Рецензент А. П. Василевский, член СП СССР

Одной из самых прекрасных и трагических фигур античного мира является философ Сократ. Сын простого каменотеса-ваятеля, рано приобщившийся к наукам, Сократ демократизировал философию, сделал ее достоянием многих лишенных специального образования людей. Если его знаменитые предшественники (Анаксагор, Демокрит) были натурфилософами, изучавшими природу, происхождение мира и его развитие, то Сократ главным объектом своего внимания сделал человека и человеческие дела. Постигая разнообразие общественных явлений, Сократ усовершенствовал диалектику натурфилософов, глубоко изучил мир человеческого мышления и социальных отношений. «Он исследовал, — писал его ученик Ксенофонт Афинский, — что благочестиво и что нечестиво, что прекрасно и что безобразно, что справедливо и что несправедливо, что благоразумие и неблагоразумие, что храбрость и что трусость, что государство и что государственный муж, что власть над людьми, что человек, способный властвовать над людьми, и так далее…»

Босой, неприхотливо одетый, Сократ в окружении своих учеников часто появлялся на афинской рыночной площади, Агоре, посещал грамматические школы и гимнасии. И всюду он заговаривал со знакомыми и незнакомыми людьми, с лукавым добродушием высмеивая недостатки и ядовито бичуя пороки. Каждого, в том числе и себя, афинский мудрец испытывал на добродетель.

В диалоге Платона «Пир» так характеризуются беседы Сократа. «…В самом деле, если послушать Сократа, то на первых порах речи его кажутся смешными: они облечены в такие слова и выражения, что напоминают шкуру этакого наглеца-сатира. На языке у него вечно какие-то вьючные ослы, кузнецы, сапожники и дубильщики, и кажется, что говорит он всегда одними и теми же словами одно и то же, и поэтому всякий неопытный и недалекий человек готов поднять его речи на смех. Но если раскрыть их и заглянуть внутрь, то сначала видишь, что только они содержательны, а потом, что речи эти божественны, что они таят в себе множество изваяний добродетели и касаются множества вопросов, вернее сказать, всех, которыми подобает заниматься тому, кто хочет достичь высшего благородства».

Нужно сказать, что причин для конфликта мыслителя с обществом тогда было немало. Сократ жил в то время, когда рушилась афинская рабовладельческая демократия, достигшая пышного расцвета в пору правления «первого из мужей» — Перикла. Пелопонесская война (431–404 гг. до н. э.), вызванная соперничеством Афин и Спарты, способствовала разложению классов и сословий, показала несостоятельность колониальной политики афинян. В государстве разрасталась язва коррупции, стяжательства, политической демагогии. Идеалы гражданственности и патриотизма были преданы забвению. Сократ, остро ощущая надвигающуюся катастрофу, понимал не только ограниченность демократии, основанной на рабстве, но и всю несостоятельность олигархов, совершивших переворот в Афинах (404 г.). Понятие Сократа об общественной справедливости никак не согласовывалось с деятельностью тогдашних политических институтов.

Внешне безобидная, но разрушительная деятельность человека, не принадлежавшего ни к одной из политических партий, должна была в конце концов закончиться трагически. И однажды против Сократа было выдвинуто обвинение в том, что он не признает богов, которых признавали все, и развращает своими речами молодежь. С обвинением выступил малоизвестный дифирамбический поэт Мелет, в свое время активно помогавший олигархам, но главной фигурой, идейным вдохновителем обвинения являлся богатый кожевник Анит — сторонник рабовладельческой демократии.

В исторических источниках есть указания на то, что Анит обиделся на Сократа из-за ремесленников, а Мелет — из-за поэтов, однако личные обиды едва ли могли играть главенствующую роль. Дело не в личных обидах, которые могли скорее послужить поводом к обвинению. Суть заключается в том, что в бескомпромиссной схватке столкнулись два противоположных мироощущения: охранительно-прагматичное и свободолюбиво-философское.

Ступив на «камень ответчика», Сократ остался верным своим идеалам. Убежденный в том, что настоящий философ должен поступать в соответствии со своими воззрениями, он доказал это тысячам соотечественников, решительно отклонив возможность откупиться или уйти в изгнание.

Очень глубокую и верную трактовку исторической роли Сократа дали К. Маркс и Ф. Энгельс, отметившие, что он является не изрекателем отвлеченных философских идей, а «воплощает в себе — как в своей жизни, так и в своем учении — цель, добро. Он мудрец, и таким вошел в практическое движение».

Памятуя о том, что Сократ выступает олицетворением античной философской мысли, я придал в романе первостепенное значение поведению и поступкам героя.

Мне думается, высоконравственный облик главного героя, вся идейно-эстетическая направленность произведения представят интерес для современных читателей, и особенно для молодежи, которую не могут не волновать вопросы добра и зла, честности и бескорыстия, преданного служения высоким общественным идеалам.

1

Раб-фригиец наконец одолел череду раскаленных солнцем ступеней, которые поднимались долго, необычайно долго, — казалось, они обрываются возле самого неба, — и вязкой походкой уставшего человека вошел в храм Совоокой.

Бело-розовый пентелийский мрамор дышал свежестью, словно утреннее море. Около алтаря стояли люди в праздничных плащах — белых, голубых, пурпурных… Зеленолистые венки обвивали головы молящихся. Курились благовонные смолы, пьянили и рождали в душе немой восторг.

Раб огляделся. Деревянная скрижаль, зажатая под мышкой, высовывалась и делала его похожим на рыночного горбуна Херефонта. Возле стены, украшенной трофейным оружием, стояли дощечки с обвинениями. Раб подошел и поставил свою, пятую. Он поставил ее с той будничной простотой, с какой подают на стол господина горшок с разварившейся кашей, и его правая рука без большого пальца, отрубленного победителями, — афиняне оберегали себя от чужих копий — теперь безо всяких помех делала постыдное, рабское дело.

Оружие и доносы. Слава и позор. Здесь они были рядом.

Фригиец не торопился на улицу, под огненный поток стрел бога Гелиоса. Он заложил руки за спину и сделал вид, что читает доносы. Для убедительности он даже шевелил сухими, в поперечных трещинах губами.

Из-за мерцающей искрами колонны вышел человек в красном плаще. Тополевый серебристый венок и волосы, старательно умащенные оливковым маслом, говорили о том, что он совершил приношение. Это был Тиресий, один из архонтов, надзирающих за афинскими тюрьмами. Скрипя кожаными сандалиями, он подошел к фригийцу. Архонта не очень интересовала суть самих обвинений. За годы своей службы он убедился в том, что даже безупречного гражданина можно обвинить в чем угодно: в клятвопреступлении, воровстве, подлоге, оскорблении богов… Сам Тиресий, опасаясь профессиональных доносчиков-сикофантов, редко у кого обедал, а если и вел разговор с малознакомыми людьми, то просеивал каждое слово, будто муку для жертвенной лепешки.

Так кто же и кого обвиняет? Никострат против Феора, Пелоп против Тимея… Пока что имена ничего не говорили Тиресию. Но последнее обвинение, которое принес фригиец, заставило архонта оживиться. Мелет против Сократа… Сократ! И Тиресий прочитал последний донос, не пропуская ни одного слова.

«Это обвинение написал и клятвенно засвидетельствовал Мелет, сын Мелета, пифеец, против Сократа, сына Софрониска из дема Алопеки. Сократ обвиняется в том, что он не признает богов, которых признает народ, и вводит других, новых богов. Обвиняется он и в развращении молодежи. Требуемое наказание — смерть».