© А. Мефодиев, 2010

© «ПринтДизайн», оригинал-макет, оформление, 2010 г.

Лидия Лощатая, финдиректор кинокартины «На грани возможного», упрашивала режиссера Буркина дать ее пасынку хоть какую-нибудь роль.

– Яков Михайлович, ну что Вам стоит? Попробуйте мальчика!

Мальчику, между тем, было двадцать шесть лет от роду, и он предпринимал отчаянные попытки окончить литературный институт. Обучение давалось ему нелегко. Не единожды его собирались отчислять. Трижды приходилось оформлять академический отпуск. Звали его Юрой.

– Оставьте, Лидия Павловна, ведь сколько раз пробовали, – отмахиваясь от нее как от надоедливой мухи, говорил Яков Михайлович, – он же у вас как деревянный.

– А Вы, Яков Михайлович, дайте ему роль водителя главаря банды. Картины все равно не испортит. Водитель ведь в двух сценах и появляется только. А мальчику моему все же надежда. Может, что и получится из него.

– Роль водителя, говоришь? – режиссер внимательно посмотрел в молящие глаза финдиректора. Потом взгляд его упал чуть ниже. На Лидии Павловне были бархатный пиджачок бордового цвета, обтягивающая юбка выше колена и черные колготки. Ей было за сорок, но насколько никто точно не знал.

«А она в отличной форме. Может, стоит нам это, того…» – неожиданно пришло на ум Якову Михайловичу, и он в раздумьях почесал небритый подбородок. Двухдневная щетина была ему к лицу. Потом он вспомнил, что уже поздно, что он хочет спать, и что Лидия Павловна нынче уже не та. И тогда, устало махнув рукой, Яков Михайлович сказал:

– Ладно, на роль водителя сойдет.

Через месяц, накануне съемок эпизода с участием «водителя главаря банды», Лидия Лощатая у себя дома на кухне проводила инструктаж с пасынком. Пасынок был долговязый расслабленный парень. Он лениво слушал Лидию Павловну, нетерпеливо поглядывая в окно.

– Слушай, Юрий, и запоминай! Главное, ты должен понравиться режиссеру. Он на площадке – царь и бог.

– Помню я его, как же! Какой он бог? Маленький, в годах уже, – лениво растягивая слова, говорил пасынок.

– Ты это брось мне, – Лидия сердито постучала указательным пальцем по кухонному столу. – Может и в годах, да пока еще поэнергичнее десяти таких как ты будет. Еще раз тебе говорю, на площадке он царь и бог. Не понравишься ему, пиши – пропало.

– Я же контракт подписал.

– Контракт он подписал? Нашелся какой? Смотрите на него! Я не первый год в кинобизнесе. Знаю, что почем, и как оно бывает.

– Ну и как оно бывает? – без особого энтузиазма поинтересовался пасынок.

– По-всякому бывает. Однажды я наблюдала вот какую историю. Снимали картину. Буркин – режиссер. Взяли на одну из ведущих ролей Елену Измайлову. Знаешь такую?

– Что-то не слыхал.

– Вот именно. Она же нигде не снимается и в театре не играет больше. А как все произошло. Много лет назад Измайлова, малоизвестная актриса, никогда не снимавшаяся в кино, получила предложение от Буркина сняться в кинокартине. Да не просто, а одну из ведущих ролей. Я, между прочим, ему посоветовала. О чем теперь искренне жалею. Ну да ладно. Предложение она, естественно, приняла; прошла кастинг, приступили к съемкам. Все шло неплохо, но снимали несколько месяцев. И у нее за это время молодой человек появился. Любовь-морковь и все такое. А Буркин требует, чтобы актеры всегда на площадке были вовремя. Снимали в Подмосковье. Съемки частенько заканчивались за полночь, а с утра в девять как штык на площадке надо быть. Для удобства артистов там же, в пяти минутах ходьбы, то ли гостиницу, то ли дом отдыха какой-то арендовали. Все там и жили.

– Ну? – промычал пасынок.

– Ну а у нее любовь-морковь. Жить в доме отдыха со всеми не желает. Ездит ночевать в Москву к дружку своему.

