. И вот в проулок влетают восемь парней. Они слегка запыхались, их отдышка явно оттого, что они много курят. Кремер по-прежнему их не замечает и они, стараясь двигаться тише, подбегают к нему на десяток метров. И все же не настолько Джон глух и ненаблюдателен, он, наконец, слышит звуки шагов и оборачивается. На его лице написана растерянность, и ребята, в доли секунды, берут мистера Кремера в кольцо. Он смотрит на них, в его темных глазах появляется легкое беспокойство, или даже страх. Он понимает, что сейчас будет.
Молодые люди достают оружие. Из-под плащей появляются донельзя странные вещи. Пятеро вытащили пять самых настоящих мечей, а трое пистолеты непонятной громоздкой конструкции. Пистолеты похожи на древние пистоли — такие же большие и, по всей видимости, однозарядные. Наверное, молодые грабители не столь удачливы, если не могут купить нормальное оружие. Все же в Гонконге это сделать — раз плюнуть, были бы деньги. И вот тут, в первый раз, молодые люди начинают нас удивлять по-настоящему.
— Стоять и не двигаться! Великая Инквизиция, — говорит тот, что недавно вертел в пальцах нож. Очевидно, он здесь самый старший.
— При попытке колдовства мы выстрелим тебе в ноги, — говорит другой парень.
Да они сумасшедшие! Какая инквизиция? Какое колдовство? Все-таки мы рано решили, что ребята не под кайфом.
— Простите, господа, но я не понимаю, о чем вы говорите, — сказал мистер Кремер. Его голос слегка дрожит от волнения, но у кого бы он ни дрожал?
— Гарри Гудини, вы обвиняетесь в колдовстве, — сказал первый парень. — Вы будете доставлены в Ватикан, где состоится суд, а потом будете преданы сожжению.
Да, в том, что парни безумны лично у меня не осталось никаких сомнений. А вот мистер Кремер, похоже, что-то понимает, по крайней мере, он тоже говорит странные вещи:
— А если меня признают невиновным?
— Этого не случится, — ответил второй парень твердо. — Сейчас я надену на тебя наручники, и если ты попытаешься что-нибудь выкинуть, мы подвергнем тебя пыткам. Ты все равно попадешь на костер. Нас слишком много и мы тебя легко заблокируем.
— Да, я и забыл, что люди Тома никогда не ошибаются, — промурлыкал мистер Кремер. Страх и волнение из его глаз удалились, как будто их и не было. — Вот только сейчас вы ошиблись, господа. Во-первых, ты ничего на меня не наденешь, во-вторых, вы меня не заблокируете, и, в-третьих, меня зовут не Гарри Гудини, а Джон Кремер.
Похоже, имя что-то означало для парней, так как страх теперь появился в их глазах. Три пистолета выстрелили, вот только мистера Кремера на месте уже нет. Он не увернулся, нет, — он просто исчез. Но через полсекунды, он появился за спиной у одного из парней и свернул ему шею. И все, чтобы исчезнуть опять и появиться за спиной следующего. И опять. В общем и целом он исчезал и появлялся восемь раз. Парни так и не поняли, что их убило. Вот, вроде стоишь себе с мечом, и вдруг из-за спины на щеки ложатся чьи-то сухие холодные ладони и поворачивают голову. Ты слышишь легкий хруст… и это, собственно, последнее, что ты слышишь.
