Около десяти утра появился помощник начальника вокзала. То был коренастый рыжеватый мужчина с вьющимися волосами. Бабаев энергично распахнул дверь, открыл окно и только после этого направился к начальству. И чекист поспешил связаться по телефону с Брауде.

— Шаг верный, — одобрила она. — Но в одиночку такие дела не начинают. — В ее голосе послышалось больше беспокойства, чем недовольства. — Жди Хайретдинова с красноармейцами. А насчет телефонной станции — не беспокойся. Возьмем под пригляд.

Через четверть часа Бабаев появился в зале ожидания вокзала. Потом позвонил от военного коменданта какой-то Зайнаб и попросил ее сходить в караван-сарай и передать соседу, что он срочно отъезжает в Бугульму — там случилось крушение поездов — и что приедет через пару дней.

«Крушение? — удивился Измайлов. — А что ж это начальник станции ничего мне не сказал…»

Чекист поспешил к станционному начальству. Однако никто не знал о железнодорожной катастрофе в Бугульме. Он понял: это выдумка Бабаева. Вернее, условное сообщение о его провале. Но когда Шамиль вернулся в комнату военного коменданта, откуда названивал Бабаев, того уже след простыл. Не было его ни на первом этаже, ни на привокзальной площади, ни на перроне. «Вот те на! Уж не шайтан ли его спрятал?» Измайлов перемахнул пути, нырнул под вагон, что был сцеплен с несколькими теплушками, и очутился лицом к лицу со стрелочником.

— Бабаева, помощника начальника вокзала, не видели? — выпалил чекист, переводя дыхание.

Железнодорожник старчески пожевал губами, поправил замасленную кепку и хмыкнул:

— Эка хватился. — Он махнул рукой в сторону отходившего товарняка, хвост которого вот-вот скроется за поворотом. — Тамотки Бабаев-то, в товарняке. Видел, как в хвостовой вагон запрыгнул.

— А куда товарняк-то пошел?

— Кажись, в Вятку.

— Как его остановить?! Догнать как?!

Стрелочник криво усмехнулся:

— Туточки и Аллах не поможет: хочь молись, хочь нет. — Старик, сделав шаг, остановился. — А ить догнать-то, сынок, могешь. — Он кивнул в сторону привокзальной площади. — Беги к извозчикам да гони на Сибирский тракт через Арское поле. Туточки-то железная дорога крюк делает верст на десять. А ты напрямки на лошади-то. Тута версты три-четыре, не более.

Через несколько минут Измайлов уже сидел в пролетке позади извозчика, то и дело поторапливая его:

— Гони скорей! Гони!.. За скорость вдвойне уплачу.

— Знаю я вас, молодых-то, — ворчал бородатый извозчик, — с вас и одну-то цену не получишь. Норовите задарма.

А с ветерком-то дорого стоит. Ветерок-то тоже деньги стоит. После нее савраска-то моя цельный день еле копыта переставляет. И хвостом не махает…

«Идиот! — забушевал про себя юноша. — Контра! Сейчас лошадь твоя отмахается хвостом». И чекист схватился за пистолет. Но тут же усилием воли погасил свой гнев, вспомнив слова Гирша Олькеницкого: «Власть, которая возвышается над людьми на черных столбах безнаказанности, безответственности в своих делах, — это и есть власть мракобесия, исторически обреченная».

Шамиль достал из кармана нужную купюру и протянул ее извозчику. Тот довольно крякнул, достал кнут и стегнул лошадь: «Но! Радемая! Ну! Просыпайсь!»

Лошадь понесла во весь опор по улице, и пролетка дробно застучала по неровным булыжникам дороги. Теперь чекисту не надо было извозчика ни уговаривать, ни грозить ему оружием. «И верно ведь, — думал Измайлов, — деньги могут потягаться с насилием и страхом. Этому извозчику с его лошаденкой завтрашний день обеспечен. Да и на власть не будет в обиде». Размышляя, Шамиль пытался заглушить внутренний голос: «Лишь бы успеть! Лишь бы догнать!»

— Шамиль! Шамиль! — донесся женский голос издалека. Он и не сообразил сразу-то, что это его зовут. Сообразил всевидящий на козлах извозчик.

— Тебя, милок, кличет барышня, — не оборачиваясь, бросил он.

