Стефано поднял бокал и сказал:

— Я хочу выпить за моего друга. Он очень хороший честный человек, но сейчас переживает нелегкие времена. Мы должны ему помочь.

…Опьянение казалось легким, но все вокруг было зыбко и нереально. Девушки распустили по плечам волосы (жест, которым они это сделали, снова напомнил ему Сью), двое из них скинули туфли и забрались с ногами на диван, устроившись там в позе манекенов в вестибюле. Стефано танцевал под тихую мелодичную музыку с самой высокой из них — он доставал ей до плеча. Потом одна из девушек грациозно соскользнула с дивана, при этом красиво обнажив узкое загорелое бедро, и села к Франческо на колени. От нее пахло Машиными духами. У Франческо забилось сердце. Это не ускользнуло от внимания девушки. Она шепнула ему на ухо, щекоча крутым мягким локоном!

— Я очень тебя хочу. Только мне стыдно об этом говорить. Потому что ты мне на самом деле нравишься. Поцелуй меня, милый.

С ней было очень хорошо в постели — она, казалось, угадывает все его желания.

— Делай со мной все, что хочешь, — сказала девушка. — Я — твоя наложница, рабыня. Ты первый мужчина, который сумел довести меня до оргазма.

Франческо смутно помнил, что потом пришла вторая девушка — такая же длинноногая и худая. Они вдвоем колдовали над его телом, доставляя изысканные удовольствия.

— Расслабься, расслабься, — шептали над ним сладкие голоса. Оказалось, ему приятно, когда ласкают и покусывают его соски. Это открытие его удручило. «Превращаюсь в бабу, — мелькнуло в голове. — Или в педика…» Но он не стал противиться тому, что с ним делали девушки. Когда одна из них села на лицо, он ощутил теплый волнующий запах ее вагины, другая сосала и мяла его гениталии, при этом аппетитно чмокая. Потом, кажется, он по очереди занимался с ними сексом — они так захотели. Он лежал на спине, а они садились ему на фаллос, делая винтообразные движения бедрами и пульсируя мышцами вагины.

Он несколько раз был близок к тому, чтобы кончить, однако девушки в нужный момент соскальзывали с его фаллоса и крепко сжимали его основание пальцами.

Он изнемогал от этого длящегося бесконечно наслаждения, ему хотелось еще, еще и еще.

Потом они поливали его живот и гениталии шампанским и слизывали его языками, урча и толкая друг друга, как голодные кошки.

Наконец он заснул. Его ладоням было даже во сне приятно горячо от того, что они покоились между ног девушек, лежащих по обе стороны от него.

Когда Франческо проснулся, над ним стоял одетый и улыбающийся Стефано.

— Боевое крещение состоялось, — сказал он и поднял вверх большой палец. — Девчонки говорят, что ты настоящий супермен.

Франческо медленно оделся. Болел каждый мускул. В голове пульсировало: «Подлец, подлец». Он грязно выругался в свой адрес. Стефано сказал:

— Сейчас мы позавтракаем где-нибудь на воздухе. Вечером ты летишь в Рио. Это очень важно.

— Опять рыбки? — вяло поинтересовался он.

— Нет. Получен выгодный заказ на земноводных. Ты ничего не имеешь против маленьких симпатичных крокодильчиков?

— По мне пускай будут чертенята. Или даже взрослые черти. Тем более что мне, кажется, уже известна дорога в ад.

Он невесело хмыкнул.

— Это тебе только так кажется. Таких, как ты, даже в чистилище не берут. Ну а после Рио я свожу тебя в самый настоящий Эдем. Умойся, дружище. Ты напоминаешь мне индейца, вступившего на тропу войны — весь в разноцветных полосах. Сейчас, как я слышал, можно красить не только физиономию, но и кое-что еще, что находится пониже пояса. Вот дают французы, а? Ты знаешь, одна из девиц, которых я сегодня трахал, продемонстрировала мне презабавнейший фокус. Представляешь, у нее так развиты мышцы вагины, что она запросто курит ею сигарету. Вот чертовка. Она призналась, что делает специальные упражнения. Недаром здесь денежки такие дерут.

Ваня слышал шаги. С тех пор, как отец пытался покончить с собой, он был настороже и даже ночью не мог погрузиться в сколько-нибудь длительный сон. Обычно он лежал и прислушивался к тишине, опускавшейся на дом вместе со звездной ночью. Звук шагов возникал всегда примерно в одно и то же время — ближе к двенадцати.

