- Да мне только в радость, – Май улыбнулся, вспомнив, как в первый раз после долгого сна Грасс осторожно вложил сына в его руки. Маленькое личико, нос-кнопка, крохотные ручки-пальчики… Май не плакал, когда потерял семью: огонь словно высушил все непролитые слезы. А вот тогда, заглянув в голубые глазенки… расплакался. Слишком много эмоций было. Слишком много счастья. Грасс отругал его тогда, но Маю было все равно. Он держал на руках сына, и больше ничто не имело значение. Теперь ему есть ради кого жить.

- Ну-ка глянь, что там за шум, никак Дозор вернулся, – приглушенно произнес старик, и Май вскинулся, прислушиваясь. Сердце заколотилось, и Маю пришлось сделать усилие, чтобы услышать что-то, кроме шума в ушах. Негромкое ржание, лязг металла и смех. В последнюю секунду вспомнив о капюшоне, Май прошел до двери и, приоткрыв ее, осторожно выглянул. Дозор… Заснеженные плащи, тяжело дышащие лошади… Хлев был слишком далеко от крепостных врат, чтобы разглядеть получше, но сомнений не было. Это действительно вернулись дозорные. Улыбнувшись про себя, Май тихо прикрыл дверь и вернулся к старику.

- Вы правы. Дозор вернулся.

- Вот и хорошо, а то конюшня почти пустая, – Старик вышел из тени, держа маленькую корзинку, бережно прикрытую тряпицей. – Вот молочко для твоего маленького. – Он покачал головой с неожиданно теплой улыбкой. – Надо же, я и подумать не мог, что когда-нибудь в Хай-Когоне малыш появится. Сюда приходят одиночки, которым нечего терять или которым больше незачем жить.

- Спасибо, - с чувством отозвался Май, принимая корзинку, в которой позвякивали бутылочки. Он много вопросов хотел задать старику, но не осмелился. Здесь у каждого своя история, а от хорошей жизни в Хай-Когон не приходят. Уважение к чужим тайнам и прошлому – одно из правил крепости, и жители соблюдали его.

- Да беги уж, - старик добродушно усмехнулся. – Заждался, поди, сынок-то.

- Спасибо! – Май, поддавшись неожиданному порыву, чмокнул его в морщинистую щеку и, подавляя желание действительно побежать, торопливо вышел из теплого хлева на мороз. Помялся немного, издалека глядя на радостных дозорных, а потом, вздохнув, просеменил к двери в жилую башню. Поднялся по винтовой лестнице, подождал за углом, пока стихнут голоса и шум шагов, а потом рискнул высунуться: попадаться на глаза дозорным в первый же день их возвращения он не собирался. Грасс называл их «чумными», а лекарь знал, о чем говорил.

Перехватив корзинку поудобнее и стиснув пальцы, он вышел в коридор и заторопился, насколько позволяла боль. Когда до его комнатки осталось всего два пролета и один поворот, Май выдохнул облегченно, но раздавшийся за спиной голос заставил его оцепенеть.

- Май?! – полный удивления и неверия, он показался смутно знакомым и почему-то… страшным.

Май развернулся и сдавленно охнул, заглянув в синие глаза. Красивые глаза.

- Вы… - взгляд заметался по лицу, фигуре… Двойной крест на лбу. И серая одежда. Но ведь тогда…

- Ты что тут делаешь? Ты преследуешь меня? – мужчина шагнул к нему, и Май шарахнулся назад.

- Нет!

- Тогда почему ты здесь?

- Я… - Май растерялся, вскинулся и в корзинке тоненько звякнули бутылочки. – Мне нужно идти, – он развернулся, чуть не взвыв от боли, и поспешил к своей комнате, молясь всем богам о помощи. Но те, как всегда, не услышали его.

- Стой! – окрик за спиной только подстегнул Мая. Пожалуйста, ну пожалуйста… Еще один поворот и все.

Дверь он захлопнул перед самым лицом мужчины. Засов успел задвинуть в последнюю секунду.

- Открой! – дверь содрогнулась от сильного удара, и Май инстинктивно отступил назад, судорожно размышляя, что делать. Соседей у него не было, здесь его никто не услышит и не поможет. – Я всего лишь хочу поговорить!

Май кинул отчаянный взгляд на спящего сына и решился. Отодвинул засов, распахнул дверь и, оттолкнув стоящего на пороге мужчину, вышел, прикрыв дверь за своей спиной.

- Говори, – сердце билось, как сумасшедшее. Май до сих пор помнил запах, которым словно пропиталось все его тело.

