Пока братья обменивались сухими любезностями, Чарли внимательно рассмотрел Уильяма, а потом обратил взгляд на его бледного, скромно одетого путника. Это был совсем ещё мальчишка, младше Чарли, с живым, когда-то весёлым лицом и удивительными рыжими локонами, спускавшимися ниже лопаток. Он стоял, точно так же несмело рассматривая новых для себя людей, и в один момент взгляды омег встретились, и Чарли приветливо ему улыбнулся. Однако омега почему-то поспешил отвести глаза и не ответил на улыбку.

Одет он был в чёрные брюки и белую рубашку, скромно, как слуга. Граф не обращал на него ровным счётом никакого внимания, и юноша, кажется, был даже этому рад. Уильям только бросил, не оглядываясь «Это Доминик, мой секретарь», и после этого не упоминал Доминика до тех пор, пока не начали садиться за стол.

Теобальд, чей секретарь по известной причине всегда садился за стол с господами, хотел усадить и Доминика за завтрак, но Уильям отрезал, что прислуга не должна есть в столовой.

– Я нахожу неправильным также то, что твой секретарь имеет дерзость сидеть сейчас с нами. За этим столом не должно быть никого, кроме нас и твоего жениха.

Картер стиснул зубы, но с места не встал, зная, что Теобальд не позволит Уильяму распоряжаться им.

– Успокойся, Уилл. Ты прекрасно знаешь, что это наш брат.

– Выродок нашего отца мне не брат, – любезно улыбаясь ответил граф. – Изволь убрать челядь из-за стола.

– Нет. Он мне такой же брат, как ты, и я не вижу повода гнать его из-за стола. Уйдёт он – ты пойдёшь следом. Вы для меня равны.

Лицо Уильяма побледнело от ярости.

– Ты ставишь меня на одну ногу с ублюдком? Меня, графа, со своим секретарём? Сыном уборщика? Как ты смеешь оскорблять меня в доме моих родителей?

– Это дом и моих родителей тоже. И, кстати, мой дом. Ты оскорбляешь моего друга и брата в моём присутствии. Пожалуйста, не делай этого, – Теобальд был совершенно спокоен и говорил ровным тоном в противовес сдерживаемому бешенству близнеца. Картер посмотрел на брата с благодарностью.

– Что же, Теобальд, ты считаешь себя в праве указывать мне, что и как говорить, что делать? После стольких лет я приехал к тебе, надеясь наладить отношения, как и положено братьям, а ты предпочитаешь меня незаконному сыну нашего отца? Из-за него готов окончательно разрушить отношения со мной?

– Я рад тебе. Рад, что ты приехал мириться. Но если это так, веди себя достойно. Оскорблять человека, который не сделал тебе ничего дурного, низко. Картер не виноват в том, кто он. И не тебе судить нашего отца. Так если ты хочешь наладить со мной отношения, знай, что Картер никуда не денется и всегда будет мне другом. Тебе придётся мириться с этим.

– Что же… – Уильям поджал губы. – Смирюсь. Я приехал, потому что… Тео, мы не молодеем. У меня нет никого, кроме тебя. Я не хочу умереть в одиночестве. Всё-таки, мы братья. Я хочу попытаться ещё раз.

Чарли внимательно наблюдал за Уильямом. Гримаса ярости сменилась на его лице печалью и раскаянием, и омега улыбнулся: может, у этого человека не всё ещё потеряно. Может, он и правда сможет перебороть свою гордость, зависть, презрение к тем, кто слабее, страх перед теми, кто сильнее. Может, он сможет найти способ помириться с братьями, снова обретёт дом и семью.

Задумавшись, Чарли не заметил, как завтрак прошёл. Все начали подниматься из-за стола, и омега опомнился только когда Теобальд подал ему руку. Уильям попросил брата показать ему поместье, и все отправились на улицу. Граф Ратленд не отреагировал на то, что Картер поехал с ними, но по его лицу было видно, что он недоволен компанией.

Пока слуги седлали коней, господа прогуливались по прилегающей к дому липовой аллее, Уильям всё улыбался, всё вздыхал, так что Картер не удержался и посоветовал ему сдерживать дыхание, чтобы не лопнуть. Граф взвился, но Теобальд с дружеской улыбкой попросил его не реагировать на комментарии острого на язык брата.

Чарли шёл под руку с женихом, и тот второй рукой придерживал его маленькую ладонь, поглаживая большим пальцем. Теобальд вёл скучную светскую беседу с братом, и омега заскучал, однако правила приличия не позволяли ему покинуть гостя. Вскоре подали лошадей, и компания поскакала по широким дорогам поместья среди кущ цветов, среди душистых кустарников, прудов и фонтанов. В душе Уильяма и правда кольнули детские воспоминания: он помнил каждый камень, каждый поворот, и теперь, отвергнутый, покинувший отчий дом, он с грустью вспоминал времена своего детства, когда его любили. Когда он ещё не понимал, как жестоко обделила его судьба, за пять минут определившая всю его жизнь.

Чарли внимательно, но незаметно наблюдал за близнецом жениха, пытаясь абстрагироваться от тех нелестных характеристик, что дали ему Теобальд и Картер. Он видел молодого красивого мужчину, который всюду видел обидчиков и оскорбителей, не доверял никому, даже собственным братьям, и всё время пытался продемонстрировать свою власть над теми, кто ниже его по статусу. Для чуткого омеги не составило труда понять, что перед ним человек, обиженный жизнью, и Чарли проникся состраданием к своему будущему деверю.

Однако прогулка грозила растянуться надолго, а Чарли хотел навестить овдовевшего Джереми. Наездники уже осмотрели прилегающие к поместью земли и собирались выехать за яблоневый сад, и Чарли тронул жениха за локоть, прося остановиться.

– Тео, позвольте мне отлучиться. Я рад бы сопровождать вас и вашего брата в прогулке, но меня беспокоит состояние Джереми, только что понёсшего такую тяжкую утрату. Я бы хотел побыть с ним и поддержать его, если вы не против.

– Да, конечно, мой дорогой, – Теобальд ласково улыбнулся омеге и прижал к губам его тёплую ладонь в кружевной перчатке. – Я восхищаюсь вашей добротой. Езжайте и передайте дворецкому, чтобы нас ждали к обеду.

Чарли улыбнулся, развернул коня и двинулся в сторону дома, подставляя лицо под ласковые лучи солнца. Липовая аллея благоухала цветами, прохладный ветерок трепал собранные в причёску волосы, конь двигался мягко и послушно, так что Чарли почти не приходилось пользоваться поводьями, и, тем более, шпорами. Добравшись до дома, омега спешился, быстро переоделся у себя в комнате в домашний простенький костюм и направился в помещения для слуг. По пути ему встретился огненно-рыжий омега, спутник графа. Он несмело выглядывал из приоткрытой двери и пристально смотрел на Чарльза, будто поджидал его. Чарли остановился и улыбнулся.

– Вы что-то хотели?

– Я? – не понял мальчик. Он не привык, чтобы к нему обращались на «вы».

– Да, вы так смотрите на меня. Вам что-то нужно?

– Прошу прощения, мой господин, вы не могли бы уделить мне минуту? Пока мой хозяин гуляет, я могу говорить.

– Да, разумеется, – Чарли вошёл в его комнату. – Что вам угодно?

– Я хотел поговорить с вами о графе, сэр. Точнее, попросить вас о помощи.

– Вы его секретарь?

– Не совсем так, – замялся юноша. – То есть, совсем не так. Я не нанимался к нему в слуги, и он…, – омега глубоко вдохнул, прежде чем сказать унизительные для себя слова, – он держит меня при себе силой. Я пытался сбежать, но у меня не получилось. Я хотел попросить… если это возможно… я…

– Что это? – Чарли всё время разговора присматривался к тонкой шее собеседника. То, что он изначально принял за причудливую тень, оказалось синяком. Он уже знал, что от крепких поцелуев на коже выступают пятнышки, но это было огромное лилово-чёрное пятно, которое невозможно было скрыть воротом рубашки. Отодвинув ткань подальше, Чарли в ужасе рассматривал след от болезненного укуса, вокруг которого расползся синяк. – Он… он вас…

– Да, – прошептал юноша.

– Какой мерзавец, – не веря собственным глазам выдавил Чарли. – Как он может? Негодяй! Мне говорили, что он плохой человек, но я не хотел верить… Теперь придётся. Как вы попали к нему? И как вас зовут?

– Я Доминик, мой господин. А как я попал к нему – история длинная и не интересная. Я просто хотел попросить вас, если это возможно, оставить меня здесь. Я крестьянин, вырос в деревне, я привык к труду. Я сделаю всё, что мне прикажут, только не отдавайте меня графу.