Сакура была сейчас беззащитна перед болезнью, что набросилась на неё, будто дикий зверь. Девушка напоминала невинную лань, и её нужно было непременно спасти. Более того… так хотелось подержать её за руку в спокойной обстановке, почувствовать такую знакомую нежность кожи её ладони… не выдержав, Саске вскочил, поднявшись с места, и вышел из своего кабинета, рывком закрывая его. В больнице было практически пусто: медсёстры только сновали туда-сюда, да и по пути встретилась парочка хирургов, рассуждающих о том, когда закончится их смена. Они всё пытались выпытать у Саске, как его пациентка, да только Учиха даже не остановился: с обеспокоенным видом, держа в руках планшет с анализами девушки, мужчина направился на пятый этаж быстрым шагом.
Сейчас его меньше всего волновало то, что подумает о нём персонал больницы, когда он, даже не здороваясь, пролетал мимо каждого так стремительно, что за ним следом развевался белый халат. Важно было узнать, как там Сакура… боже, ну почему это случилось именно с ней? Почему не с кем-нибудь другим? Почему, например, не пострадала какая-нибудь часто выпивающая девушка, которая не заботится о своём ребёнке, а сдала его в детский дом? Почему сбило именно эту примерную мать и порядочную девушку? Да, Саске сейчас размышлял кощунственно по отношению к людям, но почему он должен думать иначе, учитывая то, что пострадала его возлюбленная? Когда она придёт в себя, нужно непременно сказать ей об этом…
Путь до палаты показался ему слишком длинным. Даже когда они поднимались с третьего этажа — а Саске шёл с четвертого, где находился его кабинет, — дорога не казалась такой продолжительной, как сейчас. Тяжело вздохнув, он остановился возле нужной палаты. Пятьсот двадцать восемь. До чего же роковое число… теперь, наверное, будет преследовать его до конца жизни, если Сакура так и не придёт в себя. Такой расклад вещей был вполне возможен, и Саске больше всего на свете боялся это допустить. Если это случится… он не сможет себе простить. Нет. Никогда. Никогда он больше не сможет после этого посмотреть в глаза своему сыну.
Однако Юки об этом сейчас даже не думал — малыш крепко спал, положив голову на колени Ино, приоткрыв губки и принявшись сопеть, когда Саске проходил мимо. Слегка улыбнувшись, Учиха наклонил голову набок: его маленькая копия то и дело хмурила брови, морщила носик и тут же зажмуривалась. Может быть, этому ангелу снятся плохие сны? Саске был в этом уверен: конечно, после таких потрясений поле с ромашками вряд ли посетит его сновидения.
Но мужчина не стал долго задерживаться. Он зашёл в палату, снова с щелчком открыв дверь и с таким же щелчком закрыв её. К этому пищанию всех приспособлений, которые показывали состояние Сакуры и поддерживали её здоровье, хирург привык: это было не в новинку, такие стоят чуть ли не в каждой палате. Он не обратил на них внимания, и для Саске, как для врача со стажем, здесь царила полная тишина.
Сакура так и лежала на койке, даже не сдвинувшись с места за всё это время. Губы были так же приоткрыты и немного пересохли… однако было видно, что она дышала. Волосы разметались по подушке, а одна рука вытянута вдоль тела. Только пальцы еле заметно подрагивали от той боли, которую она внутренне чувствовала, но из-за глубокого сна выразить не могла. Ресницы то и дело заметно подрагивали: казалось, на них опустилась дымка такого сильного сна, из которого её ничто вывести не в состоянии. Она казалась такой больной, такой маленькой, такой страдающей, такой… несчастной. На её бледном лице было выражение умиротворения и вместе с тем безысходности. Оно не выражало практически ничего, кроме боли. Что-то было в нём такое… знакомое, родное, тёплое. Веснушки на её щеках даже немного померкли — Сакура была не такой цветущей, как раньше. Но от этого её красота нисколечко не убавилась: девушка была такой по-холодному прекрасной. Она напоминала Снежную королеву из той самой сказки: бледная кожа, еле заметные розоватые тени на верхних веках, абсолютная тишина. Разве что, её сердце оставалось таким же добрым и горячим, как и раньше.