Юноша посмотрел назад и увидел среди редких прохожих Санию. Санию Сайфутдинову, с которой познакомился случайно, как говорится, при «исполнении». Стараниями Шамиля и его товарищей удалось спасти ее брата Ахнафа, которого бандиты пытались убрать как свидетеля. Девчонка, кажется, влюбилась в Шамиля: при виде его то бледнела, то покрывалась пунцовой краской и очень переживала. Переживала до слез, до боли в сердце. Юноша это знал. Но подобных чувств к ней не испытывал. Хотя ему было приятно и радостно, что она так трепетала при виде его, во многом, пожалуй, потому, что очень уж эта Сания была похожа на Дильбар — дочку бывшего чистопольского купца, в которую он влюбился с первого взгляда прошлой осенью. Но его любовь к ней, как любовь страстного поклонника изяществ к прекрасной статуе, была безответной. Да еще волею злого рока в перестрелке он, Измайлов, убил ее мужа, бывшего офицера контрразведки Временного правительства, вступившего в подпольную военную организацию.

Все это каждый раз проносилось перед глазами Шамиля, будто бешено раскручиваемая лента кинематографа, когда он видел Санию Сайфутдинову. И даже сейчас этого не избежал, когда все его тело, как сдавленная резина, испытывало сильное напряжение. Оттого он лишь вяло помахал ей рукой. Тем временем пролетка с Гостинодворской улицы резко повернула на Воскресенскую, и девушка исчезла из виду. Исчезла и мысль о ней. Чекиста целиком охватила томительная мысль о товарняке, о Бабаеве. Его не отвлекали ни удивленные прохожие, испуганно шарахавшиеся по сторонам при виде мчавшейся с грохотом повозки, ни даже свисток милиционера, невесть откуда вынырнувшего на Арском поле. Чекист лишь механически произнес вопросительно обернувшемуся к нему извозчику: «Гони, гони. Не останавливайся».

И когда с левой стороны замелькали деревья старинного Арского кладбища, Измайлов предупредил извозчика, чтоб тот остановился перед мостом через овраг, по дну которого шла железная дорога.

Еще за две сотни метров до моста чекист увидел черные клубы маслянистого дыма, поднимавшегося из оврага. Судя по дыму — паровоз шел быстро. В нем все оборвалось: «Не успел! При такой скорости не догонишь».

Решение пришло неожиданно.

— Гони на мост! На мосту остановись!

Чекист спрыгнул с пролетки, подбежал к краю моста, перелез через перила и, выждав, когда предпоследний вагон с открытым верхом, наполовину загруженный гравием, оказался под ним, прыгнул вниз. Упал, покатился вдоль вагона, пока резко не уперся о его металлический борт. Собственно, мост едва возвышался над паровозной трубой — и скорость падения сверху не столь была опасна, сколько скорость движения самого состава. Но Измайлов точно рассчитал момент прыжка, а гравий и вовсе этот риск свел к минимуму.

Он поднялся на ноги и увидел, что товарняк отстукивает колесами на том месте, где было крушение поезда, расследование которого и привело его сюда вновь. Чекист подошел к углу вагона и выглянул из-за борта. Ведь судя по всему, в последнем вагоне должен находиться Бабаев. И он не ошибся. Из узкой щели створок вагона высовывалась голова человека, за которым он так бешено гнался! Настороженные взгляды их встретились! Какой-то миг они глядели друг на друга. Потом одновременно подумали, что в сложившейся ситуации без пистолетного диалога не обойтись. Но противник Измайлова уже сжимал рукоятку немецкого маузера и полыхнул, выставив его перед собой, первым. Чекист успел присесть. Но тот сделал пару выстрелов, и в железном борту образовались сильные вмятины, как раз напротив его груди. И прежде чем осознать, что только надежная толщина железа спасла его от неминуемой гибели, Шамиль резко отпрянул в противоположную сторону. Выхватил пистолет, поднял его выше борта и наугад выстрелил в деревянную стенку соседнего вагона.

Только после этого выстрела юноша понял: его позиция намного лучше, чем позиция Бабаева. Когда мелкие щепы брызнули по сторонам, это тотчас понял его противник и не стал дожидаться, покуда очередная пуля, пущенная из-за металлической стенки, пригвоздит его намертво к полу. Он для острастки пустил пулю в стенку вагона и, выбрав момент, когда километровый столб прошмыгнул мимо, прыгнул.