Ваня вставал и шел босиком по коридору, тихонько заглядывал в комнату к отцу. Тот спал, закинув высоко на подушки забинтованную руку. Освещенное лунным светом лицо выражало зыбкое спокойствие спящего. Однажды он столкнулся в коридоре с Нонной, босой и в ночной сорочке. Она только что вышла из комнаты под лестницей, куда перебралась после того, как уступила Ване веранду вместе со своими подушками, и стояла, приложив к губам указательный палец.

— Это кошки по крыше бегают, — прошептала она. — Нет, не кошки — куницы. Здесь вокруг очень много куниц. Но почему-то мне кажется, будто это…

Она замолчала и вопрошающе посмотрела на Ваню.

Он тут же подумал, что это не куницы — шаги явно принадлежали двуногому существу. И это были не те шаги, которые он обычно слышал. Эти были вне дома. Они не принадлежали реальному миру.

Не раздумывая, он бросился вверх по лестнице.

— Осторожно, Ванечка! — крикнула ему вслед Нонна.

Он распахнул ногой дверь, увидел залитую лунным светом комнату с темными тенями от оконных переплетов на гладком полу. Ни души. Но здесь, он знал, и не должно быть никого. Как противно скрипит под ветром ветка тополя — она лежит прямо на крыше. Он потянул на себя дверь и очутился на маленьком полукруглом балкончике наедине с белесо-лимонной луной.

Отсюда открывался вид на реку. Ваня невольно залюбовался ее переливающейся в лунном свете гладью с красными и белыми огоньками бакенов вдоль судоходного фарватера. Сразу за тем, белым, шалаш… Ваня уже несколько дней ничего не знал об Инге и старался о ней не думать.

Он вернулся в дом и с силой захлопнул за собой балконную дверь.

— Никого, — сказал он ждавшей его внизу Нонне. — Наверное, на самом деле куницы. — Он в это не верил, но очень боялся, что шаги могли принадлежать Инге, и сам себя пытался уверить в том, что этого быть не может. С некоторых пор он боялся ее увидеть. Некогда прочная стена внутри дала трещину. — Нужно отпилить ветку тополя, — неожиданно сказал он. — Сделаю это завтра же утром.

— Нет, нет, нельзя этого делать. Он ругать нас будет. Ой, Ванечка, она так скрипит и по крыше скребется, особенно когда восточный ветер дует, что я всю ночь не сплю. Но он не позволит спилить, — шепотом говорила Нонна. — Это все я виновата: рассказала ему, что этот тополь при пожаре уцелел, хоть и ствол у него сильно обуглился. Мы с мамой его лечили, поливали — и вот он какой вымахал. А тополь силу у человека забирает, мне еще бабушка про это рассказывала. Он… он у него всю мужскую силу забрал.

— Я спилю завтра эту ветку, — пообещал Ваня. — Если хотите, могу все дерево спилить.

Нонна прижала к губам пальцы и молча уступила ему дорогу.

— Спокойной ночи, — сказал Ваня, направляясь к себе. — Это куницы. Ничего не бойтесь, тетя Нонна.

По пути на веранду он снова заглянул в комнату к отцу и на несколько секунд задержался на пороге. У отца были открыты глаза, но лицо оставалось все таким же сонно спокойным.

«Он лунатик, — осенило Ваню. — Хотел бы я испытать его ощущения… Может, я тоже лунатик, но не знаю об этом?.. Говорят, сомнамбулизмом страдают чуть ли не все высокоорганизованные натуры. Лунатики такое могут выделывать…»

Внезапно он понял отчетливо, что по крыше ходила Инга.

Но ведь были еще и другие шаги… Ну и пускай. Сейчас ему так хотелось спать. А потом…

Он должен все увидеть собственными глазами.

Он затаился в густой тени от дощатой кабины летнего душа. Тополь возле дома лениво шелестел лунносеребряными листьями. Из его убежища был виден кусочек реки и то самое место на ее противоположном берегу, где стоял шалаш. Правда, там была сейчас кромешная темень от высоких раскидистых деревьев. Но Ваня каким-то непостижимым образом видел этот шалаш, покрытый толстым слоем душистого золотого сена. Это противоречило всем законам оптики. Он твердил мысленно: «Этого не может быть — там темно, этого не может быть», но все равно его видел. Шалаш был пуст, потому что Инга…