- Что ты тут делаешь? – а теперь его обладатель стоял перед ним, требуя ответа.

- Живу, – Май отвел взгляд, чтобы не увидеть снова того отвращения, которое однажды уже видел. – Меня подобрали и привезли сюда дозорные после того, как на мой дом напали мародеры, – и ни капли лжи. – Я не знал, что ты – из их числа, – наверное, он проявлял неуважение, но называть на «вы» отца собственного ребенка – Маю казалось это смешным. – Я даже не знаю, как тебя зовут.

- Раят, – мужчина нахмурился, собираясь что-то еще сказать, и застыл, услышав очень тихий детский плач. Май оцепенел сначала, а потом дернулся назад в комнату. Распахнув дверь, чуть не упал, зацепившись за порог, но удержался на ногах и подошел к импровизированной кроватке.

- Ну что ты, маленький, - заворковал, с улыбкой глядя на сына и беря его на руки. – Ну, не плачь. Сейчас я тебя покормлю… - он развернулся и, не удержавшись, фыркнул, заметив откровенно ошарашенное лицо Раята. – Дверь закрой, а то дует.

Тот бездумно выполнил указание, а потом, сморгнув, осторожно спросил:

- Это твой?

- И твой, – Май достал одну из бутылочек, проверил температуру и, присев на край кровати, принялся кормить сына, с нежной улыбкой глядя на тонкое личико.

- Ты лжешь, - без особой твердости, скорее растерянно произнес Раят и шагнул вперед, не спуская взгляда с малыша.

- Я не собираюсь требовать от тебя что-то, – Май смотрел на него исподлобья. – Я сам о нем позабочусь. Но он твой. У него… твои глаза.

- Он? – одними губами спросил Раят, делая еще шаг и опускаясь на одно колено на пол. И что-то такое было на его лице…

- Мальчик, – Еле слышно произнес Май. – Иллия.

Раят с зачарованным видом коснулся кончиком пальца нежной щечки.

- Мой… сын?

Май обжег его взглядом.

- Твой, – Май опустил глаза. И не увидел, как исказилось вдруг лицо Раята от испуга.

- Нет! Он не мой! – он взвился с пола, отшатнулся к двери. – Не мой, слышишь!

Глаза Мая мгновенно потемнели от ярости.

- Убирайся, – исчез застенчивый и мягкий юноша, уступив место кому-то другому, полному ярости. – Я благодарен тебе за сына, но ничего больше не прошу. Уходи. Просто уходи, – Май кричал шепотом, боясь испугать малыша, но больше всего хотелось заорать во весь голос, чтобы выплеснуть боль. Пусть он никогда не мечтал встретиться вновь, но… - Уходи.

- Май…

- Уходи! – тот вскинулся и потревоженный его громким голосом ребенок заплакал. Май облил Раята яростным взглядом, и тот поспешил удалиться, осторожно прикрыв за собой дверь.

Май выдохнул судорожно, укачивая малыша, и зашептал, сглатывая непрошеные слезы:

- Все хорошо, малыш. Все у нас с тобой будет хорошо. Ты только мое солнышко, я тебя никому не отдам.

…Он просидел в комнате до самого вечера. Прежде кажущаяся такой уютной и теплой, крепость теперь словно давила на плечи своими каменными сводами. Пылал ожог на лице, и Май то и дело бездумно касался его леденеющими пальцами. Утихла боль от обидных слов, но теперь поселилась в сердце глухая тоска и злость, когда пришло понимание. У дозорных не может быть семьи, они не имеют права иметь детей. И если откроется правда об отце Иллии, Раят больше не будет воином Дозора. Ненавидеть бы… Но только горечь на языке. Не его променял Раят на серые одежды и золото. Сына.

Стук в дверь был таким тихим, что сначала Май даже не понял, что это за звук. Но когда он повторился, лишь немного громче прежнего, Май, стараясь ступать как можно тише, подошел к двери, прислушиваясь. Но все, что он уловил – это тонкий, смутно знакомый запах. Но не Раят. Май отодвинул засов, распахнул дверь и замер, утонув в лучащихся необидным любопытством и теплом глазах.

- Привет, – на лице Павла лежала тень усталости и, кажется, даже морщинки стали глубже. Но он улыбался.

- Здравствуйте, – дыхание перехватило, и Май даже растерялся от неожиданности.

- Как ты? – Павел окинул его быстрым взглядом, и в его глазах появилась улыбка. – Грасс не солгал, и ты теперь отец.