Вот перешедши чрез мост Кокушкин,
Опершись жопой о гранит,
Сам Александр Сергеевич Пушкин
С мосье Онегиным стоит.
Не удостоивая взглядом
Твердыню власти роковой,
Он к крепости стал гордо задом:
Не плюй в колодезь, милый мой!
Пупок чернеет сквозь рубашку,
Наружу титька – милый вид!
Татьяна мнёт в руке бумажку
Зане живот у ней болит:
Она затем поутру встала
При бледных месяца лучах
И на подтирку изорвала
Конечно «Невский альманах».
Автопортрет с Онегиным на набережной Невы: автоиллюстрация к гл. 1 романа «Евгений Онегин». Помета под рисунком: «1 хорош. 2 должен быть опершися на гранит. 3. лодка, 4. Крепость Петропавловская». В письме к Л. С. Пушкину. ПД, № 1261, л. 34. Нег. № 7612. 1824 г., начало ноября. Библиографические записки, 1858, т. 1, № 4 (рисунок воспроизведен на листе без пагинации, после столбца 128; публикация С. А. Соболевского); Либрович, 1890, с. 37 (воспр.), 35, 36, 38; Эфрос, 1945, с. 57 (воспр.), 98, 100; Томашевский, 1962, с. 324, примеч. 2; Цявловская, 1980, с. 352 (воспр.), 351, 355, 441.
От всенощной
Написано ещё в лицейскую бытность Пушкина в период с 1814-го по май 1817 года. Впервые стихотворение было опубликовано И.И. Пущиным в восьмом номере альманаха «Анатея» в 1859. Автограф неизвестен, однако сохранилось две копии: копия Пущина и копия в тетради княгини Н.А. Долгоруковой. В своих «Записках о Пушкине» лицейский друг поэта Пущин так рассказал историю возникновения этого стихотворения: «Сидели мы с Пушкиным однажды вечером в библиотеке у открытого окна. Народ выходил из церкви от всенощной; в толпе я заметил старушку, которая о чем-то горячо с жестами рассуждала с молодой девушкой, очень хорошенькой. Среди болтовни я говорю Пушкину, что любопытно бы знать, о чём так горячатся они, о чём так спорят, идя от молитвы? Он почти не обратил внимания на мои слова, всмотрелся, однако, в указанную мною чету и на другой день встретил меня стихами: «От всенощной вечор идя домой…» (и т. д.). «Вот что ты заставил меня написать, любезный друг», – сказал он, видя, что я несколько призадумался, выслушав его стихи, в которых поразило меня окончание. В эту минуту подошёл к нам Кайданов (лицейский профессор исторических наук), мы собирались в его класс. Пушкин и ему прочёл свой рассказ. Кайданов взял его за ухо и тихонько сказал ему: «Не советую вам, Пушкин, заниматься такой поэзией, особенно кому-нибудь сообщать её». Пушкин, надо сказать, последовал совету, но Пущина так позабавила и эта история, и само стихотворение, что он опубликовал его.
От всенощной вечор идя домой,
Антипьевна с Марфушкою бранилась;
Антипьевна отменно горячилась.
«Постой, – кричит, – управлюсь я с тобой;
Ты думаешь, что я уж и забыла
Ту ночь, когда, забравшись в уголок,
Ты с крестником Ванюшкою шалила?
Постой, о всём узнает муженёк!»
– Тебе ль грозить! – Марфушка отвечает:
Ванюша – что? Ведь он ещё дитя;
А сват Трофим, который у тебя
И день, и ночь? Весь город это знает.
Молчи ж, кума: и ты, как я, грешна,
А всякого словами разобидишь;
В чужой пизде соломинку ты видишь,
А у себя не видишь и бревна.
Поэмы
Гаврилиада
Поэма «Гаврилиада» написана на Святой неделе апреля 1821 года в Кишиневе. Вскоре Пушкин написал и отправил копии своим друзьям, и к 1826 году произведение было уже известно.
Вяземский называл её «прекрасной шалостью». «Гаврилиада» оказалась настолько демонической и скандальной, что её авторство не все готовы были признать за Пушкиным. Пушкин, сам Пушкин опустился до осмеяния Девы Марии, архангела и всей христианской веры! Сложность ситуации была связана ещё и с тем, что всю жизнь и сам поэт открещивался от авторства.
Из-за преследования Пушкина цензурой сохранился только собственноручный отрывок плана.
«…На листе № 28 тетради № 2365, среди грудящихся друг на друге рисунков – женских профилей, силуэтов и портрета Гёте – значатся несколько изобличающих слов: «Святой дух призывает Гавриила, открывает ему свою любовь и производит в сводники. Гавриил влюблен. (Это вычеркнуто.) Сатана и Мария»[14].
К концу жизни поэт принял меры по уничтожению всех известных ему списков (писем с упоминаниями, копий), и до нас поэма дошла большей частью по испорченным спискам.
В поэму заложен недвусмысленный политический подтекст – критика самодержавия. Именно царская власть использовала в качестве средства против свободомыслия религию, мистику и суеверия. «Переосмысленный» рассказ о благовещении и библейское предание о грехопадении являются подражанием Вольтеру и его антирелигиозным произведениям («Орлеанская девственница»), отмечено и влияние Парни («Война богов» и «Потерянный рай»), из которого поэт заимствовал стихотворный размер и некоторые эпизоды. В 1828 году «богомерзкое» творение попало в руки петербургского митрополита по доносу штабс-капитана Митькова, который читал эту поэму вслух. Дело передали в следственную комиссию, и протекало оно под непосредственным контролем Николая I, когда же вызвали самого Пушкина, он отрекся от текста, заявив, что поэму эту он видел ещё в лицее, переписал её, но впоследствии сжёг. Поднялся громкий скандал, возбудили дело: Александру Сергеевичу вменялось богохульство, оскорбление религии, и всё могло закончиться новой ссылкой. Мистическим образом произошло некое объяснение с царем, в результате которого поэт был «прощён». Пушкин написал письмо на имя Николая I, которое было передано ему нераспечатанным – считается, что в нём содержалось признание. Скорее всего, «прощение» было связано с какими-то серьёзными обстоятельствами.
Пушкин писал Вяземскому: «Мне навязалась на шею преглупая шутка. До правительства дошла наконец «Гаврилиада»; приписывают её мне; донесли на меня, и я, вероятно, отвечу за чужие проказы, если кн. Дмитрий Горчаков не явится с того света отстаивать права на свою собственность. Это да будет между нами». По указанию Бенкендорфа всю корреспонденцию читала полиция, о чём Пушкин знал, поэтому, запутывая следы, поэт писал Вяземскому о якобы авторстве Горчакова, но по иронии судьбы именно у Вяземского и хранился оригинал поэмы.