— И не только зиму,— многозначительно подчеркнул Набатов.

Перевалов строго сдвинул крутые темные брови.

— А тут не к чему хитрить,— сказал он резко.— Соберем коммунистов, утвердим план штурма и в открытую, с развернутым знаменем…

Набатов остановил его:

— И коммунистов соберем и знамя развернем, все в свое время. А пока выдержим характер. Плетью обуха не перешибешь,

— Это кто же плеть и кто обух?

— Не горячись,— сказал Набатов.—Если министр запретит, ты первый обязан будешь взять меня за руку. На такое дело надо идти с горячим сердцем и холодной головой. О руках не говорю, руки у нас чистые. Тактика наша предельно ясна. Подготовить силы и с ходу форсировать реку. Захватить плацдарм. А когда будем в котловане, оттуда нас никто не вышибет. Отобьем любую атаку.— Он немного помолчал, как бы давая Перевалову возразить, и закончил:— Потому и разговариваем без Евгения Адамовича.

Николай Звягин слушал спор затаив дыхание. Только теперь полностью раскрылся ему смысл задуманного дела, и только теперь по-настоящему понял он, какое доверие оказал ему Набатов. Он чувствовал себя в неоплатном долгу и со всей щедростью молодой души готов был отдать все силы, чтобы помочь этому человеку в его борьбе и работе. И он: с тревогой смотрел на строгое лицо секретаря парткома.

— Так!—сказал, наконец, Перевалов.— Подпольный партком действует! Заговорщики!

Набатов словно не заметил горечи в ого голосе.

— Скажем по-другому,—заметил Набатов.— Инициатива снизу. Инициатива масс!

Но Перевалов не шагнул ему навстречу.

— Слушай, Семен Александрович,—сказал Набатов,— может быть, я действительно поспешил? Пришел к тебе, когда у меня,— он положил руку на кипу чертежей,—на вооружении одна бумага.

Перевалов дернулся, как будто его ударили.

— Другому бы я этих слов не простил. А если бы ты пришел ко мне не сейчас, а потом — со всем своим вооружением,— и тебе бы не простил! — И, как бы пересиливая самого себя, сказал: — Вижу, что ты прав. И потому мне больно. Понимаешь, больно! Но это все слова, а нам дело делать. На то поставлены.

— На тяжелую работу вам нельзя. Я вам приготовила справку.

Наташа с испугом посмотрела на белый листок в руках врача.

— А как же…— нерешительно выговорила она,— мне сказали: через месяц направят в бригаду бетонщиков.

— Теперь не направят!

У Наташи на глазах навернулись слезы. «Нервы,—подумалось врачу.— Беда с этими девчонками,. Зачем их только берут на стройку!»

— Если вам не предоставят легкой работы,— сказала она Наташе,— немедленно обратитесь в больницу. И как бы вы себя ни чувствовали, через месяц покажитесь мне. И не забывайте, вам надо очень беречься. Это просто чудо, что так все обошлось.

Вечером в женском общежитии № 11 было всеобщее ликование. В маленькую, узкую, как ученический пенал, комнату, где жили втроем, Наташа, Люба Броднева и Надя Курочкина, набилась вся бригада. И почти никто не пришел без гостинца. На столе грудами лежали конфеты-подушечки, розовые пряники и развесное печенье. Были и такие солидные приношения, как колбаса и сыр.

— Девчонки! — воскликнула Надя Курочкина, высокая и очень полная девушка, что еще более подчеркивалось плотно облегающим трикотажным платьем сиреневого цвета.— Девчонки! У нас прямо именинный стол! Факт! Давайте отпразднуем Наташино явление! Я сейчас…

Но тут в дверь просунулась вихрастая голова.

— Надя, выдь на минутку.

Надя всплеснула руками и выскочила за дверь.

Девчата сразу притихли и насторожились. Слышно стало, как в коридоре Надя торопливо оправдывалась:

— Ой, Сереженька, никак, никак не могу. Ну разве я знала, ну разве я знала… И билеты взял! Ой, как жалко! Нет, нет, никак не могу. Иди один…

— Надька-то молодец! — шепнула Люба Наташе, и обе понимающе переглянулись.

Надя быстро возвратилась и, чтобы не услышать любопытствующих вопросов или сочувственных замечаний, сразу вернулась к прерванному разго-. вору.

