Довольно долго она заставляла себя вникнуть в смысл прочитанного и в конце концов убедилась, что это бесцельно. Мысли ее были очень далеки от электротехники и подъемных кранов.

Она сказала Любе: «Не будем, говорить об этом». А может быть, надо было говорить. Люба — единственный здесь близкий ей человек. И только она может помочь ей разобраться и понять самой, что происходит с ней… Никогда еще не была она в таком странном, таком нелепом состоянии… Словно она потеряла самое себя. С почти физической болью ощущала она пустоту в душе. И самое пугающее было то, что у нее не было никаких желаний и стремлений.

Даже так давно взлелеянная мысль о настоящей работе, то, что недавно казалось главной целью жизни, теперь забылось, потускнело, осознавалось только умозрительно, рассудочно и потому уже не радовало и даже не утешало.

Тяжелее и тревожнее всего было то, что она, казалось, разучилась мечтать…Порой она завидовала Наде, завидовала безмятежной бездумности ее существования. Желания и ощущения Нади были, может быть, и примитивны, но зато понятны и просты.

Уставать и мерзнуть на работе — плохо, согреться, отдохнуть, отоспаться — хорошо. Проголодаться — плохо, поесть сытно и вкусно — хорошо. Сидеть одной и скучать — плохо, сбегать на танцы или в кино, перемигнуться и пофлиртовать с подходящим парнем—хорошо. Плохое и хорошее закономерно чередовалось в жизни, и так как по этой несложной схеме за плохим всегда следовало хорошее, то и плохое становилось всего только ступенькой к хорошему, и в общем-то все было хорошо. Можно было жить и радоваться… Но разве у нее, Наташи, не было всякий день или не могло быть и этих маленьких горестей и этих простых, доступных каждому радостей бытия? Почему же ей этого мало? Почему ей все время чего-то недостает?

— Ты сорок минут читаешь одну страницу,— сказала Люба. Она сидела на кровати, поджав ноги, и вышивала крестом.

Наташа вздрогнула и перевернула страницу. Аркадий в первый раз осмелился не подчиниться Ляпину.

— Не стану я воровать! — сказал Аркадий и опасливо отодвинулся подальше от бригадира.

В обогревалке, кроме них, никого не было. Но Ляпин даже как будто и не рассердился.

— Дурак,— лениво сказал Ляпин.— Кто тебя заставляет воровать? Подойди и возьми пару пакетов.

Взрывники все уйдут на льдину. А старика я выманю из палатки.

— Не буду! — повторил Аркадий. Ляпин резко шагнул к нему. Аркадий попятился и сжался, как бы ожидая удара.

— Не бойсь. Не стану руки марать,— процедил Ляпин.— Все вы только с дерьма пенки снимать, а на дело нет вас. Слушай и запоминай! Когда старик останется в палатке один, подойдешь и вызовешь его.

— Куда?

— На кудыкину гору. Придумай, сбрехни чего-нибудь. И задержи, пока не свистну. Понятно?

— Понятно, только…

— Раз понятно, пошли! Нельзя упускать такой случай. Когда еще в другой раз ночью взрывчатку привезут?

Ляпин произнес это рассудительно, деловым тоном, и Аркадий решился спросить:

— Зачем взрывчатка?

— Батю твоего подорвать хочу.

— Нет, верно?

— Рыбаки заказывали. Рыбу глушить.

Аркадий вспомнил осетров, тайменей, которых Ляпин привозил от какого-то Пахомыча, и успокоился. Тем более что ему самому отводилась второстепенная и безопасная роль. Если Ляпин и попадется, то его не выдаст. Это не в его стиле.

И Аркадий следом за Ляпиным вышел из обогревалки.На ущелье надвинулась морозная январская ночь. Звезды пригоршнями лежали на черных береговых скалах. Густую темноту, обступившую со всех сторон -ледяное поле, раздвигали конусы света, падающие от лампочек, покачивающихся на столбах. Возле палатки взрывников горела особенно яркая лампа, и Аркадий подумал, что Ляпин мало выгадал, затеяв провести свою операцию «под покровом ночной темноты».

Они притаились в тени за штабелем бруса. Отсюда хорошо была видна палатка взрывников. Ляпин про себя считал выходящих из палатки.

— Все,— сказал он, когда вышел четвертый. Выждал, пока тот скроется в темноте, и ткнул Аркадия в плечо.— Иди!

С неприятным чувством человека, не умеющего плавать и вынужденного переходить вброд незнакомую реку, Аркадий подошел к палатке взрывников. Бригадир Черемных был там один.

