И одарила Аркадия ласковой улыбкой. Но тут же забыла о нем и все внимание устремила на нового гостя.

Вадим, которого с непривычки первая же рюмка оглушила, встречая ее влажный взгляд, хмурился и отводил глаза в сторону. Но она словно не замечала этого, снова и снова обращалась к нему с вопросами, старательно подбавляла ему на тарелку закуски: то кусочек янтарно-желтого копченого омуля — отведайте нашей сибирской рыбки,— то колбасы — колбаска не очень, да уж чем богаты, тем и рады,— то порезанное мелкими ломтиками сало — закусывайте, закусывайте, наверно, с дороги и не кушали еще.

И когда тянулась через стол, прогибалась в поясе так, что розовая шерстяная с короткими рукавами кофточка туго обтягивала полные груди.

Ляпин невозмутимо наблюдал за ее стараниями, и только изредка по квадратному его лицу пробегала жесткая.усмешка. Он по обыкновению говорил мало, преимущественно прибаутками, отпуская их по ходу дела.

Наливая по второй, приговаривал: «Первую не закусывают», наливая по третьей: «Бог троицу любит», по четвертой: «На четырех углах дом стоит».

Аркадий, успевший уверить себя, что Неля к нему неравнодушна, был задет ее непостоянством и не мог решить, как же ему теперь держаться. Убить ли ее своим равнодушием или прямо дать ей понять всю недостойность ее поведения? И он то с безразличной усмешкой пытался заговаривать с Ляпиным, то бросал на сидевшую напротив Нелю негодующие взгляды.

Но она совершенно не обращала на него внимания, и в конце концов он возненавидел этого курчавого, как баран, Вадима, которого черти принесли неизвестно откуда и неизвестно зачем.

А Вадиму было плохо.. Комната со всем, что находилось в ней, уже покачивалась в его глазах с боку на бок. Он плохо слышал, что ему говорила склонившаяся над ним Неля, и костенеющим языком, невпопад отвечал на ее игривые шутки. То и дело подступало противное ощущение тошноты.

— В кулаке пять пальцев,— громогласно произнес Ляпин, снова наполняя рюмки.

Вадим с дрожью посмотрел на рюмку, налитую вровень с. краями. Отвращение пересилило боязнь показаться смешным.

— Нет, я не могу… не буду я больше…—с трудом выговорил Вадим,— мне надо в общежитие… там неудобно… могут заметить.

Ляпин захохотал:

— Стеснительный парень! Заметить могут! Ладно уж, не дадим в обиду, выручим!.. Ты, Аркашка, тоже дошел?

Аркадий презрительно хмыкнул.

— Ну, давай расхожую, на дорожку. И топай к маме. А этого дружка сердешного придется здесь уложить.

Аркадий выпил и с шумом отставил стул, встал.

— Куда вы так рано, Аркашенька?— совсем натурально огорчилась Неля.

— Надо мне в клуб. Ждут, там меня,— небрежно ответил Аркадий и, забыв попрощаться, пошел к двери, стараясь держаться прямо и ступать как можно тверже.

Наташа вошла с авоськой, туго набитой свертками, банками, коробками. Эту неделю она дежурная по комнате.

— Девчонки! — еще в дверях воскликнула она.— Я купила отличные консервы — фасоль с мясом!

— С мясом — это хорошо,— отозвалась Надя,— а фасоль — это не очень.

— Тебе она купила мясо с фасолью,— засмеялась Люба.

— И вот что, девочки,— продолжала Наташа, выкладывая на стол покупки,— раз уж мне дали выходной в воскресенье, мы все вместе пойдем погуляем. День чудесный, теплынь, солнце! А скоро зима, тогда и носу не высунешь.

— Толково! — поддержала Люба.

— Интерес гулять одним! — возразила Надя.

— Дома сидеть интереснее?

— Мне постираться надо,— решительно сказала Надя.

— Постираешь завтра,— попыталась уговорить ее Наташа.

— Завтра я досыта с бревнами накачаюсь. Это не билетики отрывать.

— Заплакала! — сердито сказала Люба и, как всегда, попыталась примирить разногласия:— Стирай, пока Наташа обед готовит. А после обеда пойдем гулять.