— Я сейчас в магазин сбегаю. Нина, пошли со мной. А ты, Ленка, беги в угловую комнату за гитарой. Выпьем красненького и потанцуем.

И закружилась с неожиданным при ее дородности проворством.

Девчата засмеялись:

— Тебе одной тут места не хватит.

— Дверь откроем, в коридоре плясать будем,— не сдавалась Надя,— песни петь станем. Ну, разворачивайтесь тут. Я побегла.

Девчата, смеясь и препираясь, принялись хлопотать у стола.

Наташа тоже улыбалась и даже смеялась вместе со всеми, но это было скорее отражением улыбок и смеха ее обрадованных и действительно веселых подруг.

— Наташка, не раскисай,— сказала ей Люба, улучив минуту, когда возле них никого не было,— и чего ты нос повесила? Подумаешь, месяц, велика беда. Не дадут легкой работы — и не надо. Месяц на мою зарплату проживем.

— А если не на месяц, а навсегда?

— Да ну тебя! — рассердилась Люба.— Была нужда тоску на себя нагонять! — И тут же спросила с опаской: — А вино-то можно тебе пить? Что врач сказал?

Наташа не могла не улыбнуться.

— Ничего не сказал.

— Значит, можно.

— За меня Надежда потрудится,— сказала Наташа.

На другой день Наташа с утра пошла в отдел кадров.

— На стройке легких работ нет,— строго сказала женщина в очках, сидевшая у стола под табличкой «Инспектор».— Не конфетная фабрика.

— Куда же мне теперь? — спросила Наташа.

— По закону вы имеете право на расторжение договора, с оплатой обратного проезда,— пояснила женщина в очках,

— Мне не расторжение, а работу надо. Работать приехала, не кататься.

— Как знаете, девушка. Другие бы радовались на вашем месте.

Глаза у Наташи потемнели.

— Чему радоваться! Что чуть на тот свет не угодила?

— Что к маменьке отправляем,— резко ответила женщина.— Вот чему.

— Мне нужно работу,— внятно, с расстановкой повторила Наташа.

Женщина пристально посмотрела на нее поверх очков.

— Ох, девушка, девушка,— она покачала головой,— тебе дело говорят, а ты на рожон лезешь. Давай справку. Зайди завтра, может, чего найдется.

Но и завтра ничего не нашлось.

— Походи сама по участкам. Найдешь подходящее место, дадим направление,— сказала женщина в очках и вернула Наташе справку.

Через три дня Наташа пришла в комитет комсомола.

— Садись,— сказал секретарь комитета,— я сейчас,— и снова уткнул веснушчатое лицо в разбросанные по всему столу бумаги и раскрытые книги.

Он готовился к докладу на слете молодежных бригад. Слет сегодня вечером, а доклад еще не готов.

Совсем некстати пришла эта девчонка. Он принял Наташу за школьницу. Но у Саши Долгушина, так звали секретаря комитета — незыблемое правило: пришел человек — узнай, что ему надо, не ссылайся на. занятость.

Саша Долгушин искал нужную до зарезу цитату. Он был близорук и читал, низко склонив голову. Длинные, пшеничного цвета волосы свешивались, закрывая лицо, и, когда он перелистывал страницы, казалось, что перелистывает их не пальцами, а длинным, тонким носом.

Наконец Саша Долгушин отыскал нужную цитату, выписал ее и вспомнил, что его ждут.

— Выкладывай, что у тебя.

Наташа стала рассказывать. _Но, видимо, рассказывала очень подробно: ей хотелось, чтобы секретарь комитета правильно ее понял. И он действительно понимающе кивал ей головой, но в то же время косил глазом в свои бумаги.

— Безобразие!—сказал он, когда Наташа закончила.— Ужас, сколько у нас еще бюрократизма! Они обязаны помочь тебе и отправить обратно за счет строительства. Я сейчас позвоню начальнику отдела кадров.

— Да вы же ничего не поняли! — возмутилась

Наташа.

Саша Долгушин смутился и виновато заморгал глазами.

— Я прошу, чтобы мне дали работу, а меня с этой справкой нигде не берут.— Наташа подала ему злополучную справку.— Я все участки обошла.

— Ясно,— сказал Саша Долгушин, прочитав справку.— Вот что. Тебя, наверное, завтраками уже. не раз кормили. Но сегодня и я ничего не смогу.— Он снова виновато улыбнулся.— Приходи завтра в это же время. Обещаю, ты получишь работу.