— Иван Васильевич, вас к телефону зовут! — крикнул Аркадий, не заходя в палатку.

Черемных высунул голову и, хмурясь от бьющего в лицо ветра, недоверчиво оглядел Аркадия.

— Кто зовет?

— Не знаю,— сказал Аркадий, отступая в тень,— со склада или с автобазы. Просили побыстрее.

Черемных выключил свет в палатке, опустил и застегнул клапан и пошел за Аркадием. Тропка в диспетчерскую тянулась вдоль вереницы столбов осветительной сети, и длинные тени то обгоняли идущих, то прятались за спины, и казалось, что их вместе с поземкой передувает с места на место резкий низовой ветер.

Аркадий шел быстро, опасаясь, что Черемных станет снова допытываться, кто и зачем вызывает его к телефону. Как он будет вывертываться, если старик догадается справиться на коммутаторе и узнает, что никто вообще не звонил в диспетчерскую, Аркадий еще не придумал.

Но им не пришлось дойти до диспетчерской..

Внезапно погасли все огни на льду, и плотная вязкая тьма захлестнула идущих. Аркадий оглянулся, опасаясь, что Черемных наткнется на него, но, когда глаза немного свыклись с темнотой, увидел, что тот быстро убегает назад.

— Иван Васильевич, куда же вы?.. Что сказать им, Иван Васильевич? — крикнул он изо всей силы, рассчитывая, что, может быть, Ляпин услышит крик и поймет его.

Надо было свистнуть. Но тогда Черемных догадается, с какой целью его вызывали. И Аркадий окликнул еще раз и, вконец перетрусивший, побежал к ряжу, где работала его бригада.

Черемных подоспел к палатке как раз в тот момент, когда Ляпин выходил из нее. Увидев бригадира взрывников, он метнулся в сторону, но Черемных схватил его за руку с силой, какую нельзя было предполагать в нем, и остановил.

— Пусти, падла. Убью! — замахнулся Ляпин.

— Не убьешь, себя пожалеешь,— спокойно и зло сказал: Черемных.— Выкладывай взрывчатку!

Ляпин не пошевелился. — Выкладывай, говорю! А то людей кликну!

— Давай, давай,— сказал Ляпин и ощерился в злобной усмешке.— Зови. Кто тебе, предателю Родины, поверит? Стукач с Колымы!

— Колымой не попрекай,— глухо сказал Черемных,— вместе там были. Что я был, знают все. А про тебя один я знаю.

— Заткнись! — прохрипел Ляпин, - Не пугай! Коротка здесь твоя медвежья лапа. - Много знаешь! — с угрозой сказал Ляпин.— Завяжи покрепче, пока не просыпал. Тебе такая память ни к чему!

Черемных как будто не слышал его угрозы.

— Клади взрывчатку! — строго сказал он.— И больше к этой палатке не подходи.

— Подавись, сука! — выкрикнул Ляпин и, достав из-за пазухи два цилиндрических пакета, швырнул их на лед. И, уходя, кинул через плечо:—А что я сказал, запомни.

Черемных подобрал пакеты и унес в палатку.

В темноте никто из плотников, рубивших ряж, не заметил отсутствия Ляпина. И когда дежурные электрики нашли обрыв и, соединив провода, дали свет, бригадир уже бегал вокруг ряжа и поторапливал плотников, призывая наверстывать потерянное время. Аркадий старался не показываться на глаза бригадиру. Но тот его разыскал и отвел в сторону.

Заслонив Аркадия своей широкой спиной, он коротким ударом хлестнул его по лицу.

— Почему отпустил старика?

— Темно было, я не заметил…— оправдывался Аркадий.

— Даже свистнуть не мог, недоносок! С работы пойдем вместе. Дело есть. Да смотри у меня! Еще раз сдрейфишь, пеняй на себя!

С какой, бы радостью Аркадий ударил или, еще лучше, плюнул прямо в ненавистные ему наглые глаза Ляпина! Но он не сделал ни того, ни другого. Пугливо оглянувшись — не видел ли кто его позора, он невнятно пробормотал что-то и поспешил к ряжу, чтобы затеряться среди работающих людей.

Он был бессилен противиться Ляпину. Тот умело прибрал его к рукам. Началось с малого. Заканчивался первый месяц его работы в бригаде Ляпина., Мастер, закрывая наряд, производил обмеры, определяя объем работы, выполненной бригадой. Аркадий помогал ему. Мастера вызвали в контору участка. Он доверил Аркадию закончить обмер и заполнить наряд.