– Понятное дело, – вставил пасынок.

– Дело-то понятное. Да только опаздывать стала на съемки. Вид замученный. Все-таки дорога туда-обратно каждый день по два часа в один конец – дело нешуточное. А потом переживания там всякие любовные. Мне Буркин сказал, чтобы я с ней поговорила.

– Ну а ты?

– Я поговорила. Сказала ей: так и так, режиссер недоволен. Как сейчас помню, сказала ей прямо: «Ты, Лена, определись. Девушка ты молодая, но годы очень быстро идут. Оглянуться не успеешь, как не нужна никому станешь. Шанс тебе выпал сейчас. Не упусти его. Делай, что режиссер говорит».

А она мне беспечно так отвечает: «Что же мне теперь, никакой личной жизни не вести, что ли?» «Почему, – говорю, – будет и личная жизнь, но потом, а сейчас на съемках сосредоточиться следует».

«Бросьте Вы, – отвечает мне Елена, – съемки к концу идут. Заменить меня уже невозможно. Переснимать весь фильм придется. Нереально это. Так что на экран я все равно попаду, никуда не денутся».

«Смотри, как бы не пожалеть тебе», – сказала я ей. На том и расстались. А она продолжила в том же духе. Я все Буркину, естественно, рассказала. Помрачнел он и больше о ней ничего не спрашивал. Даже когда она на съемки опаздывала, он молчал. Закончили съемки через месяц, монтаж прошел. Через полгода – премьера фильма в доме кино. Всем приглашения разослали, ей – нет. Она все равно собралась прийти. И не одна – с друзьями. Оно и понятно: на собственный дебют. С цветами пришли, поздравляют ее. Да только рано. На сцену ее перед просмотром фильма не пригласили. Но она все равно уверенная в себе оставалась до начала просмотра. А когда фильм начали смотреть, то ее на экране почти что и не видно было. Так, мелькнула несколько раз, и то все больше со спины, ну, пару фраз сказала. Только в конце, когда титры пошли, мелким шрифтом ее фамилия мелькнула. Вот что значит монтаж. Сняться – это еще половина дела, монтаж пройти надо.

– А дальше?

– Слезы, размазанная тушь, сломанные цветы, разочарование и все такое. Надломило ее это как-то. Больше она не снимается.

Понятно тебе?

– Понятно, – промычал пасынок и отправился играть на компьютере.

На следующий день напуганный страшными рассказами мачехи Юрий прибыл на съемочную площадку заранее и был изрядно раздосадован тем, что начало съемок задерживается на полтора часа из-за отсутствия режиссера. Юрий не любил ждать других, считал это унизительным. И хотя он обычно был ничем не занят, ему очень не нравилось тратить время в ожиданиях. Из-за этого он всегда старался рассчитать время на дорогу как можно точнее и выходил впритык. В результате ему постоянно приходилось очень торопиться, вскакивать на подножку уходящих трамваев, нервничать, потеть и все такое прочее.

Но время шло. Вот уже приехали светотехники, гримеры, пришел оператор, и, наконец, кто-то раздраженно крикнул: «Бубликов, проходи в гримерную», и Юрия начали гримировать. Появился режиссер. Потом было снято несколько сцен без участия Юрия. И только когда солнце начало клониться к закату, подошла очередь съемок сцены, где он был задействован. Сама сцена была незатейлива. Юрий за рулем машины сопровождения главаря банды – черного внедорожника «Мерседес» – въезжает на автостоянку стадиона через толпу болельщиков – участников массовки. В машине с Юрием находились два артиста, тоже молодые ребята, лет по двадцать пять, играющие телохранителей главаря банды Рамзеса. Машина въезжала с открытыми стеклами, и потому их лица должны были попасть на экран.

Сцену снимали долго. То машина въезжала в толпу болельщиков раньше, чем нужно. То болельщики шли не в том направлении. То в кадре неожиданно появлялся кто-то лишний. Массовка – дело непростое. В результате начинающие артисты – а они были одного возраста – проторчали в машине не менее часа, и в перерывах между съемкой разговорились друг с другом.

– Вас как, мужики, зовут? – первым спросил Юра.