- Ну, как ты? - Саске с жалостью посмотрел на неё, опустившись рядом на стул, подвинувшись чуть ближе. - И угораздило же тебя. Вот, наш сын принёс тебе рисунок, - взяв рисунок Юки, которые его заинтересовал, мужчина только горько улыбнулся, покачав головой и с немым укором посмотрев на девушку: - А ты даже не хочешь посмотреть. Хотя тебе бы меня сейчас укорять, а не мне тебя.
Слегка покачав головой, он отложил рисунок: такое банальное, но такое милое и приятное изображение цветочков для мамы. Именно в этой ситуации оно растрогало Учиху. Слегка склонив голову набок, мужчина улыбнулся, переведя короткий взгляд на свободную руку Сакуры. Девушка так и не двигалась. Интересно, имела ли она представление о том, что Саске здесь? Наверное, даже и не задумывалась… должно быть, она и не предполагала о том, что Саске оперировал её и пытался спасти её жизнь.
Пытался… какое точное слово для отображения работы Учихи именно в этой ситуации. Он корил самого себя за то, что она сейчас спала: Сакура должна была открыть глаза, должна была проснуться, должна была… но нет. Ресницы всё так же еле заметно подрагивают, но не так, как у человека, готовящегося проснуться и потереть глаза, прогоняя последние остатки сна. Мужчина осторожно взял её ладонь в свою, широкую и сильную. Она тёплая… такая тёплая, как и раньше. Приятная, даже немного горячая с внутренней стороны. Её хотелось ласкать кончиками пальцев, как привык это делать Учиха, — но она ничего не почувствует. Прикосновение к ней вызывало настолько сильные чувства, что Учиха готов был расплакаться и сам, никому больше не показывая свои рвущиеся наружу слёзы.
Она такая хрупкая, такая маленькая, такая беззащитная перед всей этой агонией, что атаковала её так внезапно… не может так быть, что кто-то там наверху возьмёт и заберёт у него и Юки, и Сакуру. Нет, нет, он не позволит это сделать. Ни за что. Она не достанется никому, кроме Учихи. Он готов был долго, до самого её пробуждения держать её за руку. Сейчас была только одна цель: разбудить её как можно скорее. Ему казалось, что они с ней вдвоём в этом сыром мире. Нет никаких других пациентов, есть только она, обездвижено лежащая перед ним и не шевелящая даже рукой.
- Ну, и чего ты взялась спать? - нахмурившись, Саске произнёс это с неким укором, понимая, что голос его становится хриплым.
Никакого ответа на его вопрос. Та же гнетущая тишина и пиканье дурацких аппаратов.
- Поднимайся, Сакура, - разглядывая её, он опустил глаза на ладонь. - Давай же, проснись.
К тыльной стороне ладони он прикоснулся лбом, опустив голову окончательно. Это придавало ему неких сил, пусть Сакура и понятия не имела о том, что Саске здесь. Он так отвык от ощущения, когда она касалась его волос, играла с ними, гладила, перебирала кончиками пальцев и тут же заливисто смеялась… а иногда, в особом порыве страсти, зарывалась в них так глубоко, что почти царапала кожу головы ногтями, срываясь на громкие стоны и прижимая его влажную от пота голову к себе. Как он привык, когда она в такие моменты зарывалась в его волосы, источавшие запах пота после очередной ночи и мужского шампуня, носом…
- Ты нужна здесь, а не в другом месте, - он поднял чёрные глаза, с надеждой посмотрев на неё: - Прости меня, моя девочка.
Пальцы мужчины тут же сжали женскую ладонь, и он как будто специально старался сделать ей больно, надеясь, что она проснётся от ощущения боли. Это был такой проверенный метод, что Саске понадеялся на него, как на последнюю надежду… но нет. Она снова не открыла глаз, так и продолжая спать. За что ему это всё?! Что такого в жизни сделал Саске, что всевышний так решил над ним посмеяться? Нет, нет, пусть возьмёт всё, что угодно, но только не забирает Сакуру у него. Пусть отберёт у Саске зрение, голос, возможность ходить, парализует его — всё, что угодно, только пусть не отнимает Сакуру.
- Ну проснись, пожалуйста, моя маленькая, - пухлые мужские губы принялись целовать постепенно холодеющие пальцы, и от этого хотелось разрыдаться — она ни в коем случае не должна остыть, нет… - Я люблю тебя.
