Антон вышел в коридор, налетел на дверь проводницы от излишне резкого качка вагона, чертыхнулся и пошел в свое купе.

Женщина сидела за столом и смотрела в черное окно, за которым уже давно все слилось в бесплотную однородную темень.

Антон молча сел рядом.

- Курицу хочешь? - равнодушно спросила женщина.

- Ну, предположим, поезд через десять минут остановится, - сказал Антон. - Кто откроет двери?

- Это неважно. Кому надо, те и откроют.

Антон посмотрел на свои руки. Способ проверить, спишь ты или нет. Во сне сделать это очень трудно или невозможно. Осознание ускользает, тонет в образах и картинах.

- Не спишь, не спишь, - уверила женщина.

- Этого не может быть, - тихо проговорил Антон. - Мир предсказуем и стабилен, устойчив и тверд. Законы сохранения энергии и импульса действуют, причинно-следственные связи причиняют действия. Следствия понятны и неотвратимы. Не может быть никакого вероятностного мира, неопределенного и без будущего. А если бы и был, что я могу там увидеть?

Антон прислушался - показалось, что дернулись сцепки, принимая на себя импульс торможения.

- Зависит от наблюдателя. Мы преломляем окружающий мир через собственное сознание, через свое понимание, как через калейдоскоп. Как определить на картинке перед нами, где настоящее, а где - мозаика наших мыслей-стекляшек?

Антон привстал - поезд и впрямь тормозил. За окном по-прежнему чернела ночь.

- Так что, увиденное будет зависеть от того, чем твои мысли заняты в настоящем. От твоего опыта и твоего ожидания. От прошлого и желаний.

Поезд останавливался.

Антон посмотрел на свою куртку, висящую в углу купе.

- Сумку не забудь. И вот это.

Парень подхватил сунутый ему в ладонь увесистый горячий металлический кругляшек и сунул его в карман куртки.

- Я туда и назад, - предупредил он. - Учтите. Выходить не буду.

Женщина согласно кивнула.

Антон вышел в тамбур когда поезд почти остановился.

Помедлив секунду, он сжал дверную ручку правой двери, опустил вниз и медленно потянул на себя. Дверь поддалась, отворяясь и впуская холодный ночной воздух.

По коридору никто не ходил. Двери проводницы оставались закрытыми. Следовательно, отворить выходную не мог никто. Разве что из соседнего вагона. Если предположить, конечно, что кто-то нарочно приходил оттуда побаловаться с замком.

Поезд дернулся и встал окончательно. Антон высунул голову наружу. Темень. Кромешная темень без звезд. Свет из окон поезда освещал только куски щебенки и откос. Кроме этих желтых прямоугольничков влево и вправо - ни единого сполоха, ни единого светлячка.

Тридцать четыре секунды, подумал Антон. Успеет!

Он спрыгнул в ночь, на щебень.

Еще раз внимательно посмотрел по сторонам. Заглянул под поезд, чтобы увидеть что-либо на той стороне. И не увидел в темноте.

Где-то близко лязгнул, поднимаясь, люк над ступеньками. Как если бы еще кто-то, доверчивый и безрассудный оставлял теплоту и уют купе ради ночной сырости и безлюдного леса. Или, наоборот, взбирался, чтобы вкусить радостей РЖД, горячего чая, мягких полок и беззаботного сна под убаюкивающую вагонную тряску.

Антон посмотрел на циферблат часов. "Полет-Авиатор" подсвеченными стрелками показал время. Еще двенадцать секунд.

Открытая дверь купе звала к себе. За спиной был лес, лес, куда ни глянь, неизвестно, на сколько километров вокруг. Без признаков дорог и огоньков цивилизации.

Антон напрягся. Поезд перед ним плавно сдвинулся с места.

Это глупо, подумал Антон. Это невозможно глупо.

Поезд плавно набирал ход, уходя влево. Чернела открытая дверь купе. Впрочем, метров через тридцать ее, кажется, кто-то захлопнул.

Антон присел, чтобы под вагоном увидеть ту сторону. Но там по-прежнему находился только черный лес.

Вагоны все быстрее и быстрее мчались перед ним. Показался последний, приблизился, насмешливо светя яркими окнами, проскользнул мимо и обдал Антона ветром безрассудства и безнадежного отчаяния.

А затем Антон увидел станцию.

Двухэтажное желтое здание с голым фасадом над входом и цифрами "1957". Приземистый то ли туалет, то ли склад слева. Длинное строение справа, съеденное наполовину темнотой. Пустой перрон с двумя деревянными скамейками у входа. Яркие круги трех фонарей в овальных массивных плафонах.

Свет от них ложился на рельсы и освещал узкую полосу асфальта, на которой стоял Антон.

Все очень ясно и понятно, подумалось Антону. Свет состоит из фотонов. Которые ведут себя то как волна, то как частица. Два разных состояния. Просто сейчас я провел эксперимент и увидел не волну, а частицу. Много частиц. И все они соединились в старое здание вокзала, давно не видевшего ремонта.

Умопостроение не годилось никуда, и только отвлекало.

Очевидно было, что здание стояло здесь с тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года.

Более ничего очевидного не находилось.

И ладно, сказал себе Антон, это ведь не повод кричать во весь голос, немедля требовать Академию Наук в полном составе, бегать взад и вперед и пробовать все предметы на палец и зуб. Кто его знает, как все эти строения и эти желтые круги света отнесутся к подобному визитеру - вдруг растают, растворятся так же внезапно, как и появились. И вообще, ничего странного не происходит. Прошел поезд, оставил пассажира, которому требуется пересадка, а еще пассажир этот имеет законное право здесь находиться и интересоваться.

Антон перешел рельсы и направился ко входу.

Тяжелая деревянная дверь со скрипом отворилась, пуская в залитый светом пустой зал ожидания.

Тут выстроились возле правой стены такие же деревянные изогнутые скамьи, что и у входа, висели расписание поездов и бодрые железнодорожные плакаты, а на левой стене имелось два полукруглых отверстия, забранные решеткой и прикрытые изнутри фанерками. Над каждым разместилось опять же полукругом слово "Касса".

Еще играла музыка. Полуторжественная. Негромкая. Какая-то тоскливая и мутная музыка - как при отправке "Титаника", если бы оркестр знал все про айсберг.

Свет - яркий, жесткий, неприятный, свет почти операционной резал глаза.

Ну и где тут искать размен, разочарованно подумал Антон. Ожидаемый буфет или хоть какой-нибудь завалящийся киоск отсутствовали напрочь.

Приобретя вдруг какую-то неожиданную осторожность, он подошел к кассам и негромко постучал в ближайшую фанерку. Через полминуты - еще.

За фанеркой возник шорох, движение, затем она отодвинулась и перед Антоном предстала кассирша. В темно синей форменной блузе с белым воротничком, строгим лицом, неопределенным комом волос надо лбом и глазами почти навыкате, которыми она смотрела поверх Антона. Немигающе и жутко.

У Антона вспотели ладони. Он поперхнулся, потом, собравшись, попросил разменять деньги.

Кассирша, не меняя взгляда и положения головы, отрезала резко и громко:

- Размена нет.

После чего захлопнула окошко. Музыка сделалась громче.

Вот так так, ошалело подумал Антон. Он огляделся, ища какую-нибудь опору для встревоженных мыслей, но обстановка не располагала к успокоению.

Стоп, спокойно, строго сказал себе Антон. Он глубоко вздохнул и пошел по пустому холодному и неуютному залу, осматривая его.

Музыка, теребя нервы, становилась то тише, то громче.

Антону подумалось, что играют в соседнем зале. Там стоит большой стол, уставленный сияющей белоснежной посудой и прозрачным бокалами, увядают в вазах печальные цветы перед портретом с черной повязкой в углу. Там мужчины в черных строгих костюмах торжественно вещают про то, как важно продолжить, сберечь и пронести дальше, а дамы, вздыхая, подносят к глазам тонкие платочки.

У расписания, большой сероватой картонки под стеклом, висящей высоко над полом, Антон остановился.

Буквы складывались непонятно и незнакомо. Остановочные пункты и платформы разбавлялись Пасеками, Лавочными и Выгонами. Верх шел уж вовсе непонятным: "Красные ворота", "Сэрата Веки", "Синаи".