Но я благодарен Монро и тем, кто мне его дал. Ориентироваться в мире парусников мне стало гораздо легче. Но теперь встал очень четкий вопрос: «Где повидать их всех? Повидать воочию?» Пересмотрев все свои книги по тропикам и животным, а их, книг, немало, я мог составить зримое представление примерно о сотне видов. Остальные неизвестны.
Может быть, посетить музей? Мысль не раз приходившая и не раз отвергавшаяся.
Дело в том, что я посещал музей, и еще двадцать лет назад там была одна-единственная плохонькая коробка «Тропические бабочки», кое-как реставрированная доброхотом-краеведом, и несколько лучшая коробка — «Жуки». Я помнил, что произвела на меня впечатление только одна голубая бабочка, видимо, морфо, как величественное произведение Ювелира-природы, а все остальное под стеклом требовало вмешательства того же Ювелира. Идти в музей было незачем.
Но судьба была благосклонна ко мне в период поисков, как говорят на телевидении и в кино — видеоряда. Я зашел в книжный магазин и заметил там довольно странное издание — Каталоги Киевского музея Академии наук. В числе их был Зоологический каталог, открыв который, я увидел заснятую в цвете коллекцию парусников. Там было не менее ста видов прекрасных тропических бабочек, жаль только, уменьшенных в размере, так что разобрать видовые подписи на этикетках было не везде возможно. Я купил каталог и опять пришел домой в состоянии восторга. Еще бы! Целых сто двадцать видов парусников! По крайней мере, шестую или пятую часть списка я мог теперь ясно представить. Я наконец увидел, кто такие орнитоптеры, тройдесы, атрофанеуры, графиумы, трогоноптеры, баттусы, дабазы, тейнопалпусы, зеринтии, аполлоны, лептоцирцины. Все это разные роды семейства папилио. Коллекция, как я понял, была у киевлян давняя, может быть, дореволюционная. Такую, думалось, ныне никак не собрать и ни за какие деньги — ведь в ней были даже Орнитоптера Виктория (самец и самка!) и Орнитоптера Ротшильда.
Ряд бабочек я не мог определить. Надписи не читались. И тогда я послал в этот Киевский музей письмо, которое мог написать лишь фанатик. Я попросил прислать мне обозначения всех бабочек, сфотографированных в каталоге на цветной таблице. К моему удивлению, ответ пришел. Сотрудница отдела благодарила за отзыв о каталоге и любезно прилагала список видов, оформленный чьей-то, явно ученической, рукой.
Что ж, спасибо. Огромноё спасибо, уважаемая сотрудница Киевского музея Академии Наук. Вы даже подтвердили, что коллекция тропических бабочек, заснятая в каталоге, была привезена в Россию профессором Караваевым «более 90 (!) лет назад». Караваев — основатель музея, и для сбора бабочек выезжал за границу. (Все это при «ужасающем царском режиме».) Сообщала сотрудница, что в музее хранится около 20000 тропических бабочек. Самая крупная коллекция в Советском Союзе! Стороной я узнал, что фондам музея досталась и еще одна коллекция фанатика-собирателя. Он собрал несколько тысяч экземпляров, сам занимаясь сбором бабочек (отечественных) для магазинов «Наглядных пособий». Может быть, именно от него вошли в мою «научную» коллекцию парусник подалирий, переливница ивовая и переливница Шренка. Коллекционер менял тропические виды на отечественные и собрал таким способом крупнейшую коллекцию. Он тратил, как говорили знавшие его, на бабочек последний грош. Ходил чуть ли не оборванцем. Конец коллекционера был печален и почти выдуман — он подскользнулся на арбузной корке, упал, сломал позвоночник и умер. Коллекция же оказалась в музее.
И все-таки киевский каталог не дал мне полного и реального представления о семействе папилио. Ну, хорошо! Теперь у меня есть изображения примерно двухсот видов папилио. А где же взять еще четыреста с лишним?! Сотрудница музея писала, что «специалисты пользуются для определения бабочки книгой H. J. Lewis. «Butterflies of the World» Лондонского издательства, то бишь «Бабочки мира». Но где было взять этого Левиса?! Где увидеть еще четыреста парусников?
Для кого-то мой вопрос покажется смешном. Зачем? Каких-то ба-бо-чек? «Ну, и не увидишь, так что?» Я выражаю таким людям свое глубокое… непочтение. Потому что для меня (и меня ли только?) не увидеть какое-то из интереснейших существ, то же самое, что не знать «Мадонны» Рафаэля, «Моны Лизы» Леонардо и, скажем, Давида Микеланджело, пусть даже в копиях. Разве я виноват, что в нашей стране миллионными тиражами по сей день катят одиозные картины-плакаты и нет денег издать на русском «Бабочки мира»? «Ах, не найдется покупателей?» — «Да что вы?» — «Нет бумаги? Издательства?» — «Скажите, а много ли убытка от какого-нибудь «Проф- и Политиздата»?
Я должен был найти нужный мне позарез «видеоряд». И я вспомнил: «Марки!» Еще тридцать лет назад я собирал марки с изображением животных, и уже тогда было на них немало бабочек. Увлечение филателией, к счастью, закончилось, и я не знал, сколько серий новых прекрасных марок с изображениями бабочек и жуков напечатали — выпустили все страны мира. Знал только, что МНОГО, очень МНОГО. И в первую очередь на марках репродуцировали бабочек-папилио. Они самые красивые, редкие, редчайшие, исчезающие в каждой стране, в мире вообще. Не собрать ли серии — только парусников? — ? —? —! в ближайшую субботу я отправился на секцию филателистов-любителей. Она помещалась теперь в клубе железнодорожников, носившем когда-то имя Андреева. «Клуб Андреева» — зовут старожилы и сейчас, хотя Андреева этого никто не знает и вряд ли стоило знать. В клубе я застал все тех же филателистов, что и тридцать лет назад. Нетленны, что ли? Ведь будучи тридцатилетним, считал их старцами. Теперь мне под шестьдесят. Они — моложе. Бойкие такие. Оказывается, и меня помнят. Один, по профессии он режиссер, который и тридцать лет назад при первом знакомстве начинал внушать: «Живите по-солдатски. Хлеб. Каша. Капуста. Утром гимнастика. После нее — бег. Обливаюсь ледяной водой», сразу узнал меня. Глядите-ка! Помнит! И сразу к делу: «Бегом занимаетесь?» — «Что вы, какой бег». — «А я — занимаюсь! Жить надо просто. По-солдатски. Хлеб. Каша. Капуста. Сплю под солдатским одеялом. Водой обливаетесь? Нет? Зря. А я — обливаюсь. Каждое утро. Жить надо по-солдатски. Хлеб. Каша. Капуста. Утром — гимнастика. Бег… Обливаюсь. Ледяной водой…»
— Где бы мне марки. С бабочками?
— С бабочками? Картинки? Собираете?!
— Что тут плохого?
— Ну, это же какой-то инфантилизм!
— Вот уже и унизили. Да. Нужны мне картинки бабочек.
— Картинки. Это вон — у Попугаева. — Указал на лысого, масляного, с обличьем записного ханжи.
Брать марки у Попугаева я не стал. Цены были дикие. Зачем радовать плута.
Поглядев другие кляссеры, понял — филателия не путь к энтомологии. Мечта осталась. А переписанную брошюру я вернул столь отзывчивому кандидату наук. Это был в самом деле милейший человек. Я разговорился с ним по душам и посетовал, что хотел бы приобрести коллекцию тропических бабочек или хотя бы иллюстрированную литературу о них. «Но, — добавил я, — вещь эта, видимо, безнадежная. Живи я во Франции, Англии, в Чехии, ГДР, даже на острове Пасхи, я бы, конечно, раздобыл желаемое. А на Урале, в «закрытом городе», с «неконвертируемым» рублем, с этим вечным «нельзя». Ничего вам нельзя. Ни купить, ни продать, ни прислать, ни переслать…»
Кандидат сочувственно выслушал меня. У него, я знал, была коллекция тропических бабочек, а в ней — Морфо Циприс! — мечта всех коллекционеров, голубая, переливающаяся, как редкий жемчуг и перламутр, южноамериканская редкость.
— А почему бы вам не встретиться с Кулибинским? — спросил он. — Не слыхали? Здесь, недалеко. — Он назвал степной зауральский городок. — Коллекция у него одна из лучших. В свое время он ловил наших бабочек, высылал за рубеж, а оттуда получал «тропики». Вот и все. У меня есть адрес и телефон.
Осталось поблагодарить за такое великодушие.
Вечером я позвонил в городок и услышал довольно бодрый старческий голос, в котором уловил, во-первых, оттенки насмешливой превосходительности! Так говорят отпетые фанатики-коллекционеры с едва посвященными и чающими приобщения. Во-вторых, голос был требовательным, а в-третьих, желающим знать, в какую сумму я имею возможность, как писали в старину, «взойти».