День действительно был изумительный. На небе ни облачка. Но солнце уже не летнее, жаркое, а осеннее, мягкое и застенчивое. Неподвижно застыли высокие сосны, не шелохнется ни одна ветка. Утренний иней растворился в прозрачном воздухе, пропитанном свежей, но нисколько не зябкой прохладой. И только ледок на застывших лужицах, хрустя под ногами, напоминал о близкой зиме.

— А у нас еще совсем тепло,— вздохнула Надя.

— Да, у нас тепло,— повторила Наташа и тоже вздохнула.

— Замерзли, бедные,— посочувствовала-Люба.— Так ли уж тепло, не знаю, а дождь наверняка моросит, и грязюка везде.

— Хватит агитировать! — оборвала ее Надя.— Ехала бы на Северный полюс. Там дождя не бывает. Круглый год сухо.

— Надо будет, и ты поедешь,— спокойно сказала Люба.

Теперь уже Наташа постаралась притушить спор.

— Куда пойдем, девочки?

— Куда глаза глядят,— буркнула Надя. Наташа словно не заметила ее реплики.

— Пойдемте на скалу. Мы давно там не были.

Из-за угла навстречу им вышли двое. Наташа сразу узнала их. Это они несколько дней назад вели спор в автобусе о том, что важнее — наука или искусство. Наташа часто мысленно возвращалась к их разговору и каждый раз находила новые и все более веские доказательства правоты Николая. (Она запомнила, как звали парня с проницательными серыми глазами, который вступился за нее и так сердечно ей улыбнулся.) И сейчас Наташа подумала, как было бы хорошо, если бы они были знакомы и можно было идти вместе с ними и продолжать тот интересный спор.

Они тоже, по-видимому, узнали Наташу. Товарищ Николая, шедший впереди, небрежно коснулся рукой козырька кепки, из-под которой выбивалась волнистая золотая прядь, и отрывисто бросил:

— Привет!

Николай пристально посмотрел на Наташу, но ничего не сказал и посторонился, уступая подругам дорогу.

Через несколько шагов Надя оглянулась и прыснула:

— Стоит! Загляделся!

Наташе очень хотелось оборвать ее, но она промолчала.На краю скалы росли две небольшие косматые сосенки. Наташа прислонилась к темному шершавому стволу. Внизу блестела вызолоченная солнцем река. Наташа знала, что у подножия скалы по узкой террасе проложена дорога. Но сверху дороги не было видно; казалось, отвесная скала уходит в воду, и это создавало ощущение неизмеримой глубины. Отсюда, с двухсотметровой высоты, не были различимы ни рябь волн, ни завихрения струй, поверхность реки блестела, как отполированный металл. Лавина воды, сжатая нависшими над ней скалами, ныряла в ущелье, будто зверь, в прыжке выгнувший спину. Издалека доносило гудящий рокот порога, но казалось, что это здесь глухо рычит река, озлобленно и неукротимо круша сдавившие ее каменные кручи.

Притихшая и потрясенная, стояла Наташа. За ее спиной переговаривались о чем-то Надя и Люба. Наташа не слышала их.Немыслимой и даже кощунственной представлялась дерзость людей, подступавших к реке… Но ведь это будет!.. Она знала, что будет. Она даже видела в фойе клуба картину.

На картине все выглядело удивительно просто. Серая плотина, похожая на ларь со скошенной передней стенкой, втиснулась между коричневыми скалами. За ней покоилось плоское синее море, отделенное голубой полосой от клубящихся белых облаков. По гребню плотины были расставлены с равными интервалами игрушечные красные автобусы. Они, наверно, двигались, но на картине этого не было заметно.

Наташа долго стояла перед картиной и слышала, как хвалили художника за то, что он совершенно правильно изобразил будущую гидростанцию. Наверно, это так и было. Но только на полотне все выглядело уж очень просто. А может быть, все уже сделанное, уже осуществленное всегда кажется простым? Может быть, когда станция будет построена, она, Наташа Дубенко, сама увидит, что художник был прав?.. Может быть… Но сейчас она с этим не согласна… Впрочем, это несущественно, согласна она или не согласна. Не она строит станцию. Она продает билеты в автобусе… Надя дернула ее за рукав.

— Ужинать тебе сюда принести или домой придешь?

Наташа посмотрела на нее отсутствующим взглядом, потом, очнувшись, улыбнулась и сказала:

— Пойдемте.

— Теперь куда, еще?

Наташа даже удивилась ненужности